Они едва успели проскочить перед тяжелыми воротами, упавшими сразу же за ними. И едва они успели проскочить через подъемный мост, как тот начал медленно подниматься.

Джону пришлось, как следует пришпорить лошадь, чтобы та перескочила разверзающуюся под копытами бездну. Тибальд громко закричал, и Джон, услышав крик и жалобное ржание его лошади, обернулся.

Бедное животное изо всех сил пыталось подняться, вероятно, лошадь сломала ногу, когда упала. Джон развернул коня, чтобы позволить своему товарищу вскочить позади себя, и сильно пришпорил лошадь, спеша укрыться от вражеских стрел, за естественной стеной скалы.

Уже отъехав на приличное расстояние, Джон замедлил бег коня и попытался оценить ситуацию. Из пятидесяти человек, вошедших в замок, вырвались из него, едва ли половина, да и то в большинстве своем раненые, залитые кровью, они стонали и еле держались в седлах.

– К лагерю, – хрипло распорядился Джон. – Там мы приведем себя в порядок.

Ярость душила его, он беспрестанно думал о Тристане, который успел предупредить их, а сам вероятно погиб.

Граф де ла Тер, который собирался столь милосердно обойтись с замком Эденби, несмотря на то, что в Бэдфорд Хит йоркисты безжалостно уничтожили тех, кого он так любил, был так подло предан.

Да, он, несомненно, мертв, ибо враги просто не могли оставить его в живых. Джон вспомнил, сколько раз граф спасал его от неминуемой смерти в сражениях, и чтобы не показать слезы, катившиеся у него из глаз, быстро поскакал вперед. Он был доблестным рыцарем и не хотел проявлять слабость перед лицом своих солдат.

Его друг, товарищ, брат по оружию, нуждался в нем, а он не в состоянии был прийти к нему на помощь.

Джон внезапно натянул поводья и остановил коня.

Обернулся и посмотрел на замок со все возрастающим гневом.

– Клянусь, Господом Богом и всеми святыми, я не уйду отсюда, пока не получу его тело – вслух подумал Джон.

Его люди, даже те, кто был очень сильно ранен и испытывал жестокую боль, примолкли.

– Мы останемся здесь! – воскликнул Тибальд.

– Мы будем оставаться у них бельмом на глазу, и ждать, когда наберемся достаточно сил для того, чтобы поставить их на колени в грязь! – проревел Мэттью.

– За лорда Тристана! – раздался могучий голос Тибальда. И этот крик подхватили все присутствующие. Они были преисполнены решимости отомстить за своего командира, пусть даже для этого многим придется умереть.

Джон кивнул, и небольшой отряд возобновил движение по направлению к своему лагерю.

И всю дорогу Джон думал с ненавистью о дамах из Эденби, об этих подлых шлюхах, выигравших сражение у мужчин, при помощи своей красоты и дьявольского коварства. Он бы с радостью отдал их на утеху и забаву каждому из своих людей, а затем выбросил бы их прекрасные тела на растерзание канюкам[20].

Это была жестокая и мучительная смерть зарождавшегося влечения, которое он ощутил к Эдвине.

Когда шум стих, Женевьева все еще сидела неподвижно, в неудобной позе, на холодном полу, прикрыв глаза.

По лестнице кто-то поднимался, до нее доносились негромкие звуки шагов. Женевьева догадалась, что это была женщина, шаги были легкими для мужских. Даже, когда до нее донесся сдавленный крик, Женевьева не открыла глаза. И только услышав испуганное восклицание:

– Господи Боже мой!

Услышав знакомый голос тетки, девушка осмелилась поднять глаза.

Эдвина стояла на ступеньках, перед телом Тристана, боясь перешагнуть через него. Женевьева попыталась что-то сказать, но у нее в горле застрял комок, и она некоторое время не могла с ним справиться. Наконец, она выдавила хриплым голосом:

– Он мертв, Эдвина, он мертв. Я убила его! – и она неожиданно рассмеялась, и в то же мгновение слезы брызнули из ее глаз. Эдвина переступила через мертвое тело и подошла к Женевьеве, присела рядом с ней, обхватив ее руками. Они крепко обнялись, пытаясь утешить друг друга, содрогаясь от озноба и рыданий.

– Теперь все кончилось, – сквозь слезы сказала Эдвина, – все кончилось, все кончилось…

Но вот раздались еще чьи-то шаги, более тяжелые, по лестнице поднимался мужчина, следом другой, сэр Гай и Томкин, который шел чуть позади, подошли к женщинам.

Сэр Гай опустился на одно колено перед Женевьевой.

– Моя леди, вы – наша героиня! – торжественно произнес он. – Вы победили! Вы поразили их лорда, и они мертвы, а те, кто остался в живых, трусливо бежали без него. Вы убили его, вы…

– Нет, нет, нет, нет! – вскрикнула Женевьева. – Я не героиня! И пожалуйста, уберите его отсюда!

Сэр Гай кивнул Томкину. Они вместе взялись и попытались поднять мертвое тело, необыкновенно тяжелое.

– Миледи, – сказал Томкин, бросая взгляд на труп. – Какие будут распоряжения…

– Прочь, прочь, – снова крикнула Женевьева.

И мужчины, кряхтя, поволокли вниз по лестнице свою тяжкую ношу.

Внизу, в Большом зале, солдаты вязали тех из ланкастерцев, кто был не в состоянии сопротивляться, и отправляли в подвалы замка, располагавшиеся глубоко под землей.

– Куда мы понесем его? – спросил Томкин.

– К скале, – ответил сэр Гай, после минутного размышления. – К морю, мы должны немедленно похоронить его в песке, под утесом.

– Это будут не христианские похороны, – медленно произнес Томкин, испытывая угрызения совести. – Тело такого человека следует вернуть людям, дабы похоронили его с надлежащими почестями и славой.

– Нет, мы отнесем его к скале! Ты же слышал, что сказала леди Женевьева, она хочет, чтобы его убрали прочь и побыстрее.

Сэр Гай был рыцарем, а Томкин – простым солдатом, возведенным своим лордом в командиры замковой стражи. Он сжал губы и отбросил прочь все свои мысли по данному поводу.

Захватив с собой фонарь, они понесли тело мимо жилых строений, мимо жалких останков деревянных домов и укреплений, сгоревших дотла во время осады, и вышли к скале и большому утесу, создававшему естественное укрепление.

– Здесь, – сказал сэр Гай, когда они достигли вершины утеса, одной стороной выходившего к морю. Далеко внизу белела тонкая полоска песка.

– Здесь? – но здесь же нет земли.

– Мы засыплем его камнями, – ответил сэр Гай, – если вороны не выклюют его глаза, то он мертвый сможет видеть то, к чему так стремился живой!

Сэр Гай небрежно опустил тело графа де ла Тера на землю, и отряхнул руки, как будто они испачкались. И тут Томкин заметил, что нарядный плащ сэра Гая и его камзол, были совершенно неизмятыми и удивительно чистыми, без каких-либо следов, указывающих на то, что ему совсем недавно пришлось сражаться. «Где же он был во время сражения? – с внезапно возникшим подозрением подумал Томкин, – или этот рыцарь так хорошо управляется с мечом, что даже не вспотел сражаясь?»

– Я предоставляю заниматься этим тебе, – обронил сэр Гай и поспешил к замку.

Томкин взглянул на человека, который чуть не убил его и содрогнулся. Такой воин заслуживал более почетных похорон и более пристойной надгробной речи, чем издевательский комментарий сэра Гая.

В Эденби было слишком много работы – нужно было подготовить стены и оружие, на тот случай, если ланкастерцы вновь попытаются штурмовать замок. Необходимо было позаботиться о раненых и привести в порядок зал…

Томкин спешно завалил камнями тело. Нет, это неправильно, лорд остается лордом, даже если это враг. Он не был истово верующим, он слишком часто засыпал на проповедях и, едва ли хорошо знал хоть одну из молитв. Но, когда вокруг начали сгущаться сумерки, он зажег фонарь и, опустившись на колени, помолился, как умел о душе убитого лорда.

Сегодня они победили, сегодня им следовало торжествовать, но Томкин не чувствовал себя победителем, какое-то смутное предчувствие угнетало его.

Не они защитили свою леди, это их госпожа защитила их, но и она вовсе не считала себя героиней. Это была худшая из побед, и победители заслуживали не почестей, а презрения.