– Ах, простите, я выбрала правильное направление? Или мне следует пройти в подвал?

– Возможно позже, – лениво ответил Тристан, и снова подарил ей свою белозубую улыбку, которая резко контрастировала с его бронзовым загорелым лицом. – Я ожидал этого вечера очень долго, целую вечность, миледи. Что же, могу потерпеть еще несколько часов.

Он отвесил ей изящный, галантный поклон и процедил сквозь плотно сжатые губы приказ:

– Идите!

Господи, что делает с ней его голос? Мягкий, резкий, снова мягкий. Какой страх и нечто еще, неизведанное ранее, он способен внушить, медленно обволакивая ее жаром. Женевьева предпочла бы упасть в обморок, чтобы в забвении найти убежище от этих, нахлынувших на нее чувств.

Она повернулась и бросилась бежать. Если бы она могла достичь задней стены, то смогла бы вскарабкаться на скалу и скрыться, либо морем, либо через горы. Женевьева прекрасно понимала, что это была бы пустая затея, но что еще ей оставалось, кроме как сопротивляться, пусть даже и без особой надежды?

Тристан поймал ее за шлейф платья почти сразу же и, вздохнув, перебросил через плечо. Она яростно извивалась, пыталась укусить, ударить, расцарапать, но все было впустую. Женевьева была близка к тому, чтобы заплакать, когда они вошли в здание. Она убедилась, что им не миновать Большого зала, и невыразимый ужас в какой уже раз охватил все ее существо.

– Тристан! – знакомый голос прервал безнадежное течение мыслей Женевьевы.

Это был юный и красивый ланкастерец, приветствовавший Тристана и с легким удивлением наблюдавший за тем, как тот несет свою непокорную ношу. Извернувшись, Женевьева, наконец, увидела его лицо.

Джон, а это был он, бросил на нее любопытный взгляд и подошел к графу.

– Все идет достаточно хорошо…

– Что ты сделал с моей тетей? – сердито выкрикнула Женевьева.

– Дай мне разместить людей, – спокойно сказал Тристан, – и позже мы поговорим в кабинете.

– Подождите! – снова крикнула девушка. Она, возможно, и предала этого человека, но у него, кажется, было некое подобие сердца? – Пожалуйста! Что случилось с…

– Эдвина сидит у камина, – вежливо ответил Джон, когда они входили в зал. И правда, ее тетя Эдвина была там. Она совсем неплохо выглядела, казалась вполне здоровой, как и прежде была изящно и со вкусом одета, но лицо ее было очень бледным, а голубые глаза наполнены слезами сочувствия.

– Эдвина! – выдохнула Женевьева.

Та начала было подниматься, чтобы пойти навстречу, но к ней быстро подошел юный друг Тристана, и нежно обхватив ее за талию, и мягко сказал:

– Нет, Эдвина, ты не должна вмешиваться.

Тристан с Женевьевой на плече направился к винтовой лестнице. Она, пораженная, ничего не понимающая, не сводила глаз с Эдвины. Взгляд больших, влажных, участливых глаз молодой женщины, провожал ее, пока они не скрылись за поворотом.

– Она жива! – облегченно вздохнула Женевьева.

– Конечно же, она жива, – раздраженно произнес Тристан, – ваша тетушка не тигрица, что нападает сзади!

Означало ли это, что Эдвина останется жить, а ее Женевьеву ожидает нечто ужасное? И опять она попыталась сопротивляться. Тристан негромко выругался и поставил ее на ноги, запустив одну руку в волосы, чтобы пресечь все попытки сопротивления. Они подошли к двери ее спальни, и Женевьева с отчаянием отметила, что с внешней стороны был приделан засов, которого прежде не было. Граф так резко толкнул ее вовнутрь комната, что она пошатнулась, едва удержавшись на ногах. Сам он остался стоять в дверях, и с сарказмом обратился к Женевьеве:

– В самом деле, мне очень неловко оставлять вас одну, но увы! У меня есть кое-какие дела, которыми я должен заняться. Воспользуйтесь свободным временем и примите ванну, леди, располагайтесь с комфортом, и я клянусь, что приду при первой же возможности!

С улыбкой поклонившись, Тристан вышел и оставил ее, наконец, одну. И почти сразу же Женевьева услышала звук задвигаемого засова.

Джон и Тибальд ожидали Тристана в кабинете. Оба казались удовлетворенными, спокойными и довольными жизнью. Это очень порадовало Тристана, ибо означало, что в захваченном замке все нормально.

Он сел за стол, чтобы выслушать их доклады. Тибальд сказал, что большая часть старой стражи находится в подвалах, они еще не рискнули освободить их. А крестьяне и ремесленники уже занимаются своими обычными делами. Слуги все еще держатся настороже, однако до сих пор никто не выразил протеста по отношению к новой власти.

– Томкин сидел в темнице, – вступил в разговор Джон, – но мне пришлось перевести его оттуда в одну из башен. Он знает доходы с каждого участка земли, и хорошо разбирается в записях по зерну и муке. Я знаю, что он дрался с тобой в ту ночь, поэтому считаю, что выносить ему окончательный приговор – не мое дело. Он со страхом ожидает твоего возвращения.

– Угу, – только и пробормотал Тристан, сделав большой глоток эля, предусмотрительно поставленного на стол.

– Что ты собираешься предпринять? – с любопытством спросил Джон.

– Я еще и сам не знаю, – задумчиво ответил Тристан, – как-то надо его наказать, чтобы внушить уважение к власти. Ну, и я не знаю… может быть устроить порку. Мы оставим его в живых, а все остальные увидят, что опасно противостоять нам. – Он выдохнул воздух, сжал и разжал пальцы. Поездка была нелегкой, и Тристан чувствовал себя усталым, кроме того, ему необходимо было разобраться с Женевьевой.

Он никак не мог решить, чего же он хочет от нее, что намеревается сделать с ней. Только в одном он был уверен совершенно отчетливо, за долгие дни их совместного путешествия, он понял, что желание обладать ею не прошло с течением времени, он по-прежнему страстно желает ее, нуждается в ней. Голод, которого он не знал раньше, терзал его тело и заполнял душу. «Она обыкновенная женщина!» – говорил он себе, наверное, в тысячный раз. Но это только усиливало горечь от ее предательства.

Если бы на ее месте оказался мужчина, он бы вручил ему меч, чтобы сразиться с ним, и с Божьей помощью, этот поединок закончился бы смертью. Но подобному суду не суждено состояться, ибо она все-таки женщина, очаровавшая его, и безумно желанная.

«Женевьева Эденби принадлежит мне по праву, – снова и снова думал он, – и этой же ночью она узнает об этом. Как бы ни сложилось все в будущем – эта ночь его. От заката до восхода. Однажды она пригласила его в свою спальню, она умоляла его прийти туда. Ну что же, теперь он придет к ней, рада она будет видеть его там или нет».

– Я думаю, что все прочее может подождать до утра, – сказал граф с долгим вздохом. – Джон, есть ли для меня спальня?

Тот насмешливо посмотрел на него:

– А я-то думал…

– О, я собираюсь нанести визит леди Женевьеве, – холодно произнес Тристан, – но я никогда не улягусь спать рядом с ней! Я слишком высоко ценю свою жизнь!

Джон усмехнулся.

– Рядом с Большим залом есть спальня бывшего хозяина замка. Я присмотрю за тем, чтобы ее быстро приготовили.

Джон и Тибальд встали. Но прежде чем они успели выйти из кабинета, дверь в комнату распахнулась настежь. Тристан начал было подниматься, но был остановлен леди Эдвиной, бросившейся к его ногам и положившей ему на колени свои тонкие изящные руки. Она взмолилась со слезами на глазах:

– Не убивайте ее! Милорд, я умоляю вас! Она так молода… у нее не было выбора! О, я клянусь, она была так растеряна… но у нее не было выбора! Разве вы не понимаете? Она боролась с врагом! Я знаю, какое горе постигло вас… Джон рассказал мне о вашей жене. Но я верю, вы выше подобной жестокости! Пожалуйста, лорд Тристан!..

– Эдвина! – Тристан взял ее лицо обеими руками и всмотрелся в ее огромные, голубые, как бирюза, глаза, начиная понимать, что так привлекло в этой женщине его друга. И, хотя он разозлился на Джона за то, что тот рассказал о его трагедии, страдание, застывшее в этих прекрасных глазах, искренняя мольба, звучавшая в голосе, тронули его сердце.

– У меня нет намерения убивать вашу племянницу, леди Эдвина, – сказал он, и бросил взгляд на выглядевшего смущенным Джона. – Но я предупреждаю вас, миледи, что история моей жизни не может служить поводом для пустой болтовни! – Тристан снова смотрел на Эдвину.