Я был так удивлен, что нашел в себе силы только для того, чтобы попросить объяснения.

— Все зависит только от того, дорогой сэр, — продолжал мой брат Прямодушный, — цела ли еще голова обвиняемого, или нет. Поспешите же к месту казни, и если у нашего клиента голова еще на плечах, постарайтесь поддержать в нем бодрость духа беседой на душеспасительные темы. Однако подготовляйте его к худшему, — этого требует осторожность. Но как только хвост его будет отделен от тела, мчитесь что есть силы сюда, чтобы сообщить мне об этом. У меня к вам только две просьбы: скорее принесите это известие и точно удостоверьтесь, что хвост не связан с туловищем ни единым волоском. Один волосок зачастую перетягивает весы правосудия!

— Дело представляется безнадежным. Не лучше ли мне немедленно бежать во дворец, просить аудиенции у их величеств, броситься на колени перед королевской четой и молить о помиловании?

— Ваш план непригоден по трем веским причинам: во-первых, для этого нет времени, во-вторых, аудиенции назначаются заранее и вас не допустят во дворец, а в-третьих, никакого короля и никакой королевы не существует.

— В Высокопрыгии нет короля?!

— Именно так.

— Объясните, брат Прямодушный, не то я буду вынужден опровергнуть ваши слова свидетельством своих собственных чувств.

— В таком случае ваши чувства окажутся лжесвидетелями. Когда-то в Высокопрыгии действительно был король, и он не только царствовал, но и управлял. Однако знать и вельможи, считая неудобным беспокоить его величество государственными делами, взяли на себя все хлопоты по управлению страной, сохранив за королем лишь обязанность царствовать. Дабы пощадить его чувства, это было объяснено тем, что его хотят оградить от грубой силы и оскорблений черни. Через некоторое время сочли слишком дорогостоящим удовольствием кормить и вообще содержать королевскую семью, и все ее члены были тайно отправлены в отдаленную область, еще не достигшую той степени цивилизации, при которой умеют сохранять монархию без монарха.

— А Высокопрыгии это удается?

— Превосходным образом. Отсекая достаточное количество хвостов и голов, можно совершать и не такие чудеса.

— Но, брат Прямодушный, неужели я должен понять вас буквально, в том смысле, что в стране вовсе нет короля?

— Буквально.

— А все эти представления ко двору?

— Так же, как и эти судебные процессы: они поддерживают монархический строй.

— А пурпурные занавеси?

— Скрывают пустые сиденья.

— Отчего же не избавиться от столь дорогостоящего представительства?

— А как могли бы вельможи вопить, что трон в опасности, если бы не было трона? Одно дело не иметь монарха, и совсем иное — не иметь трона… Но пока мы говорим, наш клиент находится в крайней опасности. Спешите же и действуйте так, как я вам сказал.

Я не стал более мешкать и тотчас помчался к центру площади. Разглядеть хвост моего друга, развевающийся над толпой, было нетрудно, но горе и страх так исказили его черты, что в первое мгновение я не узнал его головы. Однако она, все еще целая и невредимая, увенчивала его туловище, ибо, к счастью для него и для его главного защитника, тяжесть его преступлений потребовала совершенно особых приготовлений к казни. Поелику приказ суда еще не прибыл (насколько быстро в Высокопрыгии правосудие, настолько медлительны его слуги), были приготовлены две плахи, и преступник уже собирался опуститься между ними на четвереньки, когда я пробился к нему сквозь толпу.

— Ох, сэр Джон, дело мое дрянь! — воскликнул обескураженный Ной. — Каково человеку и христианину, когда враги одолевают и с носа и с кормы!

— Пока жизнь не угасла, не угасает и надежда. Но нужно быть готовым к худшему, тогда не страшны никакие неожиданности. Господа палачи (их было два — один спереди, а другой позади злополучного преступника: один за короля, другой за королеву), господа палачи, молю вас, дайте осужденному собраться с мыслями и передать свои последние желания далеким друзьям и семье!

Ни тот, ни другой из этих высоких представителей закона не стал возражать против моей разумной просьбы, но оба заявили, что обязаны завершить все приготовления, если не хотят лишиться места. По-видимому, и между ними возник спор о праве первенства, отчего и произошла задержка, но они уже успели договориться, что будут действовать одновременно. Ноя заставили стать на четвереньки между двумя плахами и положить голову на одну, а хвост на другую — «пришвартовали носом и кормой», как выразился бесчувственный негодяй Боб, который терся тут же в толпе. И вот, когда Ной занял это высокопоучительное положение, мне, наконец, позволили обратиться к нему.

— Не следует ли вам подумать о спасении души, дорогой капитан? — сказал я. — По правде говоря, у этих топоров весьма неумолимый и кровожадный вид.

— Знаю, сэр Джон, знаю! И, чтобы не обманывать вас, признаюсь: как только присяжные объявили «виновен», так я и начал раскаиваться во всю силу. Меня попутала эта басня, будто я лорд верховный адмирал. И я покорнейше прошу вашего прощения, что поддался на такой гнусный обман. А все из-за этой змеи доктора Резоно, чтоб ему получить сполна по заслугам. Я же всем прощаю и надеюсь, что и мне все простят. Вот хуже дело с миссис Пок: она уже не может рассчитывать на нового супруга, и придется ей коротать остаток своих дней вдовой.

— Раскаяние, дорогой Ной, раскаяние: вот что больше всего нужно человеку в вашем тяжелом положении.

— Каюсь, каюсь, сэр Джон, душой и телом! И больше всего каюсь, что отправился в это самое путешествие. Э, да что там! В чем надо каяться, так это в том, что я вообще ходил в море. Был бы я сейчас школьным учителем или трактирщиком в Станингтоне. Вот это так отличные, приятные занятия, особенно последнее. Господи боже мой, сэр Джон, да если бы от раскаяния была хоть какая польза, меня сию же минуту помиловали бы.

Тут Ной заметил ухмылявшегося в толпе Боба и в качестве последней милости попросил у палачей, чтобы юношу подвели поближе и он мог любовно проститься с ним. Эта разумная просьба была удовлетворена, несмотря на сопротивление бедняги Боба, который тут же получил вдосталь основательных причин каяться, — не меньше, чем сам преступник.

Как раз в эту тяжкую минуту прибыл приказ о порядке казни, и служители закона торжественно провозгласили, что настало время осужденному приготовиться к своей судьбе.

Мужество, с каким капитан Пок дал подвергнуть себя смертельному процессу отсечения хвоста, вызвало симпатии и рукоплескания всех присутствовавших моникинов. Удостоверившись, что хвост полностью отделен от тела, я со всех ног побежал в залу Коллегии двенадцати судей. Мой брат Прямодушный, нетерпеливо ожидавший моего появления, тут же поднялся и обратился к суду с требованием отсрочить казнь по делу королевы против Ноя Пока, он же Номер один, цвета морской воды.

— Законом короля Долговечного II и королевы Флиртиллы было установлено, что преступник ни в коем случае не должен лишиться жизни или какого-либо из своих членов, если можно доказать, что он non compos mentis[15]. Это также установление обычного права, милорды, но, поскольку оно соответствует здравому смыслу и гуманным чувствам моникинов, его из благоразумной предосторожности сочли нужным закрепить особым законодательным актом. Полагаю, что вряд ли генеральный прокурор королевы станет оспаривать приложимость этого закона к данному случаю…

— Отнюдь нет, милорды, но у меня есть сомнения относительно самого факта. Факт нужно еще доказать, — ответил прокурор и взял понюшку табака.

— Факт неоспорим и не допускает сомнений. Суд постановил, чтобы отсечение хвоста, предусмотренное по делу короля против Ноя Пока, предшествовало отсечению головы, предусмотренному по делу королевы против вышеназванного Пока. Судом было издано соответствующее предписание, в результате чего преступник лишился хвоста, а вместе с ним и разума. Существо же, лишенное разума, считается non compos mentis и не подлежит судебному наказанию.