– Суперинтендант, это говорит миссис Норт, – заторопилась она. – Могла бы я с вами поговорить? Я хочу кое-что сообщить вам.

– Разумеется, – ответил он. – Я к вам заеду.

Она глянула на часы:

– Нет, пожалуйста, не надо. Я собираюсь в город и по дороге могла бы зайти в участок, если это удобно.

– Вполне удобно, – сказал он.

– Благодарю вас. Значит, я буду у вас минут через двадцать. До свидания!

Она положила трубку и, сбросив пуховое одеяло, соскользнула с кровати. Она подняла жалюзи, заботливо опущенные Салли, села за туалетный столик и при беспощадном свете солнца рассмотрела себя в зеркале.

Лицо было бледное, под глазами синяки.

– Боже, какой виноватый вид! – шепотом произнесла она и быстрым нервным движением выдвинула ящик с кремами, лосьонами и прочей косметикой.

Через десять минут, натягивая перчатки, она критически взглянула на свое отражение. Усилия увенчались успехом: из-под широкополой шляпы на нее смотрело лицо с бледным румянцем, пшеничные локоны были собраны в аккуратный пучок, брови слегка подведены, красивые губы подкрашены. На лестнице она столкнулась с горничной, которая ахнула и посетовала, что после всего мадам не хочет отдохнуть.

– Мне надо выйти, – ответила Хелен. – Если мисс Дру вернется раньше меня, пожалуйста, передайте ей, что я в городе и буду к чаю.

Она доехала до участка, где ее немедленно провели в довольно неуютный кабинет, где сидел Ханнасайд и просматривал стопку бумаг.

При виде ее он встал и приветствовал вопросительным взглядом.

– Добрый день, миссис Норт. Садитесь, пожалуйста!

– Благодарю вас. – Она села на стул напротив него. – Знаете, до этого я была в участке всего раз – когда потеряла собаку.

– Что вы говорите! – сказал он. – Так что вы хотели мне сообщить, миссис Норт?

Она посмотрела ему в глаза и откровенно призналась:

– Я бы хотела рассказать вам то, что надо было бы рассказать утром.

– Да?

В его голосе не было ничего, кроме вежливого интереса, это несколько смутило ее, и она продолжила запинаясь:

– Это было глупо с моей стороны, но вы знаете, как это бывает, когда вас неожиданно спрашивают… Нет, наверно, не знаете. Ведь вы… это вы всегда задаете вопросы.

– У меня достаточный опыт общения с людьми, которые или скрывали правду, или открывали лишь часть правды, если вы имеете в виду это, миссис Норт.

– Вероятно, – согласилась она. – Может быть, вы понимаете, как не по себе мне стало, когда утром вы заговорили о моей игре и долгах. Не буду скрывать, меня ужасно потрясло не убийство – к нему я не имею никакого отношения, – но то, что из-за моих отношений с мистером Флетчером вы могли принять меня за неизвестно кого… А для меня нет ничего хуже, чем огласка… игры и долгов. Поэтому утром я старалась говорить как можно меньше. Вы ведь меня понимаете, правда?

– Вполне, миссис Норт. – Он кивнул. – Продолжайте, пожалуйста!

– Хорошо. С тех пор как вы ушли, у меня было время подумать, и, конечно же, я понимаю, что, когда речь идет об убийстве, не годится о чем-либо умалчивать. Кроме того… – она застенчиво улыбнулась ему, – вы были так деликатны… и не выдали меня мужу, так что я чувствую, что могу положиться на вас.

– Я должен предупредить вас, миссис Норт, что, хотя у меня нет ни малейшего желания создавать ненужные осложнения в связи с этим делом, я смогу пощадить ваши чувства, если только это не помешает исполнению того, что я сочту своим долгом.

– Разумеется; я прекрасно понимаю это.

Он поглядел на нее. Несколько часов назад она сходила с ума от нервозности, сейчас она крепко держала себя в руках. Она смотрела ему в глаза с мольбой, но открыто и была уверена в себе настолько, чтобы не прибегать к притворному кокетству. Она была прелестная женщина, и он подумал о том, какие мысли роятся за ее кроткими голубыми глазами. Очевидно, она разыгрывает роль, но делает это она так хорошо, что он ни в чем не уверен. Несложно поверить, что утром она что-то утаила, причины, на которые она указывает, очень убедительны; но не так просто будет разобраться в том, что она готовится рассказать.

– Итак, миссис Норт, – сказал он бесстрастно, – что вы собираетесь мне сообщить?

– Это о том, что случилось после того, как я спряталась за кусты у кабинета мистера Флетчера. Я сказала, что, как только пришедший по дорожке мужчина вошел в дом, я убежала. На самом деле я не убежала.

– Что вы говорите! – Его проницательные глаза сощурились. – Но почему?

Она вертела в руках ручку своей сумочки.

– Видите ли, то, что я вам сказала о моем разговоре с мистером Флетчером, – неправда. Он был… не дружеский. По крайней мере, с моей стороны. Мистер Флетчер, как вы предположили утром, действительно добивался от меня того… в чем я никак не могла ему уступить. Я не хочу, чтобы у вас создалось ложное впечатление. Сейчас я оглядываюсь на все случившееся и вижу, что потеряла голову и… и, может быть, все преувеличивала. Мистер Флетчер действительно грозил мне моими расписками, но делал это шутя. Наверно, это был только розыгрыш, он ведь был совсем не такой. Я просто перепугалась и вела себя глупо. В тот вечер я пошла к нему, надеясь уговорить его отдать мне расписки. Какое-то его высказывание вывело меня из себя, и я убежала от него в бешенстве. Но, стоя за кустом, я вдруг поняла, что моя злоба меня не спасет. Я подумала, что лучше еще раз попытаться выманить у него расписки, хотя меня страшила мысль, что придется вернуться в эту комнату.

– Минуточку! – прервал ее Ханнасайд. – Что происходило в кабинете, пока вы прятались за кустом?

– Не знаю. Помните, я говорила, что, по-моему, мужчина закрыл за собой дверь? Это правда. Я слышала не слова, а гул голосов. Не думаю, что он пробыл в комнате больше шести-семи минут. Мне казалось, что дольше, но этого не могло быть, потому что, когда я наконец уходила из дома, часы в прихожей начали бить десять. Но это я забегаю вперед. Пока я ждала и не знала, что делать дальше, двери кабинета распахнулись и оба они, мистер Флетчер и тот мужчина, вышли на дорожку. У мистера Флетчера был высокий, ясный голос, и я отчетливо слышала, как он произнес: «Вы малость ошиблись. Позвольте мне проводить вас! «

– А другой? Он что-нибудь сказал?

– Если и да, я не слышала. Мистер Флетчер сказал что-то еще, но я не разобрала.

– Вам не показалось, что он вышел из себя?

– Нет, но он был не из тех людей, которые дают волю раздражению. Скорее, он говорил издеваясь. Не думаю, чтобы у них вышла ссора, потому что он шел рядом с тем мужчиной непринужденно: ни спешки, ничего. Я даже подумала, что, может быть, этот мужчина ошибся адресом.

– Гм… И затем?

– Вы знаете, что дорожка к калитке поворачивает за кустами? Как только «они достигли этого поворота, я выскользнула из-за своего куста и бросилась в кабинет. У меня была… была безумная надежда, что вдруг мои расписки лежат в письменном столе, мне показалось, что это мой единственный шанс заполучить их. Большинство ящиков не запиралось, и они меня не интересовали. Но из среднего ящика торчал ключ, и я случайно знала, что мистер Флетчер обычно его запирает. Я видела: чтобы открыть его, он достает ключ из кармана. Я выдвинула этот ящик, но моих расписок там не было. И тут я услышала, что мистер Флетчер возвращается: он шел по дорожке и насвистывал. Меня вдруг охватила паника, и, вместо того чтобы остаться на месте, я задвинула ящик и бросилась к двери в коридор. У меня была еще минутка, чтобы осторожно приоткрыть ее и убедиться, что там никого нет. Прежде чем мистер Флетчер вернулся в кабинет, я была в прихожей. Тут-то часы и начали бить. Я ужасно перепугалась, потому что это такие здоровенные часы, которые долго шипят, прежде чем начнут бить. Я выбралась через парадную дверь так тихо, как только могла, и вернулась домой через Вейл-авеню, на которую, как вам известно, выходит наш переулок.

Она кончила свой рассказ, и наступило молчание. Ханнасайд слегка поправил бумаги на письменном столе.