– Мы печатаем некрологи только…

– Я по другому вопросу, – перебил даму сыщик. – Видите ли, мой покойный друг собирался напечатать статью в вашем журнале. Вы не могли бы подсказать мне, вышла она или нет? В память о нем я должен довести это дело до конца.

Смирнов блефовал. Он не имел понятия, была ли вообще статья. Но что еще ему оставалось делать? Авось попадет в точку.

Госпожа Ступина подвигала черными ниточками-бровями, сердито вздохнула.

– Как фамилия вашего друга? – спросила она, всем своим видом давая понять, какую жертву она приносит, занимаясь пустяками, когда у нее полно важных дел. – Он печатался за свои средства?

– Да! – наугад выпалил Всеслав. – Феликс Мартов. Проверьте, пожалуйста. Я готов заплатить за потраченное вами время.

Он положил на стол дамы денежную купюру.

Ирина Павловна притворно улыбнулась, деловито защелкала по клавиатуре компьютера.

– Нет такого.

– Как нет? – огорчился сыщик. – Вы не путаете?

– Может быть, ваш друг печатался под псевдонимом? – сжалилась над посетителем Ступина. – А названия статьи, тематики вы не знаете?

Смирнов не привык сдаваться.

– Панкрат Раздольный! – неожиданно вылетело у него. – Когда-то Феликс пользовался этим псевдонимом.

Шанс был минимальным. Панкрат Раздольный – псевдоним Тараса Михалина, но… чем черт не шутит?

– Есть, – сказала Ступина. – Действительно, в конце декабря были уплачены деньги за публикацию статьи Панкрата Раздольного. Она называется… «Невыразимое имя», основана на вымышленных событиях.

Надежды Смирнова разлетались в прах. Статья с таким названием никак не могла содержать ни криминальных разоблачений, ни политического компромата. Зачем вообще Мартов ее писал? И Мартов ли? Может быть, ее писал как раз Тарас Михалин? Тогда он, естественно, воспользовался своим прежним псевдонимом. Но почему же он промолчал, не признался?

– А ты его и не спрашивал, – подсказал сыщику внутренний голос. – Ты интересовался Мартовым. Черт тебя попутал, Всеслав! Выходит, статью писал Михалин, а Феликс ему содействовал? Что-то не вяжется…

– Молодой человек! – окликнула его госпожа Ступина. – У вас все?

– Н-нет… Нет! – опомнился посетитель. – Статья уже напечатана? Я хочу приобрести пару экземпляров журнала на память.

Стоило выяснить, о чем же писал Панкрат Раздольный, чтобы больше к этому не возвращаться.

Дама снова защелкала клавиатурой.

– Статья не вышла, – удивленно подняла она брови. – Ваш друг передумал.

– Позвольте… – растерялся Смирнов. – Как же так? А материалы? Они хотя бы остались?

Ирина Павловна Ступина пожала плечами, обтянутыми полупрозрачной блузкой.

– Побеседуйте с Женей Шаповал, – посоветовала она. – Он готовил статью к изданию.

Дурацкая сцена в сквере расстроила Марию Варламовну. Она пришла домой сама не своя и сразу закрылась в комнате.

– Иди ужинать, – позвала ее Татьяна Савельевна. – Все стынет.

Из-за двери не доносилось ни звука. Тишина встревожила Симанскую-старшую.

– Маша! – крикнула она, приникая ухом к щели. – Что с тобой? Ты не уснула, часом?

– Я устала, мама. Голова болит.

Голос дочери звучал ровно, спокойно. Татьяна Савельевна поняла, что ей придется ужинать в одиночестве. Блинчики с мясом казались безвкусными, чай горчил.

– Ах ты, беда какая! – вздыхала Симанская-старшая. – Прямо извелась девка! Хоть самой в церковь иди, ставь свечки за здравие. И за что меня господь наказывает?

В чем именно состоит наказание господне, она толком сказать не могла, но чувствовала неладное. Будто огромная черная туча нависла над их домом, вот-вот разразится громом и молнией.

Мария Варламовна сидела в своем любимом кресле у печки, погрузившись в глубокие раздумья. Жизнь, которую она считала простой и понятной, казалась ей теперь запутанной, полной противоречий. Ей скоро тридцать, а замуж не хочется. Почему? Может быть, она не такая, как все? Чем плох хотя бы тот же Чернышев? В юности она обожала его, замирала от страсти, целуясь с ним в темноте, ощущая горячие прикосновения его подбородка и щек, шершавых от выросшей за день щетины. А те тайные, безумные ночи, проведенные вместе? Куда все это ушло? Сколько раз она мучилась чувством вины, пока не решилась написать ему письмо с отказом! И вот он снова появился на ее пути.

– Но я не испытываю к нему того, прежнего чувства, – шептала Мария Варламовна, прислушиваясь к себе. – Ложь ужасна и бессмысленна. Я не хочу жить во лжи!

Перед ней возник образ Вершинина – юного, страстного мальчика, который готов был ради нее на все. Он был забавен и развлекал ее. Пожалуй, что как любовник он оказался бы неопытен… зато нежен и ненасытен. Чего не скажешь о зрелых мужчинах. Выйти за него, что ли? Свадьба взбудоражила бы весь Костров. Несколько сладких месяцев промелькнут, как дым… А дальше как?

– Это слишком скоро мне надоест… уж я знаю! – признавала Мария Варламовна. – Чего же я хочу? Чего мне надо?

Она вспомнила вчерашний разговор с Ольгой Вершининой. Вечером, когда последний ученик вышел из ее класса, в дверь постучали.

– Входите…

У Ольги Степановны были заплаканные глаза, ее курносый носик покраснел.

– Маша, что у тебя с Сергеем? – без предисловий спросила она.

– Ничего.

– Но… как же ничего, если ты… кокетничала с ним, улыбалась, завлекала, давала надежды? Он наивный, чистый мальчик…

– Брось! – перебила ее Мария Варламовна. Она достала пудреницу и принялась поправлять макияж. – Твой Сережа, будучи курсантом, трем девчонкам головы кружил и каждой небось обещал жениться.

– Он не обещал.

Ольга прикусила губу – Симанская была права: Сергей нравился девушкам и вовсю пользовался этим. Сестра как-то нашла у него кучу писем от разных подружек и потом долго возмущалась.

– Ну, не женитьбу, так любовь обещал… А это еще худшее злодейство! – засмеялась Мария Варламовна.

– Он любит тебя! Места себе не находит. Извелся весь, высох…

– Утешится. От любви не умирают.

– Ой, Машка! – прижала ладони к лицу Вершинина. – Мне такой сон страшный приснился после… той вечеринки… Ночь. Снег. Луна… и Чернышев с пистолетом, а напротив него – Сергей… И будто бы они стреляются. Из-за тебя.

– «Паду ли я, стрелой пронзенный? Иль мимо пролетит она?» – пропела своим превосходным сопрано Мария Варламовна. – Прямо сцена из оперы: дуэль Ленского и Онегина! Ужасно трогательно.

– Тебе все смех, – невольно улыбнулась Ольга. – Странная ты!

Мария Варламовна давно не искала понимания у других, а обращалась только к своему сердцу. Никто и ничто не могли помочь ей утолить ее дикую, колдовскую жажду неведомого. Она заглядывала в себя – и видела сплетение непроницаемых, смятенных вихрей. Ее душа дышала бездной… Ее любовные ласки доводили до исступления – как ураганные волны, они увлекали за собою в опасное, смертельное плавание. Потом она оказывалась на берегу… медленно приходила в себя, а любовник так и не мог выбраться из объятий стихии. Он становился либо ее жертвой, либо ее рабом.

Вереница поклонников прошла перед внутренним взором Марии Варламовны, как череда бледных теней. Одноклассники, костровские друзья, студенты и преподаватели института культуры… Декан ее факультета чуть не развелся с женой из-за «прелестной Машеньки», а староста группы едва с ним не подрался. Машеньку вызывали к ректору, стыдили ее, пугали отчислением. Но она молчала, поправляя выбившиеся из прически пряди, и от одного этого ее жеста у сурового, седовласого ректора перехватило дыхание, и грозные нотки в голосе растаяли, как прошлогодний снег.

– Идите… – дрогнувшей рукой махнул он в сторону двери. – Бог с вами, деточка.

Машенька умела произвести нужное впечатление, когда хотела. Она понимала, каким оружием владеет, но пользовалась им исключительно в особых случаях.

Окончив учебу, госпожа Симанская без сожаления отклонила все предложения о замужестве и вернулась в Костров. Здесь она притушила свое пламя. Но спрятать его полностью было не в ее силах. Мужчины, как мотыльки, слетались на роковой огонь, горели, падали замертво… образно говоря, разумеется, и заставить их отступиться не было никакой возможности.