Гинс передаёт довольно символистическую сцену, заключившую самороспуск Думы: «Член её Гольдберг закончил свою речь словами: «Не бойтесь, товарищи, мы 1 января опять появимся». — «Слышу!» — раздался глухой и злобный ответ» [I, с. 292].

В общественных кругах, как утверждали парижский доклад Ключникова и омский «Бюл. Союза Возр.», акт «самороспуска» Думы был воспринят лишь как признак слабости Директории. Евг. Маевский в челябинской газете «Власть Народа» впоследствии (22 ноября) писал, что Директория «самороспуском» Думы сделала без всяких потрясений то, что не могло сделать старое Сибирское правительство «без применения грубой физической силы»… Он был бы прав, если бы у Сибоблдумы была хоть какая-нибудь реальная опора… Сибирское правительство, очевидно, распустило бы Думу если и не так гладко, как это сумел своим красноречием сделать Авксентьев, то также без применения физической силы.

Мы вновь должны вернуться к Екатеринбургу, к деятельности Бюро Съезда членов У.С., готовившего, в сущности, удар в спину Директории. Со слов Святицкого, мы знаем, что резолюцию ЦК партии 11 октября, пытавшуюся аннулировать вред, нанесённый демократии Уфимским Совещанием, Бюро Съезда широко разослало по всем направлениям в виде обращения ЦК к партийным организациям. Послано было это обращение и в Омск. То, что вообще делалось в это время в Екатеринбурге и Уфе, было вовсе не так безобидно, как пытались впоследствии представить входившие в Директорию члены партии с.-р. в статье, напечатанной в нью-йоркском «Русском Слове» [4 марта 1919 г.] и опровергавшей «фантазии» в декларации колчаковского Правительства[537]. В этой статье они писали: «Утверждение о том, что Авксентьев и Зензинов были в плену у Центр. Ком. своей партии и проч., всё это фантазия составителей декларации. Правда же состоит в следующем: Центр. Ком. партии издал инструкцию к партийным организациям, в которой призвал не к открытой и «вооружённой борьбе с верховной властью (т.н. Директорией?) и созданию партийных эсеровских войск» (даже не войска, а войск!)[538], как говорится в декларации Омского правительства, а, наоборот, к поддержке Всер. прав. (несмотря на его уклонения, по мнению Центр. Ком., от настоящей тактики), к отпору надвигающейся реакции, которая усматривалась им, главным образом, в поведении агентов Сибирского правительства, и к созданию военных партийных организаций. Осведомившись об этом через представителей правых кругов (?) омского общества, которые постарались всячески распространить инструкцию Центр. Ком., Директория единодушно (в том числе, следовательно, и члены-социалисты) признала выступление Центр. Ком. антигосударственным и, несмотря на то что инструкция Центр. Ком. призывала к поддержке её, постановила произвести расследование. Вместе с тем ген. Болдыреву, уезжавшему на фронт, как члену Директории и главнокомандующему, было поручено беспощадно подавлять не только какие-либо партийные организации, но и попытки к созданию таковых».

Резолюцию ЦК, его декларацию и вообще всю позицию большинства руководящего партийного органа лишь весьма относительно, конечно, можно назвать «поддержкой» Директории. «Увы, — комментирует Святицкий, — правая часть Съезда (т.е. значительное меньшинство. — С.М.) была неисправима. Будто ничего не понимая и совсем не разбираясь в происходившем, правые… с пеной у рта нападали на Съезд за его «бунтарские» и «революционные» предложения. «Покушаться на Директорию в такой момент, когда все наши силы должны быть отданы на её поддержку», — возмущались они[539]…

Большинство частного совещания было не на их стороне… Большинство высказалось за назначение в ближайшие дни закрытого пленума Съезда, посвящённого обсуждению нашего отношения к Директории» [с. 89]. Заседание пленума было назначено на 23 ноября, но оно не состоялось, так как раньше в Омске произошёл «государственный переворот».

Буря в Омске началась именно тогда, когда там появилась эсеровская декларация. Я должен несколько подробнее остановиться на этом важном моменте, если не определившем переворот, то его ускорившем, так как в возникшей полемике по этому поводу выступают различные контроверсы.

Под 7 ноября Болдырев записывает… «В Правительстве я резко выступал по поводу появления прокламации ЦК эсеров. Они, видимо, ничему не научились и начинают снова свою разлагающую работу. Пригрозил арестом ЦК. Авксентьев просит обождать его возвращения из Томска, куда он едет проделать процедуру самороспуска Областной Думы. Прокламация произвела переполох. Ставила под удар Директорию и страшно озлобила военных. Нокс через консула в Екатеринбурге сообщил чехосовету[540], что в Англии за такую проповедь расстреляли бы авторов и что, если Чернов будет продолжать дальше, он напишет, чтобы сюда не давали ни копейки»[541] [с. 93].

В обращении ЦК к партийным организациям заявлялось, что «разрешение задачи организации власти на Гос. Совещ. в Уфе достигнуто не было»[542]… «Центром тяжести своей практики, — гласило обращение, — партия с.-р. должна сделать собрание собственных и примыкающих к ней демократических сил вокруг У.С. и его преддверия Съезда членов У.С. Работа Съезда должна быть для масс трудовой демократии пропагандой в пользу будущего Правительства, ответственного перед У.С., соответствующего социально-политической линии поведения его большинства и по своему составу достаточно однородного для того, чтобы проводить эту политику не только на словах, но и на деле»… «Ещё менее осторожным, — говорит Болдырев, — было дальнейшее заявление, что «в предвидении возможности политических кризисов, которые могут быть вызваны замыслами контрреволюции, все силы партии в настоящее время должны быть мобилизованы, обучены военному делу и вооружены с тем, чтобы в любой момент быть готовыми выдержать удар контрреволюционных организаторов гражданской войны в тылу противобольшевицкого фронта»»… «В сущности, это были пока только слова, клочок бумаги[543], и не в них весь вред неосторожно появившейся прокламации, — комментирует позднее Болдырев. — Вред в том, что она оказалась козырем в руках Сибирского правительства[544]… Военные, — вновь добавляет Болдырев, — поголовно кипели негодованием. Удерживать равновесие между борющимися крыльями стало труднее» [с. 94].

Это всё, что записано в дневнике у Болдырева, столь подробно останавливавшегося даже на мелочах… Из его изложения вытекает, что Правительство отложило обсуждение вопроса до возвращения в Омск Авксентьева. Святицкий в своей книге рассказывает о заседании Правительства со слов приехавших в Екатеринбург депутатов, т.е. передаёт версию омских социалистов-революционеров. «Известно ли членам Директории, — запросил Болдырев, — что некоторые важные посты в государстве занимаются членами партии, ведущей против Директории подкопы? Например, пост управляющего делами печати занимается эсером и членом ЦК этой партии Мининым». Зензинов возразил Болдыреву: «Минин не член ЦК, но вам незачем так далеко ходить: вам, должно быть, известно, что члены Директории: Авксентьев и Зензинов — члены той же партии, а Зензинов к тому же действительно является членом ЦК этой партии». «Но я думал, — возразил Болдырев, — что вы вышли уже из состава этой организации, в отношении которой я хочу возбудить вопрос о допущении её дальнейшего существования». — «Что же вы хотите сделать?» — «Я думаю, что после появления возмутительной декларации ЦК партии с.-р. этот Комитет необходимо арестовать». Тут вмешался Авксентьев, сказав, что он находит, что этот вопрос, как и вопрос о самом существовании Директории, надлежит поднять и всесторонне выяснить, но он просит Директорию отложить выяснение вопроса до его обратного приезда из Томска… Вопрос, таким образом, был отсрочен, но Директория уже не могла вернуться к нему» [с. 92–93].