Кроме того, как солдат Корнелю не представлял собой ничего особенного. Как часть команды, в которую входила и Эфориель, он был куда полезней королю Буребисту, чем в одиночку. Жаль, подумал он, что на перевязи левиафана не осталось заряженных ядер – тогда он смог бы нанести захватчикам реальный урон. Эфориель хрюкнула снова: в отличие от драконов, левиафаны относились к людям с приязнью и неплохо понимали их.

– Я должен узнать больше, – пробормотал Корнелю, словно беседовал с женой. – Вот что мне больше всего нужно. Может быть – помоги нам силы горние! – на остальных островах вторжение провалилось. Если так, я смогу помочь нашим отбить Тырговиште.

Он шлепнул Эфориель по боку, указывая на запад в направлении Фокшани, ближайшего острова. Та подчинилась, но менее охотно, чем могла бы. Будь она способна говорить, наверное, задала бы вопрос вроде «Ты уверен, что хочешь именно этого?» Ко всяким новшествам она относилась еще более скептически, чем самые бывалые морские волки из адмиралтейства.

Корнелю всем сердцем желал найти иной выход, но не видел его. В окрестностях Тырговиште от него не будет пользы. Оставалось надеяться, что остров и порт Фокшани остаются в сибианских руках. Если так – прекрасно. Если нет… об этом подводник предпочитал пока не раздумывать.

Эфориель еще плыла на восток, когда над морем разгорелась заря. Высоко в небе парили драконы – слишком высоко, и Корнелю не мог различить, в какие они выкрашены цвета – сибианские или же альгарвейские. Ни один из них не спикировал к волнам, чтобы швырнуть в левиафана ядро, – и за то спасибо, подумал подводник.

В первый раз за этот день Корнелю нашел за что поблагодарить судьбу. Вскоре он окончательно убедился, что первый раз надолго окажется и последним. Прежде чем из волн поднялись холмы в центре острова Фокшани, над горизонтом показалось огромное облако дыма. Если только город не пострадал от катастрофы, то он, несомненно, пострадал от рук захватчиков.

Никогда Корнелю не мечтал так яростно о землетрясении. Но мечты, даже самые завлекательные, не имели колдовской силы. А в чародействе Корнелю смыслил не больше, чем волшебник в искусстве править левиафаном. В этом мире овладеть одним ремеслом и то непросто; овладеть двумя обыкновенно значит пересечь границы возможного.

И даже чародейство не в силах было сделать бывшее небывшим. Когда Эфориель приблизилась к выходу из гавани Фокшани, Корнелю убедился, что солдаты короля Мезенцио побывали здесь до него. Парусники высадили на причале десант, как и в Тырговиште, – как, следовало полагать, во всех портах архипелага.

И, как верно догадался моряк, за первыми агрессорами на юг последовал весь альгарвейский флот. Сибианские и альгарвейские корабли перебрасывались ядрами у входа в гавань, палили из тяжелых жезлов. Всякий раз, как луч проходил мимо цели, морские волны вскипали под его прикосновением тяжелыми клубами пара.

Эфориель беспокойно задергалась. Лучи ее не волновали, а вот рвущихся в воде ядер она боялась, и не без причины: близкий разрыв мог ее убить. И Корнелю не осмелился подойти к Фокшанскому порту ближе.

Вознесшийся над волнами в нескольких сотнях локтей фонтан пара подсказал моряку, что он и так уже, верно, подобрался слишком близко. Однако то не огненный луч коснулся воды, а вынырнул из глубин другой левиафан, вынося на поверхность своего седока.

– Ты кто? – окликнул Корнелю незнакомый подводник.

По-альгарвейски или на сибианском наречии? С двух слов и не поймешь.

– А ты кто? – бросил сибианин в ответ. – Скажи пароль!

Сам он никакого отзыва не знал, но надеялся, что ответ другого всадника подскажет ему, как поступить.

Так и вышло.

– Мезенцио! – крикнул тот.

– Мезенцио! – ответил Корнелю, будто сам был альгарвейцем, с радостью обнаружившим соотечественника в этом углу океана. Но, пока с губ слетало ненавистное имя, руки выбили на плотной шкуре левиафана иной призыв: «В атаку!»

Мышцы животного плавно перекатились под кожей. Эфориель рванулась сквозь волны, целясь в противника острой мордой. Имя Мезенцио, должно быть, усыпило бдительность альгарвейца, ибо тот позволил Корнелю и Эфориели приблизиться невозбранно и слишком поздно понял свою ошибку. Эфориель протаранила бок его левиафана под левым грудным плавников. От удара Корнелю едва не слетел со спины зверя, невзирая на упряжь и страховочный фал. Альгарвейский левиафан забился в мучительном недоумении, подобно человеку, получившему внезапно удар под дых.

Когда Эфориель шла на таран, челюсти ее были сомкнуты. Теперь она вгрызлась в шкуру врага. Морская вода заалела от крови. Корнелю расхохотался, увидав, что альгарвейский подводник барахтается в воде, вылетев из седла. Эфориель не тронула его. Ее не учили бросаться на плывущих людей – слишком велик был шанс, что она набросится на собственного наездника, если тот по случайности отцепится.

В других обстоятельствах Корнелю мог бы захватить противника в плен, но сейчас он сомневался, что на Сибиу осталось место, куда альгарвейца можно доставить для допроса. А в стороне уже показались новые фонтаны – следовало предположить, что это плывут на подмогу врагу левиафаны.

Когда Корнелю дал команду Эфориели оставить противника в покое, ему показалось, что зверь ослушается. Однако дрессировка переборола инстинкт. Эфориель позволила раненому врагу скрыться в морских глубинах. Подводник решил про себя, что обученный на архипелаге зверь никогда не бросил бы так своего седока – но альгарвейцы, как он выяснил к своему несчастью, были мастера на иные трюки.

И левиафанов у них было много.

– Мезенцио! – кричали седоки, подгоняя своих зверей к видимой одному из них цели.

Корнелю не надеялся, что их удастся обмануть, как первого встреченного им альгарвейца: редкие трюки можно повторять. Отступить перед численно превосходящими силами противника он тоже не стыдился. Подводник надеялся уйти от преследования и затем отправиться на поиски сибиан, не сдавшихся еще захватчикам.

На войне, однако, надеешься часто на одно, а получаешь совсем иное. Альгарвейцы, загонявшие Эфориель, были лучшими наездниками на флоте, и левиафаны их были свежи. Они гнали Эфориель на юг от Фокшани и собирались, по-видимому, вовсе изгнать ее из сибианских вод.

Как назло, над левиафаном и его седоком закружил дракон, помогая альгарвейским преследователям не сбиться со следа. Драколетчик, без сомнения, держит связь со штабом при помощи кристалла. Если один из вражеских подводников оснащен так же… значит, альгарвейцы потратили немало сил, чтобы организовать взаимодействие своих войск на том уровне, которого прежние военачальники даже вообразить не могли.

Вслед за первым прилетел еще один дракон. Этот приволок под брюхом связку ядер и попытался забросать ими Эфориель, однако меткости летчику недоставало – оба ядра рухнули в воду далеко за хвостом намеченной цели. Одно едва не накрыло альгарвейских подводников.

Корнелю понадеялся, что враг отступится после этого, но нет – проклиная альгарвейцев, моряк вынужден был отступать на юго-восток, в единственном направлении, которое оставили свободным загонщики.

– В Лагоаш меня загоняете, да? – заорал он, обернувшись и грозя противникам кулаком.

Лагоаш сохранял нейтралитет. Если Корнелю ступит на тамошний берег, его интернируют и не выпустят, пока война не окончится – это лучше, чем оказаться в плену, но ненамного. Подводник осыпал лагоанцев руганью еще чернее той, что лил на головы альгарвейцев. В Шестилетнюю войну Лагоаш и Сибиу сражались борт о борт, но сейчас купцы с большого острова предпочли свои барыши кровопролитию.

И, словно вызванный мыслью, с юга по становой жиле примчался лагоанский патрульный катер. Корнелю мог бы увильнуть от него – океан велик, а катер не в силах покинуть силовой канал, из которого черпает энергию. Но если уж ему предстоит оказаться в лагере для интернированных, то лучше раньше, чем позже. Так лагоанцы скорей выслушают его просьбы о дальнейшей судьбе Эфориели, чем если он высадится прямо у них на берегу. И подводник замахал руками, заставил левиафана дыбом встать над водою и вообще сделал все, чтобы его заметили.