– Повесить пару ковнян, – повторил Бургред громко. – Никто по сучьим детям не заплачет. А потом дальше будем работать.

Один из светловолосых рабочих выступил вперед.

– У меня есть жена, – промолвил он. – Есть дети. Есть мать. Есть отец. И я знаю, кто он, чего ты о себе сказать не можешь.

Чтобы дойти до сути сказанного, Бургреду потребовалось некоторое время. Леофсиг уже начал подумывать, что здоровяк не догадается – было бы весьма кстати. Оттого, следовало полагать, и не сбылось.

– Ублюдком меня обозвать, да?! – взревел Бургред и двинулся к тощему каунианину.

Леофсиг свалил его наземь подсечкой столь же зверской, что и Сидрока не так давно. В тот раз он пожалел о сделанном. Сейчас – нимало. Бургреду, правда, это очень не понравилось. Сцепившись, они покатились по мостовой, с мостовой – в придорожную канаву, не переставая молотить друг друга.

– Вы стоять! – завизжал альгарвеец.

Ни Леофсиг, ни Бургред не остановились. Если бы один и удержал руку, другой непременно воспользовался бы этим. Надсмотрщик обернулся к остальным поденщикам:

– Становить они!

Рабочие растащили драчунов. У Леофсига была рассечена губа и на скуле вздувался синяк. У Бургреда текла носом кровь и цвел «фонарь» под глазом. У Леофсига болели ребра. Он надеялся, что у его противника тоже болят.

– Чучельник, – прорычал Бургред.

– Да заткнись ты, олух клятый, – устало простонал Леофсиг. – Если уж собрался кого-то повесить, так не удивляйся, что тебя недобрым словом помянут. И кроме того, – он говорил негромко, чтобы альгарвейский солдат не понял, – когда мы вздорим, кто смеется? Рыжики, вот кто.

Если бы речь шла только о каунианах, он никогда не смог бы заставить Бургреда прислушаться. Но в сторону надсмотрщика здоровяк глянул со злобой и, оттолкнув товарищей по бригаде, не стал бросаться ни на Леофсига, ни на каунианина.

– А, холера их всех побери, – буркнул он.

– Нет платить! – Альгарвеец ткнул пальцем в Леофсига. – Нет платить! – Он указал на Бургреда. – Нет платить! – Он махнул в сторону каунианина, который изящно обозвал Бургреда ублюдком.

– Немного и потеряно, – заметил тот.

– Нет измена! – продолжал альгарвеец, словно ничего не слышал. – Нет саботаж. – Нужные ему фортвежские слова он заучил хорошо. Надсмотрщик указал на неровно уложенный камень: – Чинить этот. Еще один – голова с плеч. – Он по очереди указал на каждого из рабочих в бригаде. Судя по выражениям на лицах, никто из них – ни фортвежцы, ни кауниане – не принял его слова за шутку.

Рослый светловолосый каунианин и пара приземистых смуглых фортвежцев без споров и разбирательств выломали злосчастный камень. Перед угрозой в лице бригадира их различия не имели значения. Главное – чтобы работа была сделана. Леофсиг наблюдал за ними с желчным удовлетворением. Под угрозой смерти рабочие становились как братья. Без нее… Он вздохнул и вернулся к работе.

Во время службы в сибианском флоте Корнелю редко приходилось направлять Эфориель на юг, к землям обитателей льдов. Адмиралтейство тревожилось – и не напрасно – из-за соседства с Альгарве. И почти все время, что подводник провел в море, его пути проходили в проливе между островной державой и континентальной частью Дерлавая на севере.

Теперь лагоанские власти отправили Корнелю и Эфориель в сторону полярного материка. Подводник жалел только, что высокие чины из Сетубала не сподобились сделать это парой месяцев раньше. Невзирая на резиновый комбинезон и теплозащитные заклятья лагоанских чародеев, Корнелю продрог до костей. Конечно, воды у побережья Ледовой земли даже летом не прогревались до конца – такой уж климат на дне мира. Но сейчас море еще не было сковано льдом, но оставалось до этого недолго.

Если Корнелю пытался не стучать зубами, то Эфориель полагала, что лагоанцы послали ее (и ее седока заодно) в лучшую таверну. Даже первейшие чародеи не могли разобраться, почему в студеных водах Узкого моря водилось столько рыбы. С каждой милей пути Эфориель нагуливала жирок, защищавший ее от холода лучше, чем резина и волшебство – ее хозяина.

Благодаря лагоанским дрессировщикам Эфориель освоила новый прием. По команде седока левиафан привстал на хвосте, выставив над волнами переднюю часть туловища. Это позволило Корнелю, цеплявшемуся за упряжь за самым дыхалом, видеть дальше, чем с высоты нескольких ладоней над волнами.

Подводник вздохнул. Лагоанцы были хитроумны – в этом не оставалось сомнения. Они не воевали с его страной. Они дали приют изгнаннику. Корнелю жалел, что не в силах был чувствовать к ним большую благодарность. Или хоть какую-нибудь.

Но нравились ему лагоанцы или нет, островитяне выигрывали в сравнении с альгарвейцами, которых Корнелю презирал и ненавидел. Поскольку Лагоаш оставался единственной державой, продолжавшей борьбу с Альгарве, верность подводника поневоле была отдана ему.

Он снова поднял Эфориель на дыбы. Что это там, на юго-западе – дымок? Да, решил он, понукая левиафана.

Мицпа готова была пасть. Если бы янинцы приложили все усилия к тому, чтобы смять оборону немногочисленных лагоанских поселений на краю земель обитателей льдов, Мицпа уже пала бы им в руки. Но король Цавеллас большую часть армии оставил дома, на границе с Ункерлантом. Корнелю не мог решить, мудро поступает янинский властитель или не очень. Конунг Свеммель с легкостью мог обрушиться на слабого соседа. Но если это случится, ункерлантскую орду не остановят несколько полков. На южном континенте янинские части могли бы достичь большего.

Но король Цавеллас решил иначе. Поэтому лагоанцы со своими кочевыми союзниками еще удерживали Мицпу, хотя янинцы уже подошли так близко, что могли засыпать город разрывными ядрами – это значило, что долго тамошнему гарнизону не продержаться. Но прежде чем Мицпа падет, лагоанцы успеют еще вывезти оттуда кое-что ценное.

– Король в изгнании и чародей, – проговорил Корнелю, обращаясь к Эфориели. – Понимаю, оба могут оказаться полезны, а лагоанцы любят все полезное. Но, бьюсь об заклад, многие в Мицпе мечтали бы, чтобы мы плыли за ними.

Левиафан целиком проглотил крупного кальмара. Судя по тому, как сладко вздрогнуло ее тело, Эфориель не прочь была вернуться в здешние воды. Корнелю ласково похлопал левиафана по спине. К тому времени, когда они вернутся с беженцами в Сетубал, возвращаться в Мицпу уже не будет смысла – во всяком случае, с точки зрения лагоанцев. Но объяснить все это левиафану подводник не мог, да и не пытался.

– Коса восточнее бухты, – пробормотал про себя Корнелю.

Там он должен был встретить беженцев. Смогут ли они добраться до берега, когда Мицпа осаждена янинцами? Подводник пожал плечами. Если на берегу никого не окажется… значит, и забирать будет некого.

Он снова заставил Эфориель поднять голову над водой. Если там, в нескольких сотнях локтей впереди, виднелась не та длинная коса, что ему нужна, значит, он окончательно сбился с пути. Но берег был пуст. Корнелю снова пожал плечами. Лагоанские офицеры, которые направили его сюда, уверены были, что беженцы будут его ждать.

– О да! – заметил один из них, перед тем как подводник и его левиафан покинули гавань Сетубала. – Один из этих ребят славится умением выбираться из передряг… ну, и у чародея тоже неплохо получается!

Корнелю вспомнилось, как заразительно расхохотался офицер – чувство юмора у лагоанцев было странное. Развеселить сибианина было не так легко. В последние месяцы заставить его расхохотаться от души могло бы разве что зрелище жарко полыхающего королевского дворца в Трапани – лучше, если полыхающего вместе со всем городом. Вот тогда он завывал бы от смеха волком и ржал мустангом. От одной только этой досужей подводник мрачно улыбнулся.

Он заставил Эфориель подплыть поближе к берегу. Возможно, чародей и король еще не выбрались из города. Возможно, волшебник неким способом учует приближение Корнелю и поспешит навстречу спасателю. Возможно, возможно, возможно…