Никого подозрительного поблизости не было. В любом случае, никого не было видно, так как ночная тьма и дым скрывали все вокруг. Не было ни малейшего признака того, о чем вопил Гемпта. Но никто не собирался упрекать этого беднягу, который потерял все свое имущество по своей же вине. Командир Соадж был растерян. Не заметив поблизости врага, он все же решил дождаться прибытия своих людей.

Через час отряды прибыли на место, и забрезживший рассвет открыл панораму пожарища. Воняло сгоревшей соломой.

— Но как все это началось? — спросил Соадж наемников Гемпты: они имели плачевный вид, волоча свои дубинки по земле.

— Ближе к полуночи мы отправились к этим сыновьям Апопа, чтобы с ними поквитаться, но они оказались хорошо вооружены, и нам пришлось бежать. Они нас преследовали до дома нашего хозяина, но вскоре пламя охватило дом…

— Значит, именно вы напали на ивритов?

— Ну… да, — признался один из наемников, как будто это было вполне естественным делом — идти выяснять отношения к ивритам глубокой ночью.

— Но почему загорелись поля? — спросил Соадж.

— От факелов, — ответил другой наемник. — Убегая, мы роняли их на землю.

— А зачем вы брали с собой факелы?

— Чтобы поджечь поселение ивритов, командир!

Соадж и другие командиры были оглушены таким заявлением.

— Значит, именно ваши факелы подожгли поля и дом вашего хозяина?

Гемпта заметил, что командир расспрашивает его людей, и пошел к ним.

— Насколько я понял, — сказал ему командир устало, — ты послал своих наемников поджечь поселение ивритов, но они пытались защититься и стали преследовать твоих людей. Те побросали свои факелы на поля. Таким образом, именно твои люди виновны в пожаре! И более того, ты явился ко мне глубокой ночью, крича, что началась война. Это ивриты должны были меня призывать на помощь! К счастью, ты не мой командир; ты хотел сжечь поселение, а сжег собственные поля и свой дом!

Гемпта был ошеломлен. Он понял, что военные настроены против него.

— Они преследовали моих людей вплоть до моего имения! — заорал он.

— Разумеется! Вы ведь пошли поджигать их поселение! Я поступил бы точно так же!

— У них было оружие! — кричал Гемпта. — Спроси моих людей.

— Какое еще оружие?

— Огромные сабли, копья…

Это была единственная полезная информация из всего услышанного: если ивриты действительно угрожали наемникам оружием, тогда становилось ясно, кто разграбил арсенал. Соадж решил обыскать ближайшие ивритские поселения и начал с того, которое Гемпта пытался сжечь.

Ивриты наблюдали за происходящим издалека. Впрочем, они предусмотрели визит военных. Золото и оружие были закопаны в землю или спрятаны в разных местах. На виду остались только дубинки. Ивриты спокойно смотрели, как военные роются в их жилищах и дворовых постройках. В это время женщины занимались своими делами: пекли хлеб, чистили лук, рыбу и ощипывали домашнюю птицу.

— Что произошло этой ночью? — спросил командир у старейшины поселения.

— Приблизительно в два часа после полуночи мы увидели, что наемники господина Гемпты направляются к нам с факелами в руках. Это не походило на мирный визит, — заявил флегматичный старик. — Они уже пытались поджечь наши дома несколько недель тому назад. Мы их обратили в бегство. Они побросали факелы на поля своего хозяина.

— Как же вы их обратили в бегство?

— С помощью вот этого, уважаемый командир, — ответил старик, схватив лежавшую в углу дубинку.

Соадж рассмотрел ее: было очевидно, что это не оружие из арсенала, а сделали ее из ветки смоковницы.

Военные обыскали поселение и не нашли ни одного копья, ни одной сабли. Обыски еще трех ивритских поселений оказались столь же безрезультатными. Измученный, считая землевладельцев Нижней Земли сумасшедшими, командир решил со своими тремя отрядами возвращаться в Мемфис.

Во время привала в Аварисе ему нанес визит городской голова. Соадж не скрыл от него своего гнева:

— Страна дураков, господин голова! Отправляем три отряда из Мемфиса, чтобы решить проблемы землевладельца, у которого в голове долгоносики — ведь он хотел поджечь поселение ивритов!

— Ты пришел сюда вовсе не ради какого-то землевладельца, командир, — возразил голова. — А потому что разграбили арсенал.

Соадж отреагировал на это заявление, как взнузданный конь.

— Я не нашел этого оружия, — сказал он, вдруг успокоившись.

— Это меня беспокоит.

Когда командир со своими отрядами покинул Аварис, спокойствие возвратилось в город. Жители хохотали до упаду над тем, что Гемпта сжег дотла свой урожай, желая уничтожить поселение ивритов.

Агенты Маху сконфуженно признали, что их хитроумный план полностью провалился. Они долго спорили по поводу того, кому из них отправляться в Фивы с неутешительными новостями.

В своих бредовых предположениях Гемпта не так уж и ошибался: ивриты действительно умели приручать крыс, правда, в переносном смысле. Они сберегли свое оружие. Когда они вспомнили о слухах относительно принудительной вербовки, ставшими причиной паники, провокаторы были уже далеко.

Но был еще один господин в Нижней Земле, у которого однажды появится потребность в них как в наемниках и в их оружии, чтобы бросить вызов царской власти. Желание влиятельных господ из провинции избавиться от покровительства Фив приводило к смене многих правителей.

При известии о неудаче у Нахтмина и Маху вытянулись лица. Была упущена благоприятная возможность, и усилия за два прошедших месяца пошли насмарку.

Они собрались в приемной царя и только приступили к слушанию отчета посланца, как вошел Первый советник Усермон, которого Ай в конце концов тоже посвятил в тайный план. Узнав об исходе дела, он разочарованно застонал.

— Я не раз предупреждал, — пробормотал Ай. — Этими ивритами не так легко манипулировать.

Шабака отметил, что дело еще не завершено: раз ивриты настроились на войну, надо было поторопить зодчих и мастеров, чтобы те на самом деле начали вербовать этих людей на рытье траншей и изготовление кирпичей. В общем-то, пока единственным их врагом был взбалмошный землевладелец, но никогда не поздно возобновить операцию. Но Ай ничего не хотел знать. Он отказался от намерения поймать в ловушку Хоремхеба.

Возраст брал свое: с течением времени у стариков действительно в одних уголках мозга зарождается стойкое упрямство, а в других — отвращение, и все это кардинально меняет мир вокруг них. Однако Ай приближался к своему шестидесятилетию, будучи в прекрасной физической форме.

Иными словами, ненависть к Хоремхебу его грела и даже взбадривала.

Посланец ушел, и четверо первых лиц царства удрученно посмотрели друг на друга. Шабака, в свою очередь, тоже на них посмотрел, впервые осознавая, насколько шатко положение людей во власти.

«У трона, — подумал он, — всегда только три точки опоры».

Уже шел четвертый месяц беременности Анкесенамон и заканчивался третий месяц беременности Нефернеферуры. Последняя раздумывала над тем, стоит ей радоваться или огорчаться по поводу того, что ее спокойствие то и дело нарушалось чувственными атаками супруга. Сеферхор посоветовал Нахтмину пока прекратить осаду, поскольку цель была достигнута.

Речи Тхуту о вечной печали Исис потерялись в повседневной суете. Анкесенамон снова ощутила подъем, какой испытывала во время своей первой беременности. Но тогда она действительно чувствовала себя царицей. Она носила в своем чреве будущее царства. Она воплощала в себе царскую власть и питала ее своей сутью. Она была важнее, чем сам царь. Традиционно считалось, что царской властью могла наделить только женщина.

Она поручила Сати провести все необходимые обряды, чтобы ее беременность прошла успешно. Кормилица торопилась делать различные пожертвования, общие и частные, чтобы обеспечить успешные роды своей госпоже; она выполняла указания жрецов Туерис, богини родов, а также следовала требованиям тайного обряда слуг Кобры.