Она вдруг протянула ладонь и потрогала его лоб — как в детстве, когда он жаловался на сухость в горле или начинал чихать.

— Никаких документов не нужно, — сказала она. — Все уже готово. Так что тебе не придется больше приезжать — да ты и не сможешь.

Тут она назвала какое-то имя, он не запомнил, опять из-за неожиданности, из-за растерянности.

— …в столице. Я не хотела: все-таки могила отца… и ты приезжал, хоть и изредка… Но он прав: бессмысленно гробить свою жизнь из-за покойников. Я же… смотрела… видела все, просто сперва не хотела верить… а потом решила смотреть, каждую передачу, это моя вина, что не воспитала как следует, и я хотела до конца…

— Подожди, подожди! У меня… я не очень хорошо… это, наверное, синдром, о котором говорил Мишка. А, — догадался он, — тебя Мишка и забирает? Тендряков? Нашел вариант в столице? Но мне-то почему… хотя, да, он же у нас вечно занят: большой шишкой стал, информполитика, не хухры-мухры.

Он даже почувствовал облегчение — и подумал, что все повторяется и сам он тоже повторяется. Потом услышал из-за стены голос, очень знакомый, слишком… Обмер, одним прыжком рванул туда, в соседнюю комнату, замер на пороге, старухи обернулись и смотрели на него испуганно. А Григор Моисеевич — откуда он тут взялся? — встал и медленно повел рукой сверху вниз, сверху вниз.

— Положи, — сказал.

И тогда только Артур увидел, что держит в руке кухонный нож, влажный и скользкий.

Он обернулся растерянно, увидел мать в кухне, выдохнул с облегчением.

И снова услышал свой голос.

Ну да, в телевизоре. Где ж еще-то, подумал, где ж еще-то.

Пошел и вымыл нож, все это молча, чтобы не умножать сущностей, потому что тот, в телевизоре, как раз говорил — про разрушенные дома, про зачистки, про то, как боевики отбирают у людей паспорта и сгоняют в интернаты — что-то среднее между работными домами и общежитиями для перемещенных лиц, — про зверства, на которые закрывает глаза мировая общественность, лицемерная в своем желании обелить и оправдать, про слезы, боль и горе, от которых, к счастью, удалось спасти тех, кто пожелал быть спасенным.

Он вымыл нож, разрезал мамин торт, но есть не стал, не было аппетита, да и время… засиделся уже.

Попрощался, обещал звонить и писать — и с нее взял такое же обещание, в конце концов столица — не край света, а если удалось наладить трансляцию через Расслоение, значит, и остальное тоже получится. Вдобавок у Мишки Твердякова связи, не будем об этом забывать.

Вообще, конечно, этот засранец мог и предупредить, думал он, переодевшись и выруливая из дворов. Пару раз путался: не был здесь несколько месяцев — и смотри, все вокруг перерыли, заново трубы кладут, а развалины старой девятиэтажки снесли и строят что-то новое. Интересно, подумал Артур, как они вытащили оттуда снаряд, с нашей стороны ведь так и не обезвредили, торчит, зараза. А наши говорили, что без синхронизации толку никакого: это ж или цирк на публику, или еще один способ самоубийства.

Он кружил во дворах, оказывался в тупиках, один раз вывернул к дому матери, но с другой стороны увидел окна, за которыми двигались тени, а у подъезда — мужчину своих лет или чуть старше, вроде знакомого, хотя наверняка сказать не мог — и не мог сказать, что его так напугало в этом вроде знакомом, Мишка, говорил он себе, это мог быть Мишка, но нет же, вряд ли, Мишка в матери, конечно, души не чаял, она была для него как родная, это да, только не мог он сюда приехать, давно уже не мог, и в любом случае сейчас возвращаться показалось глупым; он наконец нашел арку, черную и узкую, длинную, словно едешь под горой, а не сквозь старый кирпичный дом, — и по ту сторону была улица, дальше он уже знал — и гнал без сомнений. Пару раз влипал в тянучки, один — в пробку, тогда он вытащил из файла сценарий и начал пролистывать: это было даже занятно, главный взял новых мифмейкеров, что ли, история про бандформирования звучала свежо — и в то же время вполне достоверно. Он на полях добавил пару деталек — про школьные парты, про светофор на перекрестке, описал боевиков. Ни светофор, ни парты не соответствовали нынешней реальности, но те, кто будет смотреть сюжет, помнят — если помнят — их именно такими.

Потом он выбрался наконец из города и погнал до самой границы. Зарядил дождь, скорость пришлось снизить. За Сувоями у заправки остановился, вышел отлить, заодно купил пару батончиков. У матери почти не ел, не хотелось, а тут вдруг догнало. Один съел прямо у прилавка, запил местным кофе — в меру сносным; второй жевал, пока шел к машине.

У машины его ждали.

Он сперва даже усмехнулся: выглядели они один в один как те, которых он полчаса назад, стоя в пробке, набросал на полях. Трое — совсем мальчишки, четвертый — лет за пятьдесят, жилистый и загорелый, со взглядом волка.

— Документы, — сказал жилистый. — Предъявите, пожалуйста.

Листал он их небрежно, карточку с визой — наоборот, изучал внимательно. Передал одному из мальчишек, а сам кивнул Артуру и попросил:

— Телефон.

— Ноль девяносто семь… — начал было тот.

Но жилистый отмахнулся и пояснил:

— Не номер — сам телефон.

Лопоухий стриженый мальчишка у него за спиной поправил ремень автомата, другой шагнул вбок, становясь между Артуром и заправкой. Оттуда, впрочем, помощи ждать не приходилось: продавец стоял за прилавком и делал вид, что увлечен своим смартфоном.

«Ходят по четверо-пятеро, проверяют документы, — вспомнил Артур, — ищут любую зацепку, потом вывозят на заминированные поля и заставляют идти к лесу».

— Слушайте, — начал он, протягивая телефон, — я понимаю и полностью разделяю ваши… э-э… заботы. Граница, неспокойные времена, контроль необходим, конечно же. Но в моем случае можете не беспокоиться. Я ездил в гости к матери, у нее сегодня день рождения, если нужно, могу дать номер, позвоните, она подтвердит.

— Снимок, — спросил жилистый, не поднимая глаз от экрана, — когда делали? И зачем?

— Какой снимок?

— Этот. — Он развернул телефон, Артур увидел смазанный профиль вертолета, верхушки деревьев, флаги. — Или это маме подарок? На день рождения.

Мальчишки оскалились, но не издали ни звука. Вышколенные, уверенные. Спокойные, как сытые коты.

— Это просто снимок, — сказал он небрежным тоном, — при чем здесь мама? Увидел, как вертолет выныривает из Расслоения, хотел словить момент перехода. Никому ведь не удавалось, ни разу: сколько ни снимали, фиксируют или когда еще нет, или когда уже появился. Там премия солидная, кстати, — тому, кто поймает переходную стадию.

— Премия, — кивнул жилистый. Он промотал пальцем еще несколько снимков, потом сунул телефон с паспортом в нагрудный карман, мягко сказал: — Попрошу с нами, нужно кое-что уточнить.

И вдруг спросил:

— Маму-то хоть успели поздравить?

Только без паники, сказал себе Артур. Такие, как они, всегда чуют страх. Будь уверенным, без наглости, но и без заискивания. Ты ведущий журналист на столичном телеканале, известная личность, в случае чего тебя будут обязательно искать. И вытащат, Мишка все вверх дном перевернет, жопы им натянет на уши, но вытащит. Господи, да откуда они вообще взялись?! Здесь же больше года мир, практически всех «куниц», «стерхов», «саламандр» зачистили, остальных взяли на службу, легализировали и держат под контролем, мало ли что там главному мифмейкеры сочиняют под заказ, ты же отлично знаешь, что к чему на самом деле. Тогда откуда? Какие-то недобитки залетные? Новые формирования, по которым у нас пока нет данных?

— Успел, — сказал Артур. — Маму — успел, а вот своему старому другу позвонить хотел, да забыл. Михаил Тендряков — слышали такое имя?

Они переглянулись, и Артур сразу понял, что ошибся.

— Тептюков? — переспросил жилистый. — Михаил Геннадиевич Тептюков, из Министерства информполитики?

Он зачем-то коверкал Мишкину фамилию, да и вообще говорить вдруг начал невнятно, шепелявил, глотал слова, а то и целые фразы.

— …который был в составе делегации, когда подписывали Пакт? …через полгода, весной… из школы всех детей, договорился с «дрофами»… со шрамом вот тут?..