Она была бы опозорена. Иного ответа быть не могло. А это значило, что, ударив Лурканио, маркиза Краста рисковала своим положением. Он мог обойтись с ней намного хуже, чем это случилось.

– П-прошу прощения, – выговорила она.

Слова дались ей с трудом – извиняться Краста не привыкла. Маркиза набрала воздуху в грудь, собираясь сказать еще что-то. Полковник Лурканио и капитан Моско одобрительно смотрели, как у нее это выходит. Заметив это, Краста снова глянула на себя. Если эти альгарвейцы – самое малое ее ровня, а она стоит перед ними в дезабилье…

Краста тихонько стыдливо пискнула и сбежала.

Слуги в той части особняка, что еще принадлежала ей, смотрели на хозяйку с ужасом. Только перед ближайшим зеркалом Краста поняла – почему. На щеке ее горел отпечаток полковничьей ладони. Маркиза разглядывала собственное отражение с интересом не вполне обычного для себя свойства. Она часто оставляла подобные следы на лицах служанок. Почему нет? У них не было убежища от хозяйки. Теперь она носила метку сама. И где найдется ей убежище от Лурканио, от Альгарве?

Нигде. Нигде на всем белом свете. Лурканио ясно дал это понять, и вежливость делала его презрение еще более страшным. Если он решит надругаться над ней, а затем отдать на потеху своим адъютантам по очереди, единственный, кто может призвать полковника к ответу, – его командир-альгарвеец, великий герцог Ивоне. Что бы ни говорил и ни делал любой из валмиерцев, судьба Красты от этого не изменится ни на волос.

Вздрогнув, Краста коснулась алого отпечатка ладони на своей щеке. Кожа горела, и под пальцами зарождался колкий зуд. Маркиза никогда не смешивала боль – собственную, во всяком случае – с похотью. И не собиралась. В этом она была уверена. Чувствовала она другое…

Краста сердито мотнула головой. Даже слово подходящее не шло на ум. Верно было бы сказать «уважение», но его-то маркиза привыкла требовать от окружающих, а не испытывать самой. А еще точней было бы «благоговение». В конце концов, именно благоговеть полагается перед силами неизмеримо более могущественными, чем ты сам. Вначале осмелившись ударить хозяйку дома, а затем продемонстрировав, что способен делать это безнаказанно, полковник Лурканио показал себя именно такой силой.

Качая головой, Краста поднялась наверх. Бауска ждала ее у дверей. Горничная и маркиза уставились на алые отпечатки на щеках друг у друга.

– Сударыня, – проговорила Бауска без всякого выражения, – я приготовила вам блузку и брюки. Костюм ждет вашего одобрения.

– Хорошо, – пробормотала Краста, но, вместо того чтобы пойти и переодеться, продолжила: – Пусть дворецкий известит альгарвейцев, что с этого дня для них открыты все части особняка, а не только то крыло, в котором они поселились.

Бауска выпучила глаза сильней, чем даже когда увидала хозяйку со следом оплеухи на щеке.

– Сударыня? – переспросила она, будто недоумевая, не ослышалась ли. – Сударыня, но почему?

– Почему? – Характер Красты оставался взрывоопасным, невзирая на любые потрясения. Голос маркизы взвился до звонкого визга: – Пропади ты пропадом, дура безмозглая, – я тебе скажу, почему! Потому что они победили, вот почему!

Челюсть Бауски отвисла. Служанка сглотнула и улетучилась вмиг.

Снова пришла грибная пора. Ванаи наслаждалась поводом с рассвета до заката торчать за околицей Ойнгестуна. Во-первых, потому, что большинство кауниан и многие фортвежцы в ее деревне все еще считали и девушку, и Бривибаса предателями своего племени – или предателями фортвежского королевства, это как посмотреть – за то, что слишком близко якшались с майором Спинелло, хотя с той поры любителей древностей уже разлили желчью. А во-вторых, потому, что с тех пор, как Бривибас разругался с альгарвейским майором, и старик, и Ванаи питались столь же скудно, что и весь Ойнгестун. Грибы, которые наберет Ванаи, будут кормить их всю зиму.

Проходя с корзиной по сжатым полям, по оливковым и миндальным рощам, по редким дубравам, Ванаи будто возвращалась в счастливые дни перед войной. В какой-то момент она обнаружила, что насвистывает песенку, бывшую в моде последней довоенной осенью.

Собственно, не сама обнаружила. Девушка даже не замечала, что напевает, пока Бривибас не заметил:

– Внучка моя, вынужден сказать, что твои музыкальные вкусы оставляют желать много лучшего.

– Мои?.. – Ванаи обнаружила, что губы ее сами собой сложились в трубочку, и, чувствуя себя ужасно глупо, состроила улыбку. – Ой. Извините, дедушка.

– Ничего страшного, – промолвил старик на свой чопорный манер великодушно. – Я, понимаешь ли, не против веселья возражаю, а против монотонного и надоедливого проявления этого веселья.

«Я, значит, монотонная и надоедливая? – промелькнуло в голове у Ванаи. – А в зеркало ты когда последний раз смотрел?» Вслух она ничего не сказала – не видела смысла. С Бривибасом ей предстояло жить в одном доме. Если их дом превратится в поле битвы, она пожалеет об этом не меньше старого зануды.

– Не стоит ли нам разойтись? – проговорила она. – По отдельности мы найдем больше грибов разного сорта, чем вместе.

Бривибас нахмурился.

– Пойми, я несколько тревожусь, отпуская тебя блуждать по лесам без присмотра. Если бы меня не оказалось рядом, кто бы защитил тебя от той фортвежской деревенщины прошлой осенью…

– Никакая он не деревенщина, дедушка! – воскликнула Ванаи, раздраженно фыркнув. – Мы всего лишь обменялись грибами. – Если бы фортвежец – Эалстан, вот как его звали! – попытался сделать что-нибудь, от чего девушке потребовалась бы защита, едва ли Бривибас смог оказать ей помощь. А еще ей вспомнилось, какое унижение она испытала, когда Эалстан увидал ее с дедом в обществе майора Спинелло. Это заставило девушку выступить в его защиту: – Он превосходно говорил по-кауниански, если помните.

– Ничего подобного! – отрубил Бривибас. – Типично варварский акцент.

Ванаи пожала плечами.

– Мне показалось, неплохо. – Девушка показала коготки: – Может быть, похуже, чем тот рыжик, которого вы столь долго полагали великим ученым, но все равно неплохо.

– Альгарвеец обманул меня, коварным образом обманул! – провозгласил Бривибас, поперхнулся и закашлялся, а когда перевел дух, больше не настаивал на том, чтобы сопровождать Ванаи, скорей наоборот – рад был избавиться от ее общества.

Впрочем, и девушка определенно рада была сбежать от старого археолога. Знакомство с майором Спинелло и его пометило как пособника альгарвейцев – да и в любом случае выслушивать поучения, пока собираешь грибы, совсем невесело. Девушка дошла уже до того, что ее тошнило от лекций: состояние крайне неприятное, учитывая, что Бривибас в основном лекциями изъяснялся.

Порой Ванаи удавалось заметить вдалеке фортвежцев или кауниан – иногда компаниями, а чаще поодиночке. Грибники то подбирали свою добычу, то выкапывали, то срезали с древесных стволов. Альгарвейцев в лесу не было: рыжики не ели грибов и понять не могли, как такую гадость вообще можно в рот взять. Отсутствие оккупантов создавало иллюзию свободы. Девушка радовалась бы сильней, если бы не понимала, что это всего лишь иллюзия.

По мере того, как Ванаи удалялась от Ойнгестуна, встречные грибники все чаще махали ей. Девушка понимала, что это означает: они были не из ее родного поселка и не знали, как Бривибас подличал перед майором Спинелло. Это тоже дарило ей ощущение свободы, не вполне мнимой – среди незнакомцев она могла не стыдиться того, что сделал ее дед.

Ей попалось несколько чесночных грибов, а потом неподалеку «кольцо фей» в густой траве. Ванаи была девушка образованная и знала, что никакого касательства к феям эти кольца не имеют, что бы там ни думали люди – даже любомудры – во времена Каунианской империи. Что не значило, впрочем, что грибы становились от этого хуже. Все отправились в корзинку.

Добравшись до опушки дубравы на другом краю луга, Ванаи кивнула своим мыслям. Здесь она и повстречалась в прошлом году с Эалстаном. Что бы там ни твердил дед, а юноша показался ей приятным собеседником… если бы только он не увидал ее с Бривибасом и Спинелло!