– Стены здесь кселобитно-свинцовые, поэтому внутрь не проникают никакие внешние воздействия, генерируемые технократической цивилизацией, – улыбнулась старуха, усаживая квестора на дизайнерский стул в виде ледникового валуна. – Ни радиочастот, ни отработанных газов, ни запахов большого города! Здесь все естественно и чисто, как на лоне Дикой Природы. Не правда ли, иерофанический экстаз охватывает, когда осознаешь это?

Она подняла гибкие руки к голове, выдернула какие-то шнурочки и сняла с головы тяжеловесный златокудрый парик. Свернула в рулон и бережно положила на этажерку из вторичного картона. Холодные сизые блики светильников заиграли на бритом темени старушки Целесты.

– Здесь вы сможете легче принять в себя сакральную силу Дикой Природы, – вновь заскрипел ее голос. – Расслабьтесь, прислушайтесь к звукам ветра в динамиках. Глаза закройте – или можете смотреть на священные изображения. Вот они, на стене перед вами. Первая слева – это святая Бригитта Кларкс, работница Гамбургского зоопарка, жившая в конце XX века. Она прониклась иерофанической симпатией к умирающему крокодилу и, чтобы скрасить его последние часы, скормила страдающему животному свою любимую племянницу. Затем святая энвироменталка сама бросилась в вольер и стала питанием для благодарного животного.

После тройной дозы обезболивающего укус дагестанской мухи перестал зудеть, зато в месте укуса возникло синее пятно размером с номерную бляху патрульного специалиста Службы вразумления. От обезболивающего противно заныло плечо, заложило нос и горло.

– А вот каноническое изображение святого Харри Блюмкинса, который так ревностно охранял целостность и покой священной дубовой рощи в Городском парке города Трэшвилл в штате Мэн, что уничтожал всякого, кто пытался осквернить этот заповедный уголок техногенным шумом, мусором или отработанным углекислым газом. Его судили в дремучем 2002 году и приговорили к смертной казни за то, что этот выдающийся природоохранник прекратил существование четырех дегенеративных человеческих особей. Осуждая Блюмкинса, никто из судей не удосужился подсчитать, сколько вреда живой Природе нанесли эти гадкие подростки, прежде чем погибнуть от карающей десницы святого Харри…

Поглаживая деревенеющую руку, квестор тупо уставился на живописные картины, развешанные по стенам.

– Вот еще один герой движения за свободу Дикой Природы, святой врач Зигмунд Шмухеллер. Видите, он изображен со шприцем в левой руке? Отважный медик отомстил за поругание святыни дерзкому мальчишке, который осмелился убить змею, попавшуюся ему на дороге. Несчастная змея успела ужалить несовершеннолетнего агрессора, этого отморозка, накинувшегося на нее с лопатой в руке. Отморозок явился к врачу и попросил излечить его от действия змеиного яда. Однако святой Зигмунд, узнав о гибели священного пресмыкающегося, совершил акт возмездия и умертвил юного негодяя, за что был осужден неправедным человеческим судом.

Гейа Целеста присела на искусственный мох, сложив костлявые ноги в немыслимой восточной позе. Откуда из зарослей мха словно гадюка высунулся резиновый шланг кальяна. Вставив трубочку в рот, учительница экологии прикрыла зеленоватые веки и судорожно затянулась, втянув щеки. Лицо ее, и без того морщинистое и сухое, обострилось, точно рыльце мумифицированной кошки. Полминуты она молчала, потом резко распахнула глаза – и, хрипло сипя, выпустила синевато-розовый дым из тесной щели меж высохших губ (из стены немедленно выдвинулся небольшой дымоуловитель на тонкой пластиковой штанге и зафырчал, засасывая сладковатый выдох старушки в раздувшийся пузырь газосборника).

– Омммм, – произнесла ультрагуру и снова прикрыла глаза. Потом, не поднимая век, заговорила снова – немного другим, низким и мягко рокочущим голосом:

– А на западной стене кабинета вы можете видеть символы пяти основных сакральных актов божественной Природы: рождения, пожирания, испражнения, совокупления и смерти.

Издавая звуки, она принялась чуть раскачиваться, поматывая блестящим черепом и плавно жестикулируя в сторону картин на стене:

– Возводя взор еще выше, мы видим ритуальные образы семи первичных естественных эговлечений живой Природы. Золотая пантера символизирует жажду самодостаточности, нежелание подчиняться внешним законам. Оммм… Бронзовая обезьяна есть образ разумной зависти, мстительности и жажды Справедливости; багровый носорог изображает психическую энергию праведной ярости любого существа, отстаивающего свои права и достоинство. Серебристая волчица являет собой здоровую страсть конкуренции в борьбе за жизненные блага. Черная корова воплощает всеобщую и всепобеждающую жажду постоянного насыщения, самосохранения, которая обеспечивает телесное здоровье, процветание и материалистическую уверенность в завтрашнем дне. Оммм… Рыжая кошка означает величайшую тягу к плотскому соитию, к свободному, неограниченному и яркому удовлетворению половых инстинктов, ту древнюю силу, которая дает творческую энергию, бодрость и интерес к жизни. Наконец, бирюзовая змея символизирует мудрость философической печали, самовозвышение над жизненной суетой и праздность, без которых нет подлинного божества…

Дымоуловитель работал без остановки, засасывая сизые виньетки, испускаемые учительницей экологии в промежутках меж высказываниями. К концу пространной и образной речи старушка гуру совершенно пожелтела лицом, глаза ее остекленели, зрачки расширились. Наконец, испустив очередное дымное «оммм», она выронила из пальцев кальян, откинулась спиной на резиновый мох и затихла. Квестор, все это время сосредоточенно массировавший место укуса, неприязненно покосился на нее, поднялся на ноги и решительно направился к выходу. Только не к металлической двери, ведущей в загаженный мухами павильон, а к огромному айсбергу, вмонтированному в стену для украшения интерьера и представлявшему собой глыбу голубоватого стекла, подсвеченного снизу зелеными лампочками. Квестор приметил внутри декоративной льдины небольшую дверь с ярко-красной круглой рукоятью и не менее красной табличкой «Аварийный выход».

Аварийная дверца послушно откликнулась на мановение искусанной руки Порфирия Литота: издав влажное чмоканье, отлепилась от косяка, открывая выход прямо на уже знакомую лестничную клетку. Это и был тот самый выход из квартиры номер 59, загороженный хрупкой бутафорской пирамидой с искусственными цветами в горшках.

– Не дом, а зоопарк какой-то, сплошные маньяки и сектанты, крысы и личинки, мухи и демоны, – неприязненно бормотал квестор, вылезая из тесного проема на увитую зеленью площадку перед лифтами. Неловко задетый горшок с каучуковым кактусом покачнулся, повалился и рухнул с пирамиды на пол, но не разбился. С наслаждением наступая подошвой на резиновый кактус, квестор улыбнулся: уже полчаса прошло, а он ухитряется избежать страшной участи полицейских штурмовиков!

Пошатываясь и отмахиваясь от голографических колибри, разминая стонущую руку, Порфирий Литот медленно двигался в сторону грузового лифта. Он чувствовал, что беседа со старухой Целестой и в особенности атака дагестанской мухи (не говоря уже о тройной дозе деблоккера подкожно) нанесли ощутимый удар по его психике: квестор никак не мог сосредоточиться. «Сундук» зажат под мышкой, диктофон на запястье по-прежнему включен на запись, обрывки рукава болтаются траурной бахромой – а в голове одна и та же мысль: «подозрительно… подозрительно».

Весьма подозрительно, думал он. И нарочитая благостность старой гуру, и ее темные намеки на «проклятие», тяготеющее над домом – и конечно же, мухи! Мухи, атакующие агента правоохранительных органов, откладывающие какие-то личинки ему под кожу – что это за личинки, может быть, яд? Изотопный маяк? Личинка инопланетного существа, которое отныне будет развиваться внутри человеческого организма, чтобы потом выйти из него наружу, разорвав словно кокон? Бред, это уже бред, догадался Литот. Так оно и есть: экран цифрового запястья тревожно порозовел, замигала тревожная надпись: t=38.8; Pr=14090.

Это реакция на укус мухи. Что, если всему виной эти гадкие насекомые – они нападают на других жильцов, заносят в кровь некую заразу, вирус… Но как мухи могут до полусмерти избить дюжего студента, да так, что его двухметровое тело теперь напоминает отбивную…