- Постойте! - возразил Зандер. – Я чего-то не понимаю. На данный момент Валентин всего лишь безземельный граф. Он наследник герцога, но никак не принц правящего дома.

- Условия Турнира, - объяснил Валентин со снисходительной улыбкой на красивых губах, - позволяют участвовать в нем любому титулованному дворянину, отвечающему требованиям возраста и не имеющему видимых телесных и душевных изъянов.

- То есть, - уточнил Зандер, начиная понимать, какая удача неожиданно улыбнулась ему в этот день, - если я ношу княжеский титул, мне двадцать пять лет, и я не урод, то могу участвовать в Турнире?

И в самом деле, если для того, чтобы получить доступ к книге, хранящейся в императорской сокровищнице, надо всего лишь жениться на принцессе-наследнице, так отчего бы ему этого не сделать?

- Какого фавна?! – едва не взорвался Валентин. – Что ты несешь, брат?!

- Я титулованный дворянин… - пожал плечами Зандер.

- Но ты же никто! – возмутился брат, и надо сказать, судя по выражению их лиц, все собравшиеся за столом были с ним согласны. – Ты ничтожество, Зандер, и тебе никогда не победить в Турнире. Появившись при дворе, ты только опозоришь нашу семью!

- С чего бы? – улыбнулся Зандер.

- Ты хоть представляешь, кто будет участвовать в Турнире? – вступил в разговор отец.

- Такие же люди, как он и я, - кивнул Зандер на брата. – Разве нет?

- Как я, но не как ты! – гневно бросил ему в ответ Валентин.

«Тут ты прав, - согласился с ним мысленно Зандер, - я куда круче. Но пусть это пока останется моим маленьким секретом!»

- Тебе виднее, - сказал он вслух. – Но вам меня не переубедить, господа мои родичи. Если таково мое право, я не премину им воспользоваться!

С этими словами он встал из-за стола, коротко поклонился, пожелал всем остающимся «Бон аппетит!» и покинул обеденную залу.

[1] Петанк - провансальский национальный вид спорта, бросание шаров.

[2] Vi sensorem - датчик силы (lat.)

[3] Лимб - цилиндрическое или коническое кольцо, или диск, разделённый штрихами на равные доли, как правило угловые (градусы, минуты и т.д.), деления на лимбе считываются непосредственно или с дополнительным нониусом, либо отсчитываются с помощью верньеров или микроскопов-микрометров.

3. Габи

Тристан Мишильер не ошибся. Габи Новак действительно была чрезвычайно умна и одновременно несчастна. Она отлично знала себе цену, вернее, обе цены - явную и тайную. Одна из них – та, что лежала на поверхности, - определяла все, другая – практически ничего. Что с того, что Габи была умнее любого из знакомых ей людей? Из ума, говорят старики, платье не сошьешь и супа не сваришь. Напротив, то, как она думала, и то, как быстро она это делала, могло стать непреодолимой преградой даже к тому жалкому счастью, на которое могла рассчитывать выросшая в чужом доме сирота. Умных не любит никто, а уж, если речь идет о женщине, без опасений пиши пропало. Это Габи отлично усвоила еще в раннем детстве, когда именно за умничанье ее травили и ненавидели буквально все: и взрослые, и сверстники.

Девочка – так считалось там, где она росла, - не способна знать больше главы семьи или его сыновей. Не могла и не должна была соображать быстрее них и демонстрировать не свойственные ее возрасту и опыту сметливость и проницательность. Не имела права самостоятельно научиться читать в пять лет, тогда как старший сын и наследник хозяина дома, в котором она жила на правах бедной родственницы, не вполне освоил искусство чтения даже в свои неполные тринадцать лет. Этому ушлепку даже школа ничем помочь не смогла, потому что глупость, как известно, не лечится. А Габи ничья помощь попросту не понадобилась, она справилась с задачей сама. Ни счет, ни грамота не показались ей чем-то из ряда вон выходящим. Когда Горц это понял, - осознал, наконец, своим скудным умишком, насколько он глупее «этой мокрощелки», - то озверел настолько, что едва не убил ее на месте. А ведь мог, имея в виду размеры, тупую силу и полное отсутствие способности думать наперед. Во всяком случае, избил он ее тогда так, что она потом две недели не вставала с кровати. С тех пор Габи научилась не выделяться, потому что ничто – ни острый ум, ни великолепная память, ни даже магический Дар, - не обеспечивали ей крышу над головой, пропитание и безопасность. Другое дело тихая, трудолюбивая и робкая девочка, все время остающаяся в тени и на задворках. Такую, если и шпыняют, то без злобы и остервенения.

«Любить не полюбят, но и до смерти не убьют».

А между тем, Габи действительно была невероятно умна. Все схватывала на лету. Любому делу училась легко и быстро, усваивая любые знания, как что-то само собой разумеющееся. Соображала стремительно и видела в людях и вещах многое из того, на что другие не обращают внимание или попросту не способны увидеть. И, тем не менее, главным для нее было оставаться в тени, не демонстрируя своих знаний и способностей, и, значит, не наживая себе новых врагов. Ей и старых хватало за глаза и за уши.

Поэтому в школе, – а семилетка была обязательна для всех граждан империи, - она училась, как все хорошие, но недалекие девочки: не плохо, но и не отлично, демонстрируя ровно то, чего от нее могли ожидать. Прилежная и усидчивая, не пустышка, но и умом не блещет. Этот образ нравился всем: и одноклассникам, и учителям, и домочадцам. А между тем, школьная программа оказалась для Габи настолько простой и легкой, что, если бы не библиотека, находившаяся в том же здании, ей пришлось бы совсем туго. К счастью, незадолго до ее поступления в первый класс, школа, в которой училась Габи, получила щедрое пожертвование – книжное собрание какого-то богатого купца из Поймы. Книг было много, и большинство из них так и стояли на полках с неразрезанными страницами. Похоже, Габи была первым, а зачастую и единственным человеком, который их прочитал. Впрочем, с книгами все тоже обстояло отнюдь непросто. Любовь к чтению добродетелью в их кругу не считалась, так что книги приходилось прятать от чужих глаз или маскировать под что-то более приемлемое и уж точно, что ожидаемое. Ведь нет ничего предосудительного в том, что девочка-подросток читает иногда слезливые романы про возвышенную «рыцарскую» любовь. Однако на самом деле читала-то Габи вовсе не романы, а книги по истории, математике и натурфилософии, а это уже тянуло на большие неприятности.

Тоже самое случилось и с ее Даром. Сила проснулась в ней очень рано, гораздо раньше, чем у большинства других колдунов и волшебников. Однако в девять лет она уже твердо знала, что есть вещи, о которых не следует никому никогда рассказывать. О том, что она обладает Даром Земли, Габи догадалась сама. В ее руках оживали даже завядшие цветы, лучше прорастала рассада, а на грядках ее крошечного огорода, устроенного на заднем дворе дома Новаков, созревала самая крупная и сладкая морковь в округе. Но Дар этот был настолько слабым, что окружающие ничего крамольного за ней не замечали, считая, что у Габи просто легкая рука, и «вообще она заботливая и старательная девочка».

Прочтя затем несколько довольно хороших, хотя и популярных книг, рассказывающих о магии и трактующих различные ее проявления, Габи убедилась, что интуиция ее не обманула. Ее магическая сила была, и в самом деле, незначительна. Она с трудом могла определить состав грунта на глубину десяти-пятнадцати сантиметров под подошвами ботинок. Чувствовала в почве влагу, но только если речь шла о поверхностном слое. А чтобы заставить плодоносить старую выродившуюся яблоню, ей пришлось работать с деревом едва ли не всю весну. Сейчас на этой яблоне росли чудесные сладкие яблоки – большие, желто-красные и невероятно ароматные, - но на целый сад сил Габи явно не хватило бы. И все-таки у нее – в отличие от абсолютного большинства жителей Поймы, - имелся Дар, о котором, впрочем, не стоило говорить вслух, поскольку магов в этих местах не просто недолюбливали, зачастую их страшно боялись и оттого, наверное, ненавидели.