С переездом в Омск основным вопросом для Директории являлось создание правительственного аппарата центральной власти. Надлежало, использовав существовавший административный аппарат, размежеваться с ним в сфере центральной и областной. Сибирское правительство, которому было подчинено ? территории, вызволенной из-под большевицкой власти, не могло при доброй воле так легко формально самоупраздниться, как это сделало (в сущности фиктивно) Самарское правительство, почти лишённое территории и не имевшее налаженного административного аппарата (общее признание). Сибирское правительство, с установившимися в известной степени внешними сношениями, не могло быть так легко ликвидировано, как вновь образовавшееся Уральское правительство — скорее характера земской власти, нежели правительство с государственными функциями. Директория не сумела, в сущности, найти целесообразного и достойного выхода. Месяц переговоров с Сибирским правительством, — месяц нудного топтания на месте, раздражающих споров и компромиссов, приводивших очень многих к сознанию, что из сожительства Директории и Сибирского правительства ничего не выйдет. В своих показаниях адм. Колчак свидетельствует: «Я вынес впечатление, что армия относится отрицательно к Директории, по крайней мере в лице тех начальников, с которыми я говорил. Все совершенно определённо говорили, что только военная власть может теперь поправить дело, что такая комбинация из пяти членов Директории, кроме борьбы, интриг, политической розни, ничего не даёт и не даст и что в таком положении вести войну нельзя». Особенно резко говорил ген.-майор Пепеляев: «С моей точки зрения, совершенно безразлично, кто будет вести дело войны, но я считаю, что из комбинации Директории с Сибирским правительством ничего не выйдет хорошего» [с. 166].
Вредная атмосфера борьбы разрушала необходимое единство и соглашение. Кто в этом виноват? Допустим, что обе стороны. Но, во всяком случае, на стороне Сибирского правительства было то, что ему приходилось уступать чему-то неизвестному. В политическую игру входил ещё третий партнёр в лице представителей фактически не существующей Сибоблдумы: Якушев в беседе с Вологодским по прямому проводу определённо заявлял, что передача функций Сиб. правительства может быть сделана только актом Совета министров Вс. пр. по соглашению с Думой.
В цитированной выше беседе с Авксентьевым Вологодский из Владивостока убеждал своего собеседника в необходимости сохранить в том или ином виде Сибирское правительство, по крайней мере хоть временно. Вологодский отчасти мотивировал это необходимостью получить заём в 200 млн руб., который даётся союзниками Сибирскому правительству «на удовлетворение неотложных текущих нужд» и под честное слово его, Вологодского, и кн. Г.Е. Львова. Авксентьев, как мы знаем, на это отвечал: «Заключайте заём от имени Вс. пр.» — и говорил об использовании «аппарата Омска и Самары в его нужных частях»… Мне кажется естественным, что Вологодский хотел закончить переговоры в тех пределах, в которых они велись уже достаточно долгое время. Видеть здесь особую интригу и проявление сепаратизма со стороны Вологодского едва ли правильно. Во всяком случае, Вологодский, дав согласие на участие в Директории, не продолжал вовсе хлопотать о признании союзниками Сибирского правительства, как утверждает Аргунов [с. 31][499]. При общем недоверии к Директории подсознательно могло возникнуть опасение за сохранность Сибирского правительства. Что получится взамен его? Боялись той «свиты» из членов У.С., которая сопровождала Директорию. Боялись не только того, что «деловой аппарат будет составлен из людей, не обладающих надлежащими техническими знаниями и административным опытом», — но и того, что эсеры, фактически придя к власти, «разрушат достигнутые Сибирью результаты в государственном строительстве». Призрак Сибоблдумы выступал перед деятелями Адм. Совета. Сообщая Вологодскому эти опасения, Михайлов заклинает предсовмина всемерно воздействовать на Всерос. правительство. Со своей стороны Гинс телеграфирует в Админсовет: «Добиться положительных результатов возможно только при условии устойчивости сибирской власти. Малейшие колебания вызывают здесь пересуды, раздуваются события, порождаются невероятные слухи. Союзники не верят во всероссийскую власть. Во избежание неорганизованности необходимо приостановить реконструкцию хотя бы на неделю, пока разрешится вопрос о займе двухсот миллионов, затем судьба железных дорог, которые отстаиваем от покушений американцев, доставка снабжения для стотысячной армии, что обещают англичане, отправка во Владивосток невыкупленных военных грузов, охраняемых иностранцами. Всё это, более или менее налаженное, погибнет. Утверждаю, что в интересах общегосударственных необходимо сохранить неприкосновенным сибирский аппарат… Дождаться приезда Совмина для проведения реконструкции»…
Так ли были необоснованны все эти суждения? Директория своими первыми шагами, во всяком случае, не давала основания для опасений Админсовета в смысле какой-либо партийности правительственного аппарата. Ещё в Уфе Директория пригласила Старынкевича на пост министра юстиции, проф. Сапожникова на пост министра народного просвещения и Устругова на пост министра сообщений в Центральном правительстве. Бывший с.-р. Старынкевич уже был в составе Админсовета, равно и Сапожников, Устругов входил в хорватовское Правительство. Следовательно, здесь соблюдено было как будто бы полное политическое беспристрастие[500]. Но атмосфера взаимного недоверия и недоброжелательства была слишком насыщена[501].
Левые члены Директории не были склонны сотрудничать с Админсоветом в целом ввиду его репутации в партийных кругах. Конечно, в установлении этого факта Гинс прав [I, с. 263][502]. Но так или иначе по неизбежности приходилось использовать единственный деловой аппарат Сибирского правительства. «У нас нет кандидатов, которых мы можем противопоставить омским министрам», — откровенно сказал Авксентьев Кролю [Три года. С. 145][503].
12 октября, т.е. через три дня после приезда Директории в Омск, в отсутствие ещё Вологодского (и это ставили в вину Вологодскому — видели здесь сознательное уклонение, проявление выжидательной политики) состоялось совместное заседание Директории и Админсовета. Следы этого, по-видимому, достаточно бурного заседания имеются в воспоминаниях различных его участников. Серебренников пишет:
«На этом совещании членам Директории, Авксентьеву и Зензинову, пришлось выслушать немало неприятных слов со стороны сибиряков, опасавшихся грозных последствий партийной гегемонии эсеров. Авксентьев, в свою очередь, делал какие-то глухие предостережения сибирякам, указывая на то, что за Директорией стоят силы, которые сумеют за неё постоять, это были, очевидно, намёки на чехословаков. После бурных прений, проходивших в недружелюбной атмосфере[504], совещание пришло всё же к определённым решениям. Эти решения состояли в том, что Сибирское правительство прекращает своё существование, избирается Совет министров Всероссийского правительства, но формирование Совета министров определяется совместно Всероссийским и Сибирским правительствами по обоюдному соглашению.
«Сибиряки этим как бы говорили Директории: Да! Мы готовы, в силу решения Уфимского Совещания, упразднить Сибир. правительство, передать вам весь налаженный с таким трудом правительственный аппарат этого Правительства, но мы должны быть уверены, что всё, созданное нами, не погибнет и аппарат получит надлежащее руководство. Гарантию этой уверенности мы можем иметь только тогда, когда мы примем участие в деле сформирования вами нового всероссийского Совета министров и когда без нашего одобрения не будет назначен ни один министр. Если вы готовы сделать нам эту небольшую уступку, то мы готовы на весьма большое самопожертвование — упразднение Сибирского правительства» [«Сиб. Ар.». I, с. 16–17].
499
Это было, пожалуй, мнение большинства членов Директории. По крайней мере, Болдырев счёл необходимым предостеречь Иванова-Ринова отдачи подписи под сепаратным соглашением Сибири с союзниками [с. 67].
500
Велись переговоры и с сибирским министром проф. Гудковым.
501
Уколы самолюбия возникали по всякому поводу. Члены Всероссийской Директории не считали нужным по прибытии сделать визиты местным министрам. Те обижались. В результате подчёркнутое как бы игнорирование Директории, члены которой не приглашаются 22 октября на официальный завтрак в Мин. ин. дел, где присутствуют представители иностранных миссий [Болдырев. С. 81].
502
Этим, вероятно, отчасти объясняется противодействие, которое оказывает Сиб. правительство переходу своих членов в состав Центр. правительства. Это «политическая ошибка» — телеграфирует Гинс из Владивостока. Этим ослабляется влияние Сибири. Возможно только принятие членами Сиб. правительства на себя исполнения обязанностей всер. министров.
503
Нужных людей не было и в Сибири. Кроль, сам сознающийся, что его считали слишком пристрастным в отношении Сибирского правительства, говорит, что сибиряки умели пускать пыль в глаза своей «помпой» [с. 135] и этим производили впечатление на Авксентьева и Болдырева. Но другого выхода просто не было. Потому несколько непонятны слова Болдырева, который признаёт пагубной мысль об использовании сибирского Совета министров, выдвинутую впервые в Уфе проф. Сапожниковым.
504
Болдырев добавляет: «Заявление Авк. вызвало крайне резкие нападки министров Петрова (земледелия) и Михайлова. Я принужден был выступить и несколько охладить эти горячие головы заявлением, что меня удивляет тон нотаций и непрошеной критики по адресу всероссийской власти. Настроение сразу понизилось, боевой задор исчез, были сделаны конкретные предложения» [с. 69].
