– Магистр Ильмаринен… – повторила Пекка со всем терпением, какого сумела набраться. – Позволю себе переформулировать вопрос: по какой причине вы стояли на голове, ожидая, пока вам откроют?

– Вы истинная чародейка теории, госпожа Пекка, – молвил Ильмаринен с поклоном. – Едва узрев необъяснимый феномен, вы доискиваетесь его причины. Наипохвальнейшее отношение к работе.

Его насмешливое одобрение вывело Пекку из себя, как ничто иное.

– Магистр, – процедила она, – вы желаете выяснить, сочтет ли жандармерия необъяснимым феноменом вашу скоропостижную кончину? Если вы не начнете изъясняться по-человечески, мы очень скоро выясним это экспериментальным путем.

Ильмаринен расхохотался, обдав Пекку волной перегара. Волшебница пронзила его взглядом, готовая провести эксперимент на месте. Силы горние, он что, напился, запрыгнул на последний становой караван и примчался в Каяни посреди куусаманской зимы ради того лишь, чтобы сводить ее с ума? В отношении любого другого такая мысль была бы нелепа. Даже в отношении Ильмаринена. Рациональная, довлеющая сторона ее натуры настаивала на этом. Но та же рациональная сторона напоминала, что над Ильмариненом разум вовсе не довлел.

Он посмеялся еще немного – покуда Пекка не начала оглядываться в поисках ближайшего тяжелого предмета. Вероятно, жажда убийства уже горела в ее глазах, потому что Ильмаринен перестал подхихикивать и только ухмылялся – так широко, что у чародейки зубы ныли. Потом он сунул руку в карман и, не обнаружив искомого там, спал с лица. Все более лихорадочно он принялся обшаривать карманы в поисках неуловимой цели. Пришла очередь Пекки язвительно посмеиваться.

– Как бы вам ни было весело, госпожа моя, – несчастным голосом заверил ее Ильмаринен, – ничего смешного тут нет, уверяю вас!

– Ну, не знаю, не знаю. По-моему, очень забавно. – Пекка указала на сложенный вчетверо листок бумаги под левым каблуком Ильмаринена. – Вы случайно не это вот ищете?

Чародей опустил глаза, застыл на миг и ловко подхватил листочек.

– Именно это, – ответил он более стеснительно, чем привычно было слышать Пекке. – Должно быть, выпало, пока я стоял на голове.

– Вы так и не объяснили, по какой причине стояли на голове, – напомнила волшебница.

Ильмаринен так и не объяснил – словами, во всяком случае. Вместо этого он театральным жестом предложил Пекке смятую бумажку, как соммелье в роскошном илихармском ресторане мог бы предложить гостям бутылку дорогого альгарвейского вина.

– Вы стояли на голове из-за этого клочка бумаги, – проговорила Пекка тем же тоном – «ну-что-ты-мне-еще-расскажешь-интересненького» – каким встречала наиболее нелепые выдумки Уто. Определенно, Ильмаринен и ее сын были одержимы одним бесенком.

Но в этот раз чародей оказался неподвластен ее чарам.

– Собственно говоря, госпожа Пекка, я стоял на голове именно из-за этого клочка бумаги.

Пекка уставилась на него. Чародей был совершенно серьезен. И говорил очень серьезно. Отчего доверия к нему не прибавлялось. Но после того, как он столько времени ломал комедию, у Пекки не оставалось выбора. Она развернула листок и посмотрела. Только потом ей пришло в голову, что, если бы она разорвала листок в мелкие клочки, не читая, и швырнула ошметки ему в физиономию, выражение лица у Ильмаринена было бы совершенно потрясающее. В этом и заключалась разница между двумя чародеями. Ильмаринену эта мысль пришла бы в голову первой и могла бы претвориться в жизнь.

Листок бумаги не оказался чистым, как она ожидала. От края до края его заполняли уравнения теормагии, записанные кривым, широким почерком Ильмаринена. Пекка пробежала по ним взглядом и подняла было глаза на Ильмаринена, но они сами собой вернулись к символам высшего чародейства. Челюсть волшебницы отвалилась. Сжимая листок в одной руке, Пекка провела пальцем по строкам, прослеживая цепочку умозаключений.

Покончив с чтением, она отвесила Ильмаринену земной поклон.

– Магистр Сиунтио был прав, – сдавленно прошептала она. – Он говорил, что если кому и под силу разгадать значение моего опыта, то именно вам, ибо у вас самый оригинальный склад ума из нас всех. И он знал, о чем говорит. Мне бы за тысячу лет подобное в голову не пришло.

Ильмаринен пожал плечами.

– Сиунтио умнее меня. Сиунтио, вообще-то говоря, умнее всех на этом свете. Но он в своем уме. А надо быть чуть-чуть сумасшедшим – мне, по крайней мере, очень помогает. – Он оглядел Пекку, как учитель оглядывает многообещающего студента. – Теперь вы понимаете, почему я стоял на голове?

– Инверсия, – ответила Пекка так завороженно, что Ильмаринен в ладоши захлопал от восторга.

– Именно!

Он едва не заквохтал от восторга, точно курица над яйцами.

– Никогда бы в голову подобное не пришло, – повторила Пекка. – Никогда. Когда я только начала искать связи между законами сродства и подобия, я полагала, что, если и найду соотношение, оно будет прямым. Когда прямой связи не обнаружилась, я решила, что связи нет вовсе – только и этот подход не сработал.

– Если опыт дает результат, а расчет – нет, ошибка в расчете, – промолвил Ильмаринен. – Я говорил вам – всем вам – об этом сотню раз, но никто меня не слушал. Теперь у нас есть формула, которая объясняет, почему ваши клятые желуди так себя ведут и куда деваются.

В листочке, который он подсунул Пекке, об этом ничего не было сказано, во всяком случае, явно. Чародейка снова глянула на ряды уравнений. Ей пришлось перечитать их дважды – даже выводы из формул было неочевидны. Но когда она знала, к чему привел Ильмаринен свои вычисления, достичь результата было не так уж трудно. Она подняла глаза на пожилого чародея:

– Но это невозможно!

– Именно это и случилось.

Голос Ильмаринена был непривычно сух. Миг спустя Пекка сообразила, что это от гнева. Раньше она видела, как он изображает ярость, беснуется и пыжится. Сейчас все выглядело иначе. Ей показалось, что чародей застал ее за неким мерзким и особенно постыдным занятием.

– Думаю, – пробормотала она, – древние кауниане сказали бы то же самое, столкнувшись с заклятьями, которые заставляют двигаться становой караван.

– Если у них была хоть капля ума – не сказали бы, – пробурчал Ильмаринен, но уже обычным своим язвительным тоном. Он ткнул корявым пальцем в листок. – Найдете другое объяснение этому вот эффекту – сколько угодно можете твердить, что мое невозможно. А до тех пор не лучше ли нам поднапрячься и придумать пару опытов, чтобы определить, подвинулись мы умом или нет? – Он покачал головой и поднял палец. – Да нет, подвинулись, конечно. Посмотрим, правы мы или нет.

– О да! – Идеи всплывали в мозгу Пекки, словно пузыри в закипающем котелке. – Если в этом, – она потрясла бумажкой, – нет никакой ошибки, нам предстоит ставить опыты до конца жизни. Двух жизней, может быть.

– Правда ваша, госпожа Пекка. – Ильмаринен вздохнул.

Чародей был стар. У него впереди не оставалось целой жизни, не говоря о двух.

– Простите, магистр, – прошептала Пекка. – Я была бестактна.

– Что? – Ильмаринен уставился на нее, потом рассмеялся. – О нет, я не об этом, глупая девчонка! Я уже давно знаю, что жить мне осталось не то что не вечно, а и не очень-то долго. Нет… мне подумалось, что если там, – он махнул рукой на северо-запад, в направлении Дерлавайского континента, – дела пойдут как шли, нам придется опыты на две жизни вперед провести за какие-то полгода.

Пекка поразмыслила над этим. Потом кивнула не спеша.

– А если не справимся?

– Придется, – ответил Ильмаринен.

Леосфиг прополоскал бритву в чашке с горячей водой, которую выпросил у матери, и принялся дальше подравнивать бороду. Голову ему пришлось запрокинуть так, что он с трудом видел зеркало, примостившееся на комоде.

В комнату, которую Леофсигу приходилось теперь делить с Эалстаном, заглянул Сидрок – должно быть, надеялся застать там младшего брата. Увидав, чем занят старший, Сидрок нехорошо ухмыльнулся.