Порфирий поднес к глазам цифровое запястье. Оранжевый экран пугливо теплился во мраке. Подрагивающим пальцем квестор надавил пару кнопок: на экране раскрылся поэтажный план проклятой башни. Итак, если пробежать один пролет вниз, попадаем в минус первый уровень подземного гаража. Если же двигаться вверх, сначала будет технический бельэтаж с прачечными и сушилками, а потом – первый жилой уровень. Номера квартир – первая и вторая, обе заброшены. Смотрим далее, второй этаж… квартира номер 3 – офис общественного движения «Электростальские партизаны публичной куртуазности», квартира номер 4 – персональные апартаменты гражданки Хари Камбио Эрцгерц.

Часто дыша, квестор затыкал по кнопочкам, уточняя информацию по четвертой квартире: во сколько произошло нападение и какие повреждения нанесены квартиросъемщице? Экранчик подмигнул и выдал неожиданный ответ:

«Нападение на жильца не зарегистрировано».

Вот подарок! Стало быть, это одна из четырех квартир, жильцы которых не пострадали от преступников? Значит, госпожа Хари Камбио тихо-мирно дремлет в своей кроватке, даже не подозревая, что на соседей совершаются жуткие нападения, а весь дом оцеплен тройным кольцом вразумителей… А может быть, наоборот: она прячется за запертой дверью, в ужасе прислушиваясь к диким крикам, доносящимся из соседних комнат? Может быть, она видела преступников?

Хе-хе. Вот куда нужно идти в первую очередь. Во-первых, гражданке Эрцгерц скорее всего необходима срочная помощь. Ее могут атаковать с минуты на минуту, и тогда следствие лишится драгоценного свидетеля. Закон «О защите свидетелей» от июльских ид 2087 года предписывает охранять очевидцев как зеницу ока! Квестор спасет несчастную гражданку – и допросит прямо на месте (а стало быть, получит от нее эксклюзивную информацию раньше, чем Черный Эрго и ведьма Харибда). Более того. Если Порфирию все-таки удастся выбраться живым из этой заколдованной башни, он сможет оправдаться перед судьями тем, что по зову гражданского и профессионального долга дерзнул пренебречь служебными инструкциями и отважился на самовольный проход в оцепленную башню единственно ради благородной цели: для спасения жизни свидетеля.

Возможно, ошибка преторианских штурмовиков как раз в том и заключалась, что они сразу ломились в квартиры, где на жильцов были совершены нападения. А надо было начать разведку с посещения тех, кто до сих пор не пострадал… По какой причине эти четыре квартиры оказались неинтересными – или недоступными – для преступников? Ответ на этот вопрос может быть ключевым для следствия. Решено: Литот займется свидетелями; по крайней мере, это не так опасно, как вламываться в квартиры, где совершены нападения на жильцов. Есть слабая возможность остаться в живых.

Стараясь не грохотать подошвами по ступеням, а также не думать о том, что свидетель-заложник может на деле оказаться одним из террористов, квестор Порфирий Литот побежал на второй этаж. Дверца, ведущая с лестницы на площадку, также не работала – пришлось приоткрыть ее самому.

Заглянув в щель, сыщик увидел прямо перед собой, метрах в десяти, ярко-желтую дверь с огромной цифрой 4. Цифра подмигивала квестору разными цветами радуги. Покрытие самой двери было выполнено из модного фото-аморфного материала: раз в три секунды по желтой поверхности пробегала красивая рябь, затем стремительно проплывали полосатые радужные рыбки.

С некоторым удивлением квестор увидел, что на полу возле двери в изобилии навалены… засохшие цветы. Поначалу он принял букеты за кучи старых тряпок. Теперь же отчетливо разглядел разноцветные пятна пожухлых бутонов, смятые ленты и кружевные обрывки гофрированной бумаги. Букеты лежали слоями, более свежие поверх совершенно засохших; возле самой двери цветочные кучи поднимались на полметра от пола. Впрочем, квестор заметил тропку, проделанную в цветах и ведущую прямо к порогу.

«Видать, весело живет гражданка Эрцгерц», успел подумать квестор, прежде чем рука его высунулась из-за угла, приподнимаясь в энергичном и властном жесте самоидентификации. «Умный» замок немедленно распознал в Пор-фирии Литоте служителя правосудия: раздался негромкий щелчок, дверь со скрипом приоткрылась, из прихожей в полутемный коридор выбежала полоска оранжевого света – и заиграла на пыльном полу.

Поначалу квестору показалось, что в полутемной прихожей не было ничего, кроме все тех же цветов – только здесь цветы стояли на полу, прямо в горшках. Впрочем, все они были мертвы. Приглядевшись, Порфирий обнаружил за чередой высохших декоративных кактусов, драгоценных фиолетовых фикусов и карликовых баобабов изящную кованую вешалку, на которой висели пять или шесть разноцветных мини-шубок из стекловолокна, дождевик из тончайшей алюминиевой фольги и декольтированный зимний тулупчик с электроподогревом. Медленно вращалась хрустальная пирамида для обуви, сплошь заставленная разномастными дамскими туфельками. Густая паутина свешивалась с люстры-медузы, выполненной из рециклированного бледно-зеленого стекла. Порфирий продавил плечом заскрипевшую паутину, провел ладонью по лицу, стирая липкие седые волокна – отшатнулся: сверху, из-под притолоки с сухим стуком просыпались на пол с полдюжины крупных матово-серых пауков – и разбежались, оставляя по запыленному паркету тончайшие извивистые колеи от нервных лапок.

Он заметил в стене небольшую арку, почти полностью закрытую пыльным паучьим пологом. Квестор подождал, пока из технического браслета выдвинется прозрачное тонкое лезвие – сделал продольный разрез и осторожно раздвинул края застарелой многослойной паутины, как кружевной занавес в театре теней – тени, расплескиваемые неверным светом фонарика, включившегося на запястье, заметались по стенам столовой.

Здесь неподвижно висел подвешенный золотыми цепями к потолку стол – малахитовая плита. С краев столешницы свешивалась волнистая бахрома свалявшейся пыли: запутавшись в этой небывалой ворсистой скатерти, в полуметре над полом висела, поблескивая, крошечная серебряная вилка. Увидев живого квестора, вилка испугалась и выскользнула, печально прозвенев по наборному паркетному полу.

На столе возвышался почерневший скелет гигантской индейки, кости торчали подобно обугленным стропилам старинного купола; еще один высохший, золотой от сухости букет некогда прекрасных, а теперь уже неузнаваемых цветов возвышался как остекленевшее, застывшее облако взрыва – казалось, одно-единственное живое дыхание вмиг разрушит, разорвет в пылинки всю эту зыбкую неприкасаемую и мертвую красоту иссохших и узких, как стрелы, стеблей.

Стараясь не дышать на скелеты цветов, Порфирий Литот сделал два шага вдоль стола, от стула к поникшему стулу, на спинку которого было наброшено пушистое, шерстяное – нет, это был всего лишь купальный халат, некогда свежий и белоснежный, а теперь поросший седым муаром плесени. Следователь увидел на столе хрустальные блюда со следами разложившейся еды: кое-где только ржавые контуры напоминали о том, что когда-то здесь лежала рыба, какие-то фруктовые дольки или пирожные… Меж блюд и тусклых приборов густо, как гнилые листья в конце ноября, слежались кучами пожелтелые фотографии, пожухлые вырезки из пластиковых молодежных журналов.

Квестору показалось, что он попал в древний миф о спящем королевстве, где все замерло и уснуло на много лет, зачарованное недобрым колдовством. Он вздрогнул: мерзкая возня и попискивание донеслись из угла комнаты: на полу перед шкафом он увидел двух черных крыс, еще одна особь, ловко взобравшись по стенке шкафа, привычным ходом юркнула в дыру, прогрызенную в дверце буфета. Изнутри буфета зазвенело, ударило и покатилось восковое яблоко, мутно желтея сквозь матовые стеклянные дверцы – крыса черной тенью бросилась вслед, сбивая хрустальные бокалы.

Квестор поморщился и поспешно вышел из столовой в коридор. Решив более не отступать от проторенной тропинки, он осторожно тронулся дальше, в глубь апартаментов. Тропинка, проложенная по пыльному паркету, огибала нагромождения пустых шляпных коробок и пирамиды нераспакованных праздничных футляров с увядшими лентами, несколько раз квестор, зажимая нос, продвигался бочком мимо серебрящихся гор меховой рухляди – шубы из драгоценного искусственного горностая, бесценные гималайские дубленки багрового и винного цветов, эксклюзивного дизайна муфты и дамские башлыки из пятнистого норкабеллина, ягуаровые накидки и пончо – все это, уже изрядно побитое молью, пылилось и перегнивало среди бесчисленных азиатских ваз с почерневшими и высохшими, как проволока, букетами. На одном из них Литот заметил визитку с витиеватой надписью «Публий Пизоний Мюзон, импресарио».