Когда солнце повисло в самой середине небесного купола, Мрак начал на бегу принюхиваться:

– Вон там чахлые кустики, видите? Чем скорее доползете, тем быстрее ляжете на свои пуза, лодыри!

Таргитай и Олег уже едва плелись за Мраком, но, заслышав про отдых, Таргитай каким-то образом наддал, кусты приблизились, и он вломился в них, как лось. Он уже лежал на пузе, как предрекал Мрак, когда ветки зашелестели, осторожно приблизился Олег, вытягивая шею и пытаясь заглянуть за соседние кусты. Следом шагнул Мрак, буркнул:

– Никого нет, не трусь. Я уже проверил.

Таргитай не пошевелился, даже когда Мрак развязал мешок и выложил половинку каравая и жареное мясо. Мрак пощелкал языком, принялся есть, нахваливая и причмокивая. Таргитай лежал пластом недолго – начал недовольно подергиваться, его пальцы сами подползли к хлебу.

Когда волхв отдышался, Таргитай уже держал хлеб в одной руке, а в другой – мясо. Мрак лежал на спине, закинув руки за голову. В небе было чисто, ни облачка, но глаза Мрака неотступно следили за видимой только ему точкой.

Было жарко, сухо и тихо. Звонко жужжала крупная мошка, запутавшись в паутину. Серебристые нити протянулись между двух толстых веток, новенькие, свежие. Мошка отчаянно трепыхалась, прилипнув брюшком. Пробежал толстый прыткий паук, похожий на бескрылого шмеля. Солнце сверкало на радужных крыльях, по ним прыгали крохотные цветные искорки. Паук подбежал, деловито потрогал мошку передними лапами, смешно привстав на задних. Мошка в страхе забилась, а паук начал торопливо вытаскивать едва за-метную тонкую нить. Мошка в последнем усилии попыталась взлететь, серебряный канат за ней выгнулся, как лук, но паук набросил нить, как степняк набрасывает аркан, подтянул, умело спеленал.

Олег даже жевать перестал, засмотрелся. В глазах его разрослось удивление.

– Откуда он берет нить? Из пасти? Это слюна, что твердеет?

– Из пуза, – ответил Мрак, взглянув издали. – У него там ткацкий станок.

Он снова обратил взор к небу. Таргитай подполз на коленях, осторожно взял мошку кончиками пальцев. Паутина натянулась, паук в испуге отпрянул. Таргитай отделил кокон с мошкой от паутины, начал осторожненько выпутывать крохотное тельце и радужные крылья, стараясь не задушить в толстых пальцах.

Олег сказал недовольно:

– Зачем?.. Еще чуть-чуть, и я бы понял, как он это делает!

– Но она бы погибла…

– Ну и что? Мошка!

– Зато такая красивая.

– Ох, Тарх… Как тебя еще вдобавок не забили кольями!

– Тебя изгнали тоже, – напомнил Таргитай.

Он бережно снял последнюю нить, мошка неуверенно расправила крылышки. Таргитай пошевелил пальцем, но мошка взлететь не рискнула, полезла на самый кончик, потопталась, перебирая крохотными лапками. На солнце просвечивала, Таргитай разглядел, как внутри билось маленькое сердечко. Крылышки завибрировали, мошка вдруг исчезла, словно растворилась в синем небе.

Олег сердито повернулся к Таргитаю спиной. Голодный паук суетливо бегал по нитям, латал дыру в сети. Мрак повернул голову, смотрел, скалил зубы. Изгнали обоих, но какие разные!

Таргитай обернулся к оборотню, сказал жалобно:

– Мрак, скажи ему! Мы же за справедливость? А паук ее душил. Толстый, поганющий…

– Ты сам толстый, – ответил Олег зло. – Мрак, что делать с этим дураком? Я, может быть, новое заклятие бы придумал! Оставалось чуть-чуть понять…

– Понять! – сказал Таргитай саркастически. – Главное, сердцем чуять!

Мрак даже не повернул голову. Он наблюдал за невидимым жаворонком, губы шелохнулись в хмурой усмешке.

– Паук, мошка… Нашли о ком сердоболиться. Со мной двое существ куда беспомощнее. Им бы уцелеть!

Пока пережидали полуденный зной, Таргитай часто и жадно пил, но вода снова уходила обильным потом. Костлявый Олег прикладывался к баклажке реже, а Мрак напился лишь однажды, запив последний ломоть печени.

Когда лучи солнца стали не отвесными, а косыми, Мрак выглянул из-под зелени веток, потянул носом:

– Видите густой кустарник? Там малый ключ. Тарх, собери пустые баклажки, наполни.

Таргитай нехотя поднялся:

– А почему мы сразу не пошли туда, если там родник? Полежали бы на травке.

– Туда каждый прет сразу, – ответил Мрак насмешливо. – Издали видно, что там вода, только вам невдомек… А вам драки ни к чему, верно?

Олег торопливо закивал:

– Верно-верно, Мрак! Тарх, чего стоишь, иди за водой. Сполосни сперва. И не зачерпни с водой лягушку. Если проглотить такую, она выведет в животе головастиков, а по ночам, когда человек спит и открывает рот, они будут выходить и охотиться на комаров…

Мрак, помахивая веточкой, сказал с интересом:

– Здорово, надо будет завести. Пусть ночью по мне прыгают эти зеленые, ловят проклятых кровососов!

Таргитай унесся, собрав все баклажки. Волчью шкуру он оставил в кустах, пусть сохнет от пота, солнце нещадно палило обнаженные плечи и спину. Еще у полян обгоревшая кожа два раза облезала широкими клочьями, как у змеи, сейчас – тьфу-тьфу! – закрепилась, только потемнела, огрубела.

Он ломился через кусты, чувствуя их свежесть. Листья зеленее, а молодые побеги – длиннее. Конечно, Мрак прав, выбрав для отдыха чахлые невзрачные кусты, но он, Таргитай, не утерпел бы, разлегся бы на этой шелковистой травке.

Над песком поднимался водяной бурунчик, а в шаге от него песок был уже сухой. Положив на траву баклажки, Таргитай встал на четвереньки, чувствуя, как ладони погружаются в песок, припал ртом к подземному ключику. Ледяная вода обожгла рот, от холода заломило зубы. Он торопливо сглотнул, на зубах заскрипел песок.

Вдруг в тихом воздухе послышался стон. Таргитай подпрыгнул, в страхе завертел головой, не соображая, в какую сторону бежать. Стояла мертвая тишина, затем слабый стон повторился. Таргитай дернулся было в сторону, но стон – не угроза, а кустарник невелик, степняков с конями не спрячет. Дальше – голая Степь, ящерица не охотится, трава на версты полегла под ветром и ночным градом!

Он нерешительно шагнул вперед, вытянул шею. Было жутко, лучше бы убежать и вернуться с могучим и бесстрашным Мраком, но кусты уже двигались навстречу, и он внезапно вышел на вытоптанное людьми и конскими копытами место. Посреди поляны лежал распятый голый человек. Он весь был залит кровью, в сторонке пламенели красные клочья одежды. Руки и ноги были разведены широко в стороны, туго прикручены ремнями к кольям, вбитым в землю. Живот был вспорот, набит булыжниками, грязью, кишки тянулись на несколько шагов в обе стороны. Их облепили навозные мухи, а хищные жуки уже грызли мясо, рылись во внутренностях. Веки были срезаны, как у Степана, глаза неподвижно смотрели в безоблачное небо, где от жаркого солнца плавилась небесная твердь.

Таргитай оцепенело смотрел на изуродованное тело. Распятый человек шелохнул головой, произнес внятно:

– Воды…

Таргитай подпрыгнул, не веря своим ушам. Это… этот человек еще жив? Но как может человек вытерпеть такие муки и остаться жив?

– Сейчас! – вскрикнул он. – Сейчас!

Он проломился через заросли, оставляя просеку, торопливо наполнил флягу, прибежал, не понимая, почему вдруг не стал видеть дорогу, словно глаза застлала пелена ливня.

Он упал на колени перед распятым. Губы того были срезаны, на солнце блестели крупные желтые зубы. Таргитай начал лить воду в полураскрытый рот. Человек закашлялся.

– Я сейчас освобожу тебя, – крикнул Таргитай дрожащим голосом. – Сейчас!

– Дурак… – прошептал человек. – Меня уже освобождают боги… Я не вижу, солнце сожгло глаза, но по голосу ты – не степняк, не полянин.

– Я невр, из Леса!

– Невр? – повторил человек шепотом. – Пророчество сбывается? Невры выходят из Леса, старому миру конец…

– Кто ты? – спросил Таргитай, всхлипывая. Он не мог смотреть в обезображенное лицо. – Откуда ты знаешь нас? Ты полянин?

– Все мы – поляне, анты, хорваты, бодричи… – потомки изгоев из вашего племени… Мы не такие могучие, как вы, невры, но скажи, если встретишь славов, что Микл, сын Тавра, внук Володимира, победил степняков…