– Все! Теперь у нас есть и одолень и разрыв-трава. Ребята, а ведь никто из деревни на нашей памяти не находил!
Мрак внезапно прервал злым голосом:
– Бахвалиться будешь потом. Надо еще сорвать Цвет, а это труднее. Бегом! Уже смеркается.
Таргитай сцепил зубы, молча бежал, перепрыгивал, подлазил, продирался. Когда показалась полянка, он был без сил, но сердце стучало радостно. Нечисть шалела, чувствуя запах распускающегося папоротника, и не сторожила одолень-траву и разрыв-траву, такие же колдовские зелья. Теперь бы отстоять Цвет Папоротника, сорвать, не убояться, и тогда увидеть бы рожи Боромира и Громобоя, всех охотников, кои чли себя храбрыми да умелыми!
Костер развели быстро, хвороста не жалели. Мрака связали крепко, но, наученные страхом, не слишком туго. Таргитай приволок сухой пень, подложил Мраку под спину, дабы мог сидеть даже туго связанный.
Тьма сгустилась быстро, Олег с книгой в руках подвигался к огню, водил пальцем по знакам:
– Папоротник – злак из семьи тайнобрачных, ибо ни человек, ни зверь не видывали его цвета или семян… Слышь, Тарх? А мы узрим, если не… тьфу-тьфу!.. Тайное имя папоротника – полиподиофита, известно лишь волхвам, помогает отыскать в ряду странных и чудесных… это пропустим… Ага, вот! Цвет Папоротника указывает клады, зарытые в землю, спрятанные в дуплах, заключенные в камнях…
Мрак вздрогнул, вскинул голову, страшно оскалив зубы, вдруг повалился на бок. Олег быстро сунул ему меж зубов заготовленный клок кожи, вдвоем оттащили от жаркого костра. Таргитай суетливо таскал пень, стараясь установить так, чтобы Мрак и в костер не упал, и не выкатился за пределы яркого света.
– Уже воют, – сказал Олег тревожно. – Сегодня стянется вся нечисть! Вчера были цветочки…
– Если это цветок зла, – спросил Таргитай тревожно, – то как обратим во благо? Не войдем ли мы в одну стаю с нечистью?
– Цветок из мира зла, верно. Он может служить злу. Может – добру. Может просто отцвести и завянуть, не принеся ни вреда, ни пользы. Понял?
– Понял, – ответил Таргитай неуверенно.
– Древний пророк Заря Утра, – проговорил Олег громким голосом, но поглядывая на деревья большими глазами, – рек, что где наибольшее Добро, там рядом наибольшее Зло. Самые опасные места – возле праведников! Возле них всегда толпятся полчища демонов, толкают под локти, отвлекают, мешают святым людям творить добро…
– Ну, ты еще не самый святой на свете.
– Тарх, позавчера сюда сбрелась местная нечисть, вчера явилась из дальних мест, краев, а сегодня… сегодня сюда стягивается вся мразь, все Зло из всего этого обреченного Леса. Невиданное Зло, неслыханное! Чародейские силы чуют друг друга издали.
– Горой, значит, друг за дружку.
Воздух застыл над поляной тяжелый и неподвижный, как снулая рыба. Таргитай дергал плечами, что-то незримое давило, старалось пригнуть к земле. За чертой огня в темноте начали мелькать в отсветах пламени жуткие формы, костяные гребни, оскаленные клыки, рога, длинные, как ножи, когти.
– Не смотри, – предупредил Олег. – Это самая страшная ночь! Опусти глаза в землю.
– А как увидим Цвет?.. Надо сорвать раньше, чем сорвут упыри!
– Они не рвут…
Олег был бледным, даже желтым, как покойник, под глазами висели тяжелые складки, похожие на сети с рыбой. Он едва сидел, раскачивался, а рядом хрипел в путах Мрак. Глаза оборотня закатились под веки, на белых яблоках страшно прыгали красные блики.
Внезапно похолодало, Таргитай с изумлением и страхом увидел в черном небе крупные хлопья снега! Языки пламени подпрыгивали, но снег сразу обращался в пар, даже не в воду. Тепло уходило из воздуха, Таргитаю в спину подуло ледяным сквозняком. Руки его покраснели, чуя морозец. Он придвинулся к огню ближе.
Пламя металось из стороны в сторону, словно пыталось уйти из-под удара, вдруг начало редеть, пугливо жаться к едва пылающему хворосту.
Таргитай услышал стонущий голос Олега:
– Мрак, ты уж подержись… Ты самый сильный, Мрак!.. Без тебя мы враз сгинем…
Жилы на лбу Мрака вздулись, как насосавшиеся крови пиявки. Таргитай, борясь со звоном в ушах, бросил в огонь сухую веточку. Упала в середку пламени, но… не загорелась. Таргитай дотянулся прутиком, пошевелил. Угли рассыпались… к темному небу взвились багровые искорки, но сухая хворостинка осталась незатронутой ленивыми язычками огня, что гасли один за другим.
Таргитай напрягся, пытаясь наклониться, расшевелить угли… Тело не слушалось. Рядом неподвижно сидел, похожий на вытесанный из пня чурбан, Олег. Глаза волхва бездумно уставились в затухающий костер, руки бессильно висели. Таргитай скосил глаза, вздрогнул. Между ним и волхвом корчился в путах огромный мохнатый зверь. Волчья пасть оскалена, желтая пена падает с острых клыков, а толстые волчьи лапы скребут землю!
Олег очень медленно, напрягаясь изо всех сил, повернул голову к Мраку. Лицо исказилось, рука начала опускаться на оборотня. Звериное тело выгнулось, будто стремилось коснуться его руки, ремни лопнули со злым сухим звуком. Таргитай отшатнулся, страшные челюсти лязгнули возле лица, пахнуло густым волчьим запахом, оборотень с шумом обрушился в темноту. Затрещали невидимые кусты, зашелестело, и снова настала жуткая тишина, тьма приближалась, сжимала круг вокруг костра, звериные пасти мелькали все ближе.
На лице Олега застыла гримаса, он походил на вмороженную в лед лягушку. Таргитай, борясь с оцепенением, дотянулся до мешка. Да, на этот раз Тьма победила, он сейчас умрет. Погиб Мрак, погибает Олег, а он, Таргитай, совсем не боец, не ратоборец…
Сопилка коснулась замерзших губ. Слабый хрип, похожий на собачий вой, потом дудочка тихо-тихо заплакала, пошла жаловаться. Тьма начала надвигаться быстрыми толчками, в кваканье нечисти слышалось нетерпение. Пламя прижалось к земле, словно пес, на которого грозно топнули.
Таргитай играл, ничего не видя и не желая видеть. Он не почувствовал, как воздух внезапно потеплел, но песня сама собой стала громче. Рядом зашевелился Олег, с его пересохших губ сорвался хриплый вопль.
По ту сторону угасающего костра разгорался невиданный сиреневый свет. Черные, будто вырезанные из жести листья папоротника освещались сверху, а там на тонком прутике сыпал искрами оранжевый комочек! Свет победно рвался через щели темного, словно покрытого грязью бутона. Толстая шкурка бутона на глазах скручивалась трубочками, опадала, а наверху остался, теперь открытый всему миру, яркий лиловый бутон. Он разбухал, наливался светом, лепестки раздвигались, отслаивались, лиловый свет уступил место красному, тот сменился оранжевым, засиял ярко, слепяще. Во все стороны пошел странный трепещущий свет.
Таргитай играл, потому что свирель словно сама собой играла, а он всего лишь помогал песне родиться, оформиться. Костер уже затух, дым вжался в землю под тяжелой пятой тьмы, угли рассыпались, будто их растоптали грузные толстые ноги.
Олег начал подниматься, его шатало. Руки болтались как плети. Неверными шагами двинулся на заросли папоротника, выставив перед собой руки, как слепой. Под ногами злобно зашипел, вжимаемый в землю, последний горящий уголек, но на поляне было светло как днем – Цвет пылал, сыпал искрами.
Пальцы Таргитая бегали по дырочкам сопилки, глазами он следил за волхвом. Тот брел через поляну, его шатало, но шел прямо на папоротник. Перед узорчатыми листьями остановился, вытянул руки. Пальцы правой руки сомкнулись на стебле, левой ухватил ниже, дернул, пытаясь с ходу перекрутить стебель, как простой, но Цвет лишь слабо шелохнулся.
– Играй! – прошипел Олег. – Играй громче…
Темнота отступила за края трепещущего света Цвета, но теперь вся Тьма была месивом огромных извивающихся тел, оскаленных пастей, когтистых лап. Иногда такая лапа рывком пыталась дотянуться до волхва, но, словно ожегшись о колдовской свет, поспешно втягивалась обратно.
Олег кое-как перетер стебель, сорвал Цвет, оставив торчать прут с разлохмаченными белесыми волокнами. Медленно потек ядовито-белый сок, капал на землю, белые точки поспешно зарывались, на ходу превращаясь в отвратительных червей.
