Женская половина «пассажиров» оказалась более трудоспособной, чем мужская. Тяжелее всех приходилось леди Хинтон и Эллен, совершенно незнакомым с физической работой. Но Эллен понемногу привыкла. Женщины приносили рыбу, «устриц», готовили пищу, стирали белье и одежду, которые все более превращались в жалкие рубища.

Ганс реквизировал у Уэллера его рясу для ребенка Текера, и епископ принял вид мирянина. С длинной одеждой с него словно спали и последние силы его духовного сана. Он уже не вел душеспасительных бесед с леди Хинтон, избегая ее укоризненных взглядов. Однажды она не выдержала:

– Я не узнаю вас, мой старый друг. Мне кажется, вы начинаете забывать бога.

– Я вовсе не старый, – возразил он, покручивая отросшие усы. – А что касается бога, то на каждой планете свой бог.

– Или богиня? – ядовито спросила Хинтон.

– Вы совершенно правы. Венера – богиня любви.

– И вы очень ревностно начинаете служить ей…

После таких богохульственных и неприличных слов Уэллера леди Хинтон поняла, что бог навеки потерял епископа, а епископ – бога, а она, леди Хинтон, – друга…

Пинч кружил возле Амели. Стормер все чаще и многозначительнее поглядывал на Мэри, которая, однако, не обращала на него никакого внимания.

Леди Хинтон пыталась поделиться своими сетованиями хотя бы с Эллен, но и племянница изменилась, отвечала грубо, да и не до разговоров ей было. Ее миниатюрные пальцы давно огрубели от работы. Она была зла на всех.

Стормер и Маршаль все еще мечтали о возвращении на Землю. Они часто о чем-то шептались и каждое утро уходили в горы.

Однажды Ганс случайно, совершая очередной визит к Цандеру, услыхал в горах, в тумане голоса барона и Стормера. Они говорили о том, какими богачами вернутся на Землю.

Ганс понял. Маршаль и Стормер ходили собирать золото и драгоценные камни и складывали их, очевидно, где-либо недалеко от ракеты.

При встрече Ганс и Цандер обменивались новостями.

– Изобилие влаги, тепла, углекислоты, плодороднейшая почва, – рассказывал Ганс Цандеру, – делают чудеса. Овощи растут как на дрожжах, достигая чудовищных размеров. Картофель – с огромную дыню, капуста – выше роста человеческого, пшеница – как бамбуковая роща. Здесь, несмотря на короткое лето, можно собрать три-четыре урожая. Вялится и сушится рыба. Продовольствия хватит на зиму, хватит и на обратный полет… А что радио, молчит?

– Молчит, – огорченно отвечал Цандер. – Земля, быть может, и получает наши радиосигналы, но я не слышу ответов.

Однажды ночью случилось неприятное происшествие. Из Тихой гавани выползли на берег студенистые, бесформенные существа, похожие на гигантских амеб. И движения их напоминали движения амеб: из киселеобразного, студенистого сгустка формировались отростки, которыми «амебы» перебирали, как ногами… Сгусток то растягивался в червя, то вновь собирался в бесформенный комок. Скользкие, холодные, безротые, безглазые, бескостные существа.

Один такой комок живого теста залез в женский шалаш, вызвав там страшный переполох. Вреда он не причинил, только до смерти перепугал леди Хинтон своим холодным, осклизлым прикосновением.

Этот случай заставил задуматься о том, что в Тихой гавани могут водиться и более опасные существа.

Винклер предложил устроить жилище на воздушных корнях надводных деревьев.

– На этих готовых сваях для построек, – говорил он, – надо сделать лишь помост да крышу над головой.

Мысль была одобрена. Началось переселение на деревья.

Барон ворчал:

– Ммы ррегрессируем. Из каюты ссзвездолета – в пещеры, из пещер – на деревья… Скоро станем голыми на чет… чет…

– …четвереньках лазить! – докончил нетерпеливый Стормер. – Вам это очень пойдет, барон.

Леди Хинтон дрожала день и ночь: она боялась в бурю упасть вместе с шалашом в Тихую гавань, «где ее, конечно, растерзают крокодилы».

Ганс часто поглядывал на полосу леса по ту сторону залива. Перелезть туда по переплетающимся воздушным корням очень легко. В лесу могут найтись съедобные плоды, быть может, птицы. На «поле» было время тихое: прополка кончена. Почему бы не совершить экспедицию?

На другой день, вооружившись ружьями, револьверами и ножами, Ганс, Винклер, Текер, Амели и «ее тень» Пинч полезли по корням и веткам, как лазили их далекие обезьяноподобные предки.

Никто не ожидал, какие приключения ожидают их в этом рискованном путешествии.

– Вот вам и каменноугольный период, – сказал Текер. – Чем не лепидодендрон?[9] Вышина – двести-триста футов. Смотрите, на высоте футов сорока ствол разветвляется надвое, каждое разветвление делится снова на два, еще и еще раз. На верхушках плодовые шишки. Ветви покрыты длинными иглами. А вот и гигантский папоротник… и хвощи…

– Да, рядом нечто вроде пальмы. Это уж не из каменноугольного периода. Пальма с плодами. Хорошо бы попробовать, да не добраться. Уж очень высоко висят, ствол высокий.

– Вот один плод валяется в траве! – воскликнула Амели. – И даже с лопнувшей скорлупой. Еще бы, летел с такой высоты. Белая мучнистая мякоть. Пахнет хорошо. Попробовать разве? Мм… Сахар с ванилью… и мука… Как вкусно! И масло…

Все попробовали.

– Замечательно вкусно.

– Должно быть, и питательно. «Мука Нестле. Незаменимо для детей и стариков», – сострил Пинч.

– Прекрасное приобретение. Ради одного этого стоило сделать нашу вылазку. Рыбная диета надоела. Теперь мы обеспечены великолепной мукой.

– Представляю, как вкусны будут лепешки, – мечтала Амели.

Сытно позавтракав кокосами, путники осторожно углубились в лес. Полумрак. Тишина. Тихо свистит в иглах ветер. Зелень темная, с красноватым оттенком.

– Странно: почему на Венере так много бурых и тем-но-красных растений? – сказал Ганс.

– На Венере такая густая и облачная атмосфера, что часть спектра солнечных лучей задерживается, как на глубине земных морей. Поэтому окраска листвы на Венере имеет красноватый оттенок. Впрочем, это только мое предположение, – оговорился Текер.

Под папоротником росли «грибы».

– Если пять-шесть огромных хлебов положить один на другой, получится один венерианский гриб, – сказал Пинч. – И гриб, может быть, съедобный. Но от грибов лучше подальше. Сколько наших предков умерло в страшных мучениях, испытывая на себе, какой гриб съедобный, какой ядовитый!

Под ногами вода. Надо поискать места посуше. Ганс обратил внимание на почти круглую залитую водой яму диаметром в два метра. Через десяток метров – такая же яма. Еще и еще.

– Можно подумать, что опушку леса бомбардировали снарядами.

– Причем с необычайной точностью прицела, – заметил Винклер, бывший артиллерист. – Обратите внимание: ямы идут параллельно, на одинаковом расстоянии одна от другой.

– Что же это значит? – спросил Ганс. – Ты предполагаешь, что ямы сделаны искусственно? Быть может, это ловушки для зверей? Но кто мог их вырыть? Едва ли на Венере существуют такие разумные животные или полулюди.

– Я думаю, что это следы, – ответил Винклер. – Следы гигантского животного.

– Следы? Каково же должно быть животное, если каждый шаг его больше десяти метров! – Амели опасливо посмотрела на след. – Не хотела бы я встретиться с таким животным. Здесь для охоты нужны не наши игрушечные ружья, а пушки.

Вышли на поляну. Хлынул дождь. Туман, как белая простыня, стоял перед глазами.

– Держитесь ближе друг к другу! – крикнул Ганс.

Шли осторожно, прислушиваясь, оглядываясь. Время от времени в тумане появлялись темные очертания одиноких деревьев.

К знакомым уже звукам ветра, дождя, грома присоединились новые звуки, пугающие своей непонятностью.

– Можно подумать, что где-то поблизости паровозное депо. Словно из десятков паровозов выпускают пар, – тихо и взволнованно сказал Пинч. – А вот и паровозный гудок. Поезд отходит через пять минут…