Народный социалист Чембулов, отмечая заслуги Комитета У.С., взявшего на себя «почин» (?) — воссоздание нашей рассыпанной государственности, и невозможность иметь полноправное Учр. Собр., признавал, что только настоящее Государственное Совещание «при обстоятельствах переживаемого времени» должно быть признано единственным органом государственного властвования…
«Трудовая народная социалистическая партия не мыслит себе подвижного немногочисленного по составу правительственного органа, не ответственного ни перед кем или теоретически ответственного перед мыслимым будущим органом. Ибо при таком положении первоисточником государственного властвования сделается коллегия лиц, которая легко может подпасть под влияние групп и классов и, кроме того, не всегда сможет воплотить и отразить всю многогранность и многообразие нашей огромной отчизны…
Конструкция Государственного Совещания, созываемого периодически для непродолжительных сессий, должна быть теперь создана настоящим составом Совещания, дабы при расширении территории, освобождаемой от большевиков, при следующей сессии пополненное Государственное Совещание явилось бы выразителем воли всей свободной России.
Когда условия государственной жизни допустят произвести выборы в новое Учредительное Собрание, оно одно явится верховным властителем, истинным выразителем воли народной и создаст основные законы Государства Российского»[446] [с. 91–94].
Представитель Уральского правит. Кощеев, подчёркивая важность коалиционной власти, признавал также необходимость контрольного органа из представителей всех направлений и групп, участвовавших в Совещании, «в целях создания гарантий, что центральная власть не отклонится от намеченной Государственным Совещанием программы».
«Созданное таким образом Центральное Всероссийское правительство имеет временный характер, будучи обязано при наступлении соответствующих условий, гарантирующих возможность производства правильных выборов, созвать в срок, определяемый по соглашению с контрольным органом, Учредительное Собрание нового состава и сложить свои полномочия» [с. 97].
Уже резким диссонансом с предшествующими декларациями звучит речь Букейханова от Прав. автон. областей Туркестана: «Мы считаем, что верховная власть в России должна принадлежать У.С. этого созыва. Пока У.С. это не созвано, верховная власть, по нашему мнению, должна принадлежать наличному составу Съезда членов У.С. вместе с коллегией, которая создаётся в этом нашем Совещании…» Намечая Правительство из 7 лиц автономные области Туркестана делали его «ответственным» перед Съездом У.С.[447] [с. 99].
Несколько двойственной оказалась позиция партии нар. свободы, высказанная Л.А. Кролем, членом «Союза Возрождения», хорошо осведомлённым о московском договоре. В своих воспоминаниях он объясняет эту двойственность так:
«Я был в Уфе единственным человеком, который мог взять на себя представительство нашего ЦК. Ходатайства областных комитетов разных партий о допущении их делегатов на Государ. Совещ. были отклонены: допускались исключительно представители Центральных Комитетов. Отказ мой от представительства ЦК означал бы уклонение партии народной своб. от участия в создании всероссийской власти. С другой стороны, директивы ЦК, привезённые Пепеляевым из Москвы, были для меня неприемлемы. Недаром я участвовал только в «Союзе Возрождения». В спасительность диктатуры я не только не верил, но и считал её гибельной для дела. Между тем директива, привезённая Пепеляевым, была весьма краткой: диктатура! К тому, что я не верил в целесообразность диктатуры, прибавлялось и то, что практически, при сложившейся обстановке, предлагать Государственному Совещанию диктатуру как форму правления было безнадёжно. Выступать с такой формулой — значило бесцельно повредить своей политической репутации и уменьшить возможное своё влияние налево.
Как быть? Отказаться от участия партии в создании власти во имя спасения своего реноме я не считал допустимым. Я решил поэтому принять такую позицию: вот какова принципиальная точка зрения ЦК на необходимую форму власти, а вот что приходится делать сейчас, принимая во внимание конкретную обстановку»[448] [с. 97].
Надо сказать, однако, что в своей речи Кроль довольно образно изобразил значение и преимущества диктатуры, почему Болдырев записал в дневник, что «наиболее откровенно за диктатуру высказался Кроль».
«…К несчастью, — говорил Кроль, — у нас ещё народ не свыкся со свободой, к несчастью, свободу у нас ещё смешивают с разнузданностью, и настоящая власть должна поставить настоящее дело так, чтобы свобода не мешала порядку, и я не сомневаюсь в том, что всё это будет требовать очень сильной власти… Комитет партии н.с. считает, что наилучшей формой для осуществления такой власти было бы создание временной единоличной верховной власти. К великому несчастью для России, если наша революция выдвинула титанов разрушения, анархии и беспорядка, то, к сожалению, на фоне нашей революции не явилось ни одного человека, которому вся нация, вся страна могла бы доверить такую власть и на которого могла бы рассчитывать, что он доведёт страну до Учредительного Собрания, поэтому приходится поневоле мириться с менее совершенной формой в виде директории. Но эту Директорию мы мыслим как верховную власть, действующую через посредство министров, ответственных перед этой верх. властью, причём эта Директория — эта верх. власть ни перед кем не отвечает, объём её прав — вся полнота власти. Она ограничивается только в том, что перед Директорией ставится задача довести страну до Учредит. Собрания и уже сама Директория должна понимать, что подлежит решению Учредительн. Собрания» [с. 100–101].
Противоположную Кролю точку зрения развивает Вольский. Чрезвычайно характерен для соц.-рев. тот исторический экскурс, который он делает для формального оправдания своей позиции. Он, подобно «буржуазным» государствоведам, ищет прежде всего юридической преемственности власти, которую видит в формальном акте отречения от престола в. кн. Михаила Александровича, предшествующем акту о созыве всерос. Учред. Собр.
«Ясно, что и той власти, которая должна создаваться теперь, должна предшествовать государственная преемственность… Поэтому для нас является первым основным, совершенно непреложным положение, что верховная власть в России для устроения государства в тех условиях, в каких Россия теперь находится, может принадлежать только тому Учред. Собранию, которое существует… Мы считаем, что съезд членов Учр. Соб. должен быть тем органом, который даст санкцию той государственной власти, которая будет здесь образована» [с. 107–108].
В сущности, казаки первые осуществили в Совещании принцип делового объединения. Их декларация была оглашена ген. Хорошхиным от имени всех уже казачьих войск. Принципиальная позиция их определялась двумя положениями:
(4) «Всерос. верховная власть действует в обстановке полной деловой самостоятельности и независимости и ответственности перед всерос. Учред. Соб. нового созыва.
(5) При решении вопросов общегосударственного значения, связанных с существованием и самостоятельностью Государства Российского, каковыми являются вопросы войны и мира, всерос. верховная власть должна созывать Государственное Совещание, решения которого для неё обязательны» [с. 171–180].
Наибольшее значение должна была иметь следовавшая затем речь ген. Болдырева, выступившего от имени «Союза Возр.». В сущности, Б. говорил не только от «Союза» — в Москве соглашение было достигнуто более широкое. Приходится сказать, что речь Болдырева сильно разочаровывает. Он давал реальный повод впоследствии Гинсу говорить о недостаточно ясной позиции «Союз Возр.» [I, с. 209]. Несколько неожиданно Болдырев заявил:
446
Чембулов вместе с тем говорил о признании принятых старым Учр. Собр. законов. Нар. соц. мудро указывали на необходимость членам Вр. пр «на время своей службы в оном» выйти из состава своих партий.
447
Представители Башкирии в противоположность этому заявляли о безответственности Правительства перед старым Учр. С.
448
Пепеляев в Уфу не поехал. Очевидно, он получил оскомину ещё от Челябинска. Кроль видит в этом «дипломатическую болезнь».