Вскоре я получил от доктора Резоно проект распорядка предстоящей встречи. Этот документ, из уважения к древним, был написан по-латыни. Как я узнал впоследствии, он был составлен лордом Балаболо, который на родине готовился к дипломатической карьере до того несчастного случая, который, увы, предал его в человеческие руки. Я привожу текст в вольном переводе ради моих читательниц, ибо дамы всегда предпочитают родной язык всем другим.

«Распорядок встречи, которая должна состояться между сэром Джоном Голденкалфом, баронетом из Хаусхолдер-Холла в королевстве Великобритании, и „№ 22817, кабинетно-коричневым“, иначе Сократом Резоно, профессором теории догадок в университете Моникинии, в королевстве Высокопрыгии.

Договаривающиеся стороны согласились о нижеследующем:

Статья 1. Должна состояться встреча.

Статья 2. Упомянутая встреча должна быть мирной, а не воинственной.

Статья 3. Упомянутая встреча должна быть логической, разъяснительной и дискуссионной.

Статья 4. Во время упомянутой встречи доктор Резоно будет иметь преимущественное право говорить, а сэр Джон Голденкалф — преимущественное право слушать.

Статья 5. Сэр Джон Голденкалф будет иметь право задавать вопросы, а доктор Резоно — право отвечать на них.

Статья 6. Во время встречи должны приниматься во внимание как человеческие, так и моникинские предубеждения и привычки.

Статья 7. Доктор Резоно и все моникины, которые будут сопровождать его, должны пригладить свой мех и вообще привести свою естественную одежду в такой вид, какой будет наиболее приемлем для сэра Джона Голденкалфа и его друга.

Статья 8. Сэр Джон Голденкалф и любой человек, который будет сопровождать его, должны явиться в одних бизоньих шкурах, чтобы иметь наиболее приемлемый вид для доктора Резоно и его друзей.

Статья 9. Обе стороны будут уважать перечисленные условия.

Статья 10. Всякая неясность должна толковаться в возможно благоприятном для обеих сторон духе.

Статья 11. Хотя для предстоящей встречи принимается латинский язык, это не должно служить прецедентом в ущерб человеческому или моникинскому языку».

Восхищенный этим знаком внимания со стороны милорда Балаболо, я сейчас же послал визитную карточку молодому аристократу, а затем сам начал серьезно и с особой тщательностью готовиться к тому, чтобы выполнить даже мельчайшие условия соглашения. Капитан Пок вскоре был готов, и должен заметить, что, стоя в своем новом облачении, он больше походил на четвероногое на задних лапах, нежели на человека. Что же касается моего вида, надеюсь, он соответствовал моему положению и личным качествам.

Все собрались в назначенное время, причем лорд Балаболо явился с копией соглашения в руках. После того, как этот документ был внятно и выразительно прочитан молодым пэром, наступило молчание, как будто все ждали чьих-либо замечаний. Не знаю почему, но, слушая пункты какого-нибудь договора, я испытываю непреодолимое желание выискать в них слабые места. Я начал думать, что обсуждение может привести к спорам, а споры — к сравнениям между той и другой стороной, и во мне зашевелился своего рода esprit de corps[10]. Меня охватило желание поставить вопрос о том, насколько справедливо, что доктор Резоно явился с тремя единомышленниками, а я лишь с одним. Я изложил свои претензии по этому поводу, надеюсь — в умеренном и миролюбивом тоне. В ответ лорд Балаболо заметил, что соглашение бесспорно упоминает единомышленников лишь в самых общих выражениях.

— Однако, — продолжал он, — если сэр Джон Голденкалф возьмет на себя труд заглянуть в подлинный текст, то убедится, что сопровождающие доктора Резоно упомянуты во множественном числе, тогда как сопровождающий самого сэра Джона Голденкалфа назван в единственном числе.

— Совершенно верно, милорд! Однако вы позволите мне заметить, что наличия двух моникинов было бы вполне достаточно для соблюдения условия в смысле, благоприятном для доктора Резоно, однако он явился сюда с тремя. Это множественное число, несомненно, должно иметь предел, иначе доктор будет вправе привести с собой всех обитателей Высокопрыгии.

— Это возражение чрезвычайно остроумно и делает честь дипломатическим способностям сэра Джона Голденкалфа, но у моникинов две особы женского пола, в глазах закона, приравниваются к одной мужской. Так, в случаях, требующих наличия двух свидетелей для подтверждения подлинности документа, достаточно двух мужских подписей, но женских понадобилось бы четыре. Таким образом, я утверждаю, что с юридической точки зрения доктора Резоно сопровождают всего два моникина.

Тут капитан Пок заявил, что этот закон Высокопрыгии весьма разумен, ибо, как он часто замечал, в пятидесяти случаях из ста женщины не слишком разбираются в том, что делают, и вообще, по его мнению, им требуется больше балласта, чем мужчинам.

— Ваш ответ полностью исчерпал бы вопрос, милорд, — продолжал я, — если бы соглашение было чисто моникинским документом, а это собрание — чисто моникинским собранием, но факты говорят другое. Документ составлен на языке, который служит обычным средством обмена мыслями между учеными, и я пользуюсь случаем добавить, что не помню, доводилось ли мне когда-нибудь видеть лучший образец современной латыни.

— Нельзя отрицать, сэр Джон, — возразил лорд Балаболо, помахав хвостом в знак признательности за комплимент, — что соглашение составлено на языке, который давно стал общей собственностью. Но само средство для выражения мыслей не имеет в таких случаях большого значения, при условии, что оно нейтрально в отношении договаривающихся сторон. Кроме того, в данном частном случае статья одиннадцатая оговаривает, что использование латинского языка не должно иметь никаких юридических последствий. Это условие сохраняет за обеими договаривающимися сторонами их первоначальные права. Далее, поскольку это должна быть моникинская лекция, читаемая моникинским философом на чисто моникинской почве, я покорнейше прошу, чтобы встреча в целом велась по моникинским принципам.

— Если вы упоминаете о почве, я позволю себе напомнить вашей милости, что обе стороны в настоящее время находятся в нейтральной стране, и если одна из них и может предъявлять притязания на территориальные права или на права флага, то только человеческая, ввиду того, что наниматель данного помещения—человек и в силу этого является здесь владетельной особой.

— Ваша находчивость выходит за пределы моей аргументации, сэр Джон, и я прошу разрешения представить новые доводы. Я имею в виду лишь следующее: мы собрались здесь для изложения, разъяснения, усвоения, обсуждения и развития моникинской темы, а потому вспомогательное должно уступать место главному, меньшее должно вливаться в большее, и, следовательно…

— Извините меня, милорд, но я считаю…

— Да нет же, дорогой сэр Джон, я уверен, вы поймете меня, если я скажу…

— Одно слово, милорд Балаболо, прошу вас, для того, чтобы…

— Хоть тысячу, с большим удовольствием, сэр Джон, но…

— Милорд Балаболо!

— Сэр Джон Голденкалф!

После этого мы оба заговорили одновременно: причем молодой лорд все больше адресовал свои замечания миссис Зоркой Рыси (я впоследствии имел случай убедиться, что она была отличной слушательницей), а я, в свою очередь, переводя взор с одного участника встречи на другого, в конце концов сделал объектом своего красноречия исключительно капитана Ноя Пока. Моему слушателю удалось выпростать из бизоньей шкуры одно ухо, и он одобрительно кивал в ответ на все мои слова, как и подобало для соблюдения солидарности между людьми и между друзьями. Возможно, мы разглагольствовали бы таким беспорядочным образом вплоть до настоящей минуты, если бы любезная Балабола не выступила вперед и с тактом и деликатностью, отличающими ее пол, не закрыла своей прелестной лапкой рот молодому аристократу, так что поток его слов сразу иссяк. Когда лошадь понесет, она, промчавшись по проселку сквозь ворота и через всякие препятствия, обычно останавливается как вкопанная, едва окажется на свободе в чистом поле. Так и я, оставшись единственным оратором, сразу же умолк.

вернуться

10

Корпоративное чувство (франц.).