Утром рано-рано, при первом проблеске зари, Утурбай принялся навьючивать верблюдов. Реку лучше перейти до восхода солнца, по ночному холодку, пока в вечно снеговых горах, где зарождается она, снег тает не так бурно. Отец ушел в степь молиться. Уходя, сказал:

— У реки подождите меня!

Река бежала в глубоком каменном русле. И в тот ранний час она была очень быстра и многоводна. На переправе пришлось здорово поработать и Утурбаю, и Тансыку, и даже отцу. Верблюды, лошади и коровы без особых понуканий вошли в реку, но козы и овцы уперлись. На них кричали, их били кнутами, уговаривали, они же стояли, как чумные, прижавшись друг к другу. Тогда Утурбай поймал вожака козла и бросил в реку. Козел, кувыркнувшись несколько раз в воде, оправился и поплыл обратно. Утурбаю пришлось нахлестать его плетью. Наконец козел понял, чего хотят от него, и поплыл через реку. За ним, помедлив немного, кинулось и все козье-овечье стадо.

И река была опасной, трудной, а козы и овцы еще сами мешали себе — плыли гуртом, теснили одна другую. Особенно плохо пришлось ягнятам. Впервые очутившись в реке, они неловко перебирали уродливо длинными ногами, тыкались головами в воду, захлебывались и шли ко дну. На другом берегу Мухтар не досчитал семи ягнят и озлился на реку:

— Пересохнуть бы тебе навсегда!

— Умные люди не клянут, а делают через них мосты, — сказал Утурбай.

— Замолчи, молокосос! — крикнул Мухтар.

Шли не торопясь, с остановками, предоставив полную волю скоту, который в поисках травы широко разбредался, а найдя, не уходил, пока не съедал всю. В горы, на летнее пастбище, пришли только через месяц.

Возле озера раскинули белую юрту. Издали казалось — опустился отдохнуть усталый лебедь. Козы и овцы муравьями расползлись по горным склонам.

Утурбай присматривал за скотом, охранял его от волков. Мать и сестренка доили кобылиц, коров, делали сыр, кумыс, собирали в горных лесах валежник и вязанками переносили к костру, пекли лепешки, варили мясо, делали из овечьей шерсти кошмы и еще многое другое, — что называется, вели домашнее хозяйство. Тансык не имел определенного дела и совался ко всем. Его то звали: «Беги сюда, помоги!» То гнали: «Отстань, не мешай, не лезь!»

Мухтар обычно сидел в юрте, пил кумыс, чай и слушал новости. Их приносили гости, проезжие, прохожие и вестники Длинного Уха. В степях Казахстана, где большинство людей занималось кочевым скотоводством и проводило жизнь в беспрестанных переходах с одного пастбища на другое, установился издревле особый способ связи: Узун Кулак — Длинное Ухо. Случится человеку узнать какую-нибудь новость, он немедленно садится на коня и мчит ее, чтобы передать встречному путнику либо жителям ближайшего кочевья. Повстречаются два путника — и после первого же слова «аман!» (здравствуй!) — обязательно спросят друг друга: «Хабар бар?» — (Новости есть?)

Некоторые только тем и занимались, что собирали и развозили новости.

Здесь новости подобны всюду проникающему ветру, они живучей, чем ковыль и саксаул. Несомые всадниками на быстроногих конях, они в несколько дней перелетают через всю степь, на верблюдах переходят горячие мертвые пески, с охотниками пробираются сквозь труднодоступные камыши Прибалхашья, поднимаются до вечных снегов, где живут орлы.

В то тысяча девятьсот шестнадцатое лето новостей было много. Они шли со всех сторон: из Алма-Аты, Семипалатинска, Ташкента… Русский царь (казахи не считали не его своим) уже два года воюет с немецким. Он не поладил, он дерется, а казахи подавай ему коней, быков, баранов, шерсть. За что? Некоторые скотоводы уходят от этих поборов в тайные горные места. Другие говорят, что надо поднять восстание против царя и царского начальства. И наконец прошел слух: царь будет забирать на войну казахских наездников.

— Ты пойдешь? — спросил Мухтар Утурбая.

Прежде чем решить это, Утурбай поехал узнать, как поступают другие наездники.

— Хабар бар? — спрашивал он всех казахов, что встречались ему. Новости валились, как снег в буран. Но главного — будут ли забирать казахов на войну — никто не знал. Утурбаю советовали найти Исатая, который выпустил эту новость.

В молодости Исатай кочевал на севере казахских степей. Однажды царские чиновники потребовали, чтобы он явился с конем строить какой-то телеграф. Они постоянно требовали чего-нибудь.

Исатай никогда не нуждался в телеграфе и не явился на стройку. За ним послали солдата. Исатай убежал от него и решил бунтовать: начал объезжать кочевья и подбивать казахов на восстание.

Недовольных царем и его чиновниками было много, и несколько сотен молодых джигитов согласились идти за Исатаем.

Но ему не удалось сделаться мятежником, освободить степи и попасть в песни акынов. В ту ночь, когда Исатай со своими помощниками обсуждал план восстания, приехал всадник на измученном, потном коне и сказал:

— Исатай, выйди из юрты, мне надо поговорить с тобой.

— Говори! — велел Исатай. — Здесь верные люди.

— Ты лучше знаешь, — проворчал всадник, сел на кошму, одним духом выпил чашку кумыса и начал рассказывать: — В степь выехали царские солдаты. Они едут прямо сюда, не спрашивая дорогу. Они знают, где поймать тебя.

— Откуда знают? — спросил Исатай.

— От Длинного Уха.

— Откуда знаешь ты?

— Тоже от Длинного Уха.

Исатай встал, взял ружье, внимательно оглядел своих помощников: кто же из них предал его? Потом сказал:

— Идите в свои аулы! Если Длинное Ухо стало служить и казахам и царю, я не могу поднимать восстание.

Он вышел из юрты, вскочил на коня и ускакал в сторону Китая.

Три года пробыл Исатай в далеких краях, на четвертый вернулся в Казахстан. У него был все тот же конь, тот же бешмет и малахай, только узнать коня, бешмет, самого Исатая было невозможно: конь худ и хром, бешмет в заплатах, Исатай сед и болен лихорадкой.

Он начал перевозить новости и вскоре сделался самым знаменитым вестником Длинного Уха. Люди принимали и угощали Исатая, как дорогого гостя, его коню давали вволю корма и питья. Много лет Исатай провел в чужих домах и юртах и только в старости слепил на берегу реки Чу свою мазанку из речного ила, перемешав его с конским навозом.

В день, когда Исатай понадобился Утурбаю, он, поджав под себя больные ревматические ноги, сидел на песке возле своей мазанки. Неподалеку его конь щипал траву. День только начинался. В реке Чу купались первые солнечные лучи и отражение последней звезды. Исатаю сильно нездоровилось. Затопить бы очаг и лежать возле него! Но старик хотел безотказно служить Длинному Уху и терпеливо ждал новостей.

В степи показался всадник. Исатай поехал наперерез ему и крикнул издали:

— Хабар бар?

— Нет, — ответил всадник. — Я сам гоняюсь за новостями. Скажи, где живет Исатай?

— Зачем он тебе?

— Хочу узнать у него правду.

— Я — Исатай.

Старик и всадник подъехали к мазанке, пустили коней кормиться и сели на песок один против другого.

— Я — Утурбай, сын Мухтара, — сказал гость. — Отец говорит, что царские начальники хотят угнать всех казахов на войну. Правда ли это? Ты служишь Длинному Уху, скажи, что говорит оно?

Исатай позвал Утурбая в мазанку.

— Нельзя говорить в степи, — сказал он, — услышит ветер и передаст царским начальникам. Разведи огонь и вскипяти воду!

Утурбай сделал все быстро и ловко.

— Нет ли у тебя чаю? — спросил Исатай.

Утурбай достал чай, пшеничную лепешку и кусок просоленной баранины.

— Прикрой дверь, — велел Исатай, — и говори тише! Я знаю Длинное Ухо. Оно змеей вползает к человеку и даже у сонного может подслушать его тайное тайных.

Однажды преданный Длинным Ухом, он больше не доверял ему, наглухо закрывал от него свою душу и помыслы.

— Ты, Утурбай, не спрашивай, что думает мой ум. Мой язык не знает этого, и он молчит. Мой язык знает, что думает степь, и это он расскажет. Царь сделал закон — много казахов взять на войну. Этот закон скоро придет к нам, в степь. После закона пойдет военный обоз — винтовки и пули. В Боамском ущелье казахи остановят обоз, убьют охрану и возьмут оружие. Если ты настоящий джигит, ты будешь там. Потом казахи возьмут Токмак, Каракол, Алма-Ату, и будет у нас так, как поют акыны: