Впоследствии, когда Джордж Анджелфилд потерял жену, а численность прислуги в усадьбе начала быстро сокращаться, пока не свелась к минимуму, Джон-копун остался на своем месте. Другие садовники уходили, замены им не было, и в результате еще сравнительно молодой человек занял должность старшего садовника. Правда, при отсутствии подчиненных. Работы было невпроворот; хозяин ничем не интересовался и никак не поощрял его труды. Между тем по соседству было много других садов, где его охотно приняли бы даже без рекомендаций – такое доверие внушал один лишь его вид. Однако он не покинул Анджелфилд. Как можно? Всякий раз, когда Джон, отработав очередной день, вкладывал ножницы в потертый кожаный чехол, ему не было нужды напоминать себе о том, что кусты, которые он только что подстригал, были когда-то посажены его прадедом и что все движения, которые он совершал в процессе работы, были в точности такими же, какие совершали на протяжении трех поколений его предки. Все это стало частью его натуры и уже не требовало напоминаний. Иначе просто и быть не могло. Как и его питомцы-деревья, он пустил глубокие корни в земле Анджелфилда.

Учитывая вышеизложенное, нетрудно вообразить, какие чувства испытал он однажды утром, обнаружив свой сад жестоко изуродованным. Глубокие раны зияли в боках тисовых деревьев, обнажая коричневую древесину их сердец. Шарообразные кусты были обезглавлены; грани самшитовых пирамид утратили идеальную форму, иссеченные беспорядочными ударами; верхушки конусов были срублены, а цилиндры превратились в груды ломаных сучьев. Он уставился на разбросанные по лужайке длинные ветви, еще зеленые и свежие, хотя их увядание, засыхание и преждевременная смерть были не за горами.

Сотрясаемый дрожью, которая распространялась от его сердца по всему телу и передавалась земле под его ногами, Джон попытался понять, что здесь произошло. Могла ли какая-то особо изощренная буря выбрать в качестве жертвы его фигурный садик, пощадив все остальное вокруг? Однако бури, даже самые изощренные, не налетают бесшумно.

Нет. Это было делом человеческих рук.

Завернув за угол, он нашел подтверждение тому: на росистой траве валялись садовые ножницы с широко раздвинутыми лезвиями, а чуть далее – пила.

Когда Джон не пришел к завтраку, Миссиз забеспокоилась и пошла его искать. Дойдя до фигурного садика, она в ужасе поднесла руку ко рту, а затем, придерживая передник, ускорила шаг.

Обнаружив садовника, она подняла его с земли. Копун еле переставлял ноги и тяжело опирался на ее плечо, когда она вела его на кухню. Здесь она усадила его в кресло и приготовила чай, горячий и сладкий, а он между тем смотрел в пустоту. Без лишних слов Миссиз поднесла чашку к его губам и заставила глоток за глотком выпить обжигающую жидкость. Наконец она смогла уловить его взгляд и, прочтя в нем неизбывное горе, сама разразилась рыданиями.

– Ох, Копун! Я знаю, я знаю…

Он положил ей руки на плечи, и до сих пор не оставлявшая его дрожь теперь начала сотрясать и ее тело.

После полудня дети не появились в доме, и Миссиз не стала тратить время на их поиски. Они пришли вечером; Джон все еще сидел в кресле, совершенно подавленный случившимся. При виде близняшек он вздрогнул. Две пары зеленых глаз оглядели комнату, уделив его бледному лицу не больше внимания, чем часам на каминной полке.

Прежде чем уложить девочек спать, Миссиз перевязала порезы на их руках, оставленные пилой и садовыми ножницами.

– Вы не должны трогать вещи в сарайчике Джона, – бормотала она скорее по привычке. – Они очень острые и могут вас покалечить.

Но в конце она не выдержала и, отнюдь не рассчитывая на какое-то внимание с их стороны, вскричала со слезами в голосе:

– Почему вы это сделали?! Ну почему, почему?! Вы же разбили его сердце…

Вдруг она почувствовала прикосновение детской руки.

– Миссиз огорчена, – сказала девочка. Это была Эммелина.

Пораженная, Миссиз сморгнула слезы с ресниц и поглядела на нее.

– Джон-копун огорчен, – продолжило дитя.

– Да, – сказала Миссиз, – мы оба огорчены.

Девочка улыбнулась. В ее улыбке не было злорадства. Не было также и чувства вины. Этой улыбкой она просто выражала удовлетворение от того, что ей удалось правильно объяснить причину нового для нее явления. Она увидела слезы на глазах Миссиз. Ее это озадачило. Но теперь она нашла правильный ответ на эту загадку. Ответом было «огорчение».

Миссиз закрыла дверь детской и спустилась на первый этаж. Она чувствовала, что в их отношениях произошел некий прорыв. Впервые установился контакт, и, возможно, это было началом чего-то более серьезного. Неужели когда-нибудь эта девочка ее поймет?

С такими мыслями она отправилась на кухню, чтобы разделить с Джоном его горе.

Этой ночью я видела сон.

Гуляя по саду мисс Винтер, я встретила свою сестру.

Сияющая и прекрасная, она развернула свои золотистые крылья, как будто хотела меня обнять, и я исполнилась радости. Но, подойдя ближе, я заметила, что она слепа и не Может меня узнать. Радость сменилась глубоким отчаянием.

Проснувшись, я свернулась калачиком и долго лежала так, Дожидаясь, когда утихнет жгучая боль в правом боку.

Дом мисс Винтер стоял на отшибе, а его обитатели вели замкнутый образ жизни, и потому я была удивлена, когда через несколько дней после моего появления в этих стенах услышала звук подъезжающего к главному входу автомобиля. Из окна библиотеки я разглядела только открывшуюся черную дверцу и фигуру высокого темноволосого мужчины, который поднялся на крыльцо и исчез из поля моего зрения. Коротко тренькнул дверной звонок.

Я повстречала его на следующий день. После прогулки по саду я приближалась к дому со стороны главного входа, когда позади меня раздался характерный шорох катящихся по гравию автомобильных шин. Я остановилась в нескольких шагах от крыльца, на открытом месте. Упустить меня из виду было сложно, однако люди чаще всего видят лишь то, что заранее ожидают увидеть. Если же кто-то ожидает увидеть пустое место, ему это, как правило, удается. Подъехавший к дому человек меня не заметил.

Облик его был суров и мрачен. Тяжелые надбровные дуги отбрасывали тень на глаза, тогда как видимая часть лица сохраняла каменную неподвижность. Он прихватил из машины свой саквояж, захлопнул дверцу, поднялся на крыльцо и позвонил.

Я услышала, как открылась дверь, и человек исчез внутри дома. Ни он, ни Джудит при этом не произнесли ни слова.

Позднее в тот день мисс Винтер рассказала мне историю о Меррили и детской коляске.

Подрастая, близняшки совершали все более дальние походы по окрестностям. Они обследовали все строения и сады в соседней деревне и на отдельных фермах, расположенных на землях Анджелфилдов. Такие понятия, как «границы дозволенного» и «частная собственность», для них попросту не существовали. Встретив на пути забор, они перелезали через него и продолжали идти напрямик. Забираясь в чужой двор, они не удосуживались хотя бы притворить за собой ворота или калитку. Они открывали двери черного хода, если те оказывались незапертыми – в большинстве случав так оно и было, поскольку люди в Анджелфилде редко пользуются замками, – и проникали в дома. Полакомившись тем, что находили в буфете, они могли часок вздремнуть на хозяйских постелях, если чувствовали себя уставшими, а затем удалялись, прихватив кастрюли и ложки, чтобы потом триумфальным посудным громом распугивать на полях птиц.

Семьи местных арендаторов были встревожены и растеряны, ибо в каждом подобном случае находились свидетели, примерно в то же самое время видевшие девочек-близнецов вдали от места преступления, если не обеих сразу, то хотя бы одну из них или, по крайней мере, кого-то очень на них похожего. В этой связи припоминались давние истории о привидениях. Всякий старинный дом имеет свои легенды и своих призраков. Само по себе внешнее сходство девочек уже отдавало чем-то сверхъестественным. Все соглашались: с ними что-то неладно. То ли из-за близнецов, то ли еще по какой причине, но местные жители – не только дет», но и взрослые – побаивались старой господской усадьбы и предпочитали держаться от нее подальше.