– Тысяча сто десять.

Я предложил тысячу сто девяносто марок, рассчитывая, что Гвидо назовет свою последнюю цену – тысячу двести. После этого я решил выйти из игры.

Но Гвидо рассвирепел. Считая, что я хочу вытеснить его окончательно, он неожиданно предложил тысячу триста. Я стал быстро соображать. Если бы он действительно хотел купить машину, то, бесспорно, остановился бы на тысяче двухстах. Теперь же, взвинчивая цену, он просто, метил мне. Из нашего разговора он понял, что мой предел – тысяча пятьсот, и не видел для себя никакой опасности.

– Тысяча триста десять, – сказал я.

– Тысяча четыреста, – поспешно предложил Гвидо.

– Тысяча четыреста десять, – нерешительно проговорил я, боясь попасть впросак, – Тысяча четыреста девяносто! – Гвидо торжествующе и насмешливо посмотрел на меня. Он был уверен, что здорово насолил мне.

Выдержав его взгляд, я молчал.

– Кто больше? – спросил аукционист.

Молчание.

– Кто больше? – спросил он второй раз. Потом он поднял молоток. В момент, когда Гвидо оказался владельцем машины, торжествующая мина на его лице сменилась выражением беспомощного изумления. В полном смятении он подошел ко мне:

– А я думал, вы хотите…

– Нет, – сказал я.

Придя в себя, он почесал затылок:

– Черт возьми! Нелегко будет навязать моей фирме такую покупку. Думал, что вы дойдете до полутора тысяч. Но на сей раз я всё-таки вырвал у вас этот ящик изпод носа!

– Это вы как раз и должны были сделать! – сказал я.

Гвидо захлопал глазами. Только когда появился Кестер, Гвидо сразу понял всё и схватился за голову:

– Господи! Так это была ваша машина? Какой же я осёл, безумный осёл! Так влипнуть! Взяли на пушку! Бедный Гвидо! Чтобы с тобой случилось такое! Попался на простенькую удочку! Ладно, забудем! Самые прожженные ребята всегда попадаются в ловушку, знакомую всем детям! В следующий раз как-нибудь отыграюсь! Свое не упущу!

Он сел за руль и поехал. С тяжелым чувством смотрели мы вслед удалявшейся машине.

Днем пришла Матильда Штосс. Надо было рассчитаться с ней за последний месяц. Кестер выдал ей деньги и посоветовал попросить нового владельца оставить ее уборщицей в мастерской. Нам уже удалось пристроить у него Юппа. Но Матильда покачала головой:

– Нет, господин Кестер, с меня хватит. Болят старые кости.

– Что же вы будете делать? – спросил я.

– Поеду к дочери. Она живет в Бунцлау. Замужем. Вы бывали в Бунцлау?

– Нет, Матильда. – Но господин Кестер знает этот город, правда?

– И я там не бывал, фрау Штосс.

– Странно, – сказала Матильда. – Никто не знает про Бунцлау. А ведь моя дочь живет там уже целых двенадцать лет. Она замужем за секретарем канцелярии.

– Значит, город Бунцлау есть. Можете не сомневаться. Раз там живет секретарь канцелярии…

– Это конечно. Но всё-таки довольно странно, что никто не знает про Бунцлау.

Мы согласились.

– Почему же вы сами за все эти годы ни разу не съездили туда? – спросил я.

Матильда ухмыльнулась:

– Это целая история. Но теперь я должна поехать к внукам. Их уже четверо.

– Мне кажется, что в тех краях изготовляют отличный шнапс, – сказал я. – Из слив или чего-то в этом роде…

Матильда замахала рукой:

– В том-то и всё дело. Мой зять, видите ли, трезвенник. Ничего не пьет.

Кестер достал с опустевшей полки последнюю бутылку:

– Ну что ж, фрау Штосс, придется выпить на прощанье по рюмочке.

– Я готова, – сказала Матильда.

Кестер поставил на стол рюмки и наполнил их. Матильда выпила ром с такой быстротой, словно пропустила его через сито. Ее верхняя губа резко вздрагивала, усики подергивались.

– Еще одну? – спросил я.

– Не откажусь.

Я налил ей доверху еще большую рюмку. Потом она простилась.

– Всего доброго на новом месте, – сказал я.

– Премного благодарна. И вам всего хорошего. Но странно, что никто не знает про Бунцлау, не правда ли?

Она вышла неверной походкой. Мы постояли еще немного в пустой мастерской.

– Собственно, и нам можно идти, – сказал Кестер.

– Да, – согласился я. – Здесь больше нечего делать.

Мы заперли дверь и пошли за «Карлом». Его мы не продали, и он стоял в соседнем гараже. Мы заехали на почту и в банк, где Кестер внес гербовый сбор заведующему управлением аукционов.

– Теперь я пойду спать, – сказал он. – Будешь у себя?

– У меня сегодня весь вечер свободен.

– Ладно, зайду за тобой к восьми.

Мы поели в небольшом пригородном трактире и поехали обратно. На первой же улице у нас лопнул передний баллон. Мы сменили его. «Карл» давно не был в мойке, и я здорово перепачкался.

– Я хотел бы вымыть руки, Отто, – сказал я.

Поблизости находилось довольно большое кафе. Мы вошли и сели за столик у входа. К нашему удивлению, почти все места были заняты. Играл женский ансамбль, и все шумно веселились. На оркестрантках красовались пестрые бумажные шапки, многие посетители были в маскарадных костюмах, над столиками взвивались ленты серпантина, к потолку взлетали воздушные шары, кельнеры с тяжело нагруженными подносами сновали по залу. Всё было в движении, гости хохотали и галдели.

– Что здесь происходит? – спросил Кестер.

Молодая блондинка за соседним столиком швырнула в нас пригоршню конфетти.

– Вы что, с луны свалились? – рассмеялась она. – Разве вы не знаете, что сегодня первый день масленицы?

– Вот оно что! – сказал я. – Ну, тогда пойду вымою руки.

Чтобы добраться до туалета, мне пришлось пройти через весь зал. У одного из столиков я задержался – несколько пьяных гостей пытались поднять какую-то девицу на столик, чтобы она им спела. Девица отбивалась и визжала. При этом она опрокинула столик, и вся компания повалилась на пол. Я ждал, пока освободится проход. Вдруг меня словно ударило током. Я оцепенел, кафе куда-то провалилось, не было больше ни шума, ни музыки. Кругом мелькали расплывчатые, неясные тени, но необыкновенно резко и отчетливо вырисовывался один столик, один-единственный столик, за которым сидел молодой человек в шутовском колпаке и обнимал за талию охмелевшую соседку. У него были стеклянные тупые глаза, очень тонкие губы. Из-под стола торчали яркожелтые, начищенные до блеска краги…

Меня толкнул кельнер. Как пьяный, я прошел несколько шагов и остановился. Стало невыносимо жарко, но я трясся, как в ознобе, руки повлажнели. Теперь я видел и остальных, сидевших за столиком. С вызывающими лицами они что-то распевали хором, отбивая такт пивными кружками. Меня снова толкнули.

– Не загораживайте проход, – услышал я.

Я машинально двинулся дальше, нашел туалет, стал мыть руки и, только когда почувствовал резкую боль, сообразил, что держу их под струёй кипятка. Затем я вернулся к Кестеру.

– Что с тобой? – спросил он.

Я не мог ответить.

– Тебе плохо? – спросил он.

Я покачал головой и посмотрел на соседний столик, за которым сидела блондинка и поглядывала на нас. Вдруг Кестер побледнел. Его глаза сузились. Он подался вперед.

– Да? – спросил он очень тихо.

– Да, – ответил я.

– Где?

Я кивнул в сторону столика, за которым сидел убийца Готтфрида.

Кестер медленно поднялся. Казалось, кобра выпрямляет свое тело.

– Будь осторожен, – шепнул я. – Не здесь, Отто.

Он едва заметно махнул рукой и медленно пошел вперед. Я был готов броситься за ним. Какая-то женщина нахлобучила ему на голову красно-зеленый бумажный колпак и повисла у него на шее. Отто даже не заметил ее. Женщина отошла и удивленно посмотрела ему вслед. Обойдя вокруг зала, Отто вернулся к столику.

– Его там нет, – сказал он.

Я встал, окинул взглядом зал. Кестер был прав.

– Думаешь, он узнал меня? – спросил я.

Кестер пожал плечами. Только теперь он почувствовал, что на нем бумажная шапка, и смахнул ее.