Среда, 4 февраля 1987 года, Сирийская пустыня
Такого безжизненного пейзажа Грег никогда еще не видел. Край, над которым они летели, казался вымершим. Скудная растительность цеплялась за жизнь на вулканической породе пустынного плато. На побережье растительность была сравнительно буйной, но финиковые пальмы и пахотные земли постепенно уступали место соснам, по мере того как тройка вертолетов оставляла все дальше горы Джебель-Друз. Затем сосны сменились зарослями колючих кустарников. Единственными признаками жизни были попадавшиеся время от времени селения, где пастухи в длиннополых одеяниях и тюрбанах отрывались от своих коз и провожали их подозрительными взглядами.
Полет был долгим, шумным и трудным. Вертолет болтало, и лица у сопровождающих сенатора были кислые. Он оглянулся на Сару; она неуверенно улыбнулась ему и пожала плечами. Вертолеты начали снижаться над небольшим городком, окруженным частоколом пестрых палаток, который вырос на том месте, где когда-то давным-давно было русло реки. Солнце заходило за голые багровые холмы; повсюду мерцали огоньки костров.
Ветер, поднятый лопастями винта вертолета, взметал серую пыль. Вернулся Билли Рэй.
– Джоанна сказала, все в порядке, можно садиться, сенатор! – прокричал он сквозь рев двигателей, приставив руки ко рту рупором. – Но я хочу, чтобы вы знали: мне все это не нравится.
– Нам ничего не грозит, Билли, – громко ответил Грег. – Надо быть психом, чтобы попытаться что-нибудь с нами сделать.
Рэй бросил на него косой взгляд.
– Вот именно. Он же фанатик. Секта Hyp причастна ко всем террористическим акциям по всему Ближнему Востоку. Явиться в его логово по первому свистку и с ограниченными ресурсами, которые есть у меня в распоряжении, – значит наплевать на собственную безопасность.
Голос у него был скорее возбужденный, чем встревоженный: драка доставляла Карнифексу удовольствие, – но под нарастающим предвкушением Хартманн улавливал легкую нотку холодного страха. Он потянулся к сознанию Билли и раздразнил этот страх, наслаждаясь ощущениями, когда это чувство обострилось. Что ж, следовало сделать это не ради собственного удовольствия, а потому, что беспричинный страх заставит Билли действовать эффективнее, если что-нибудь случится.
– Спасибо за заботу, Билли, – сказал он вслух. – Но мы уже здесь. Посмотрим, что нам удастся сделать.
Вертолеты приземлились на центральной площади у мечети. Делегаты высыпали наружу; сюда прилетела лишь часть делегации. Hyp аль-Алла запретил всем «мерзким выродкам» показываться ему на глаза; таким образом, из списка выпали все явные джокеры вроде отца Кальмара и Кристалис; Радха и Фантазия сами предпочли остаться в Дамаске. Высокомерный тон «приглашения» Нура аль-Аллы разозлил многих делегатов; между ними даже разгорелся ожесточенный спор, надо ли вообще ехать туда. В конце концов настойчивость Хартманна взяла свое.
– Послушайте, я, как и все вы, нахожу его требования возмутительными. Но этот человек здесь царь и бог. Он правит Сирией, равно как доброй частью Иордании и Саудовской Аравии. Не важно, кто законные правители – Hyp аль-Алла сплотил секты воедино. Мне не нравится ни его учение, ни его методы, но я не могу отрицать его власть. Если мы повернемся к нему спиной, то не изменим ровным счетом ничего. Предрассудки, насилие, ненависть, которые он насаждает, продолжат распространяться. Если же мы встретимся с ним – что ж, по крайней мере, у нас будет надежда заставить его умерить свою жестокость. – Он рассмеялся, отчасти над собой, и покачал головой, перечеркивая все, что только что сказал сам. – Я не думаю, что у нас есть ответ на все вопросы, честное слово. И все же… нам придется столкнуться с этим, если не с Нуром аль-Аллой, то у нас дома, с фундаменталистами вроде Лео Барнетта. Предрассудки не исчезнут, если мы будем просто делать вид, что их нет.
Кукольник выбрался наружу и позаботился о том, чтобы Хирам, Соколица и все остальные, кто находился в его власти, согласно забормотали. Все остальные неохотно прекратили возражения, хотя большинство в знак протеста решили остаться в Дамаске.
В конечном итоге из тузов решили встретиться с Нуром аль-Аллой Хирам, Соколица, Браун и Джонс. Сенатор Лайонс решила ехать в последнюю минуту. Тахион, к смятению Грега, настоял на том, чтобы его включили в группу. Журналисты и сотрудники службы безопасности также увеличили ее ряды.
Когда стрекот винтов замедлился и из люков вертолетов на землю спустили трапы, из мечети вышла кахина. Она поклонилась прибывшим.
– Hyp аль-Алла приветствует вас, – проговорила она. – Пожалуйста, следуйте за мной.
Кахина сделала приглашающий жест, и в этот миг Грег услышал, как вдруг ахнула Соколица. И в ту же секунду он ощутил возмущение и панику. Он оглянулся и увидел, что она прикрылась крыльями, словно пытаясь защититься, а глаза ее прикованы к площадке перед мечетью. Он проследил за ее взглядом.
Между зданиями пылал огонь. В его колеблющемся свете все различили три кишащих червями тела, сваленных у стены. Вокруг них валялись камни. Ближайшее тело явно принадлежало джокеру: вместо лица у него была покрытая шерстью удлиненная морда, вместо рук – ороговевшие клешни. Потом в нос им ударил запах, густой и зловонный; Грег ощутил всеобщее потрясение и омерзение. Лайонс яростно и шумно рвало; Джек Браун выругался себе под нос. А Кукольник внутри него злорадно ухмылялся.
– Что это за безобразие? – осведомился Тахион у кахины.
Грег проскользнул в ее сознание и обнаружил там переливающиеся оттенки смущения. И все же, когда женщина вновь посмотрела на него, поверх возмущения уже была безмятежно-изумрудная вера; ее голос звучал старательно ровно и взгляд был спокоен.
– Они были… выродками. Аллах отметил этих недостойных своим клеймом, и их смерть ничего не значит. Так постановил Hyp аль-Алла.
– Сенатор, мы уезжаем, – объявил такисианин. – Недопустимо сносить такие оскорбления. Кахина, передайте Нуру аль-Алле, что мы заявим решительный протест вашему правительству.
Его аристократическое лицо одеревенело от сдерживаемой ярости, кулаки были сжаты. Но не успел никто из них сдвинуться с места, как из арочного входа в мечеть появился Hyp аль-Алла.
Грег ни на секунду не усомнился, что Свет Аллаха специально выбрал для встречи такое время, чтобы наиболее выгодно продемонстрировать себя. В сгущающейся тьме он, окруженный священным сияющим ореолом, казался средневековым образом Христа. На нем была тонкая джеллаба, сквозь которую рдела его кожа, борода и волосы казались черными на фоне этого сияния.
– Hyp аль-Алла – пророк Аллаха, – с заметным акцентом сказал он по-английски. – Если Аллах отпустит вас, можете уезжать. Если же Он велит вам остаться, вы останетесь.
Его голос был словно виолончель – великолепный, виртуозно настроенный инструмент. Хартманн понимал, что должен что-то ответить – но не мог. Все члены группы умолкли; Тахион застыл на полпути к вертолетам.
Сенатору пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы заставить язык подчиняться себе. Его сознание словно затянула липкая паутина, и лишь сила Кукольника помогла ему разорвать эти путы. Когда он все-таки ответил, собственный голос показался ему тонким и скрипучим.
– Hyp аль-Алла допускает убийство невинных.
– Hyp аль-Алла допускает убийство невинных. Это не сила Аллаха. Это лишь слабость человека, – проскрежетал Грег.
Саре хотелось поддержать его, но язык отказывался повиноваться. Все вокруг стояли, как будто на них напал столбняк. Проныра Дауне как строчил что-то лихорадочно в своем блокноте, так и застыл, сжимая в пальцах позабытый карандаш.
Она ощутила приступ страха – за себя, за Грега, за всех.
«Не надо было нам приезжать. Этот голос…»
Им было известно, что Hyp аль-Алла – блестящий оратор, они даже подозревали, что в его голосе скрывается сила, но ни в одном из докладов не говорилось, что он столь могуществен.
– Человек слаб, когда от него отворачивается Аллах, – безмятежно продолжал Hyp аль-Алла. Его голос незаметно зачаровывал, окутывал ватным оцепенением. Когда он говорил, его слова казались исполненными правды.
