Девушка все еще не отошла от впечатления, которое произвела его внешность. Невежливость незнакомца стала последней каплей.

– В в вакаримасен, – неуверенно произнесла она.

– Нет, понимаешь. Ты понимаешь меня лучше некуда. Иди и скажи своему начальнику, что я хочу поговорить с ним. Живо.

Он ждал у входа. Зал был длинный и узкий, с низким потолком и зеркальным кафелем на левой стене, над рядом кабинок. Вдоль другой стены тянулась барная стойка с хромированными табуретами. В основном здесь были корейцы в дешевых синтетических костюмах и широких галстуках. Из-под их воротничков и манжет виднелись татуировки. Как только кто-нибудь из них поднимал на него глаза, Фортунато отвечал им тяжелым взглядом, и они отворачивались.

Было одиннадцать часов. Даже ощущая, как внутри его колышется сила, Фортунато был не вполне спокоен. Он ведь иностранец на чужой территории, в самом сердце вражеского оплота.

«Я не развлекаться сюда пришел, – напомнил он себе. – Я здесь затем, чтобы заплатить долг Хирама и убраться подобру-поздорову».

И тогда все будет хорошо. Среда еще даже не подошла к концу, а дело Хирама уже почти улажено. В пятницу «Боинг 747» улетит в Корею, а потом в Советский Союз с Хирамом и Соколицей на борту. А он будет предоставлен сам себе и сможет подумать о том, что делать дальше. Или, пожалуй, ему самому стоит сесть на этот самолет и вернуться в Нью-Йорк. Соколица сказала, что у них нет будущего, но, может быть, это не так.

Он любит Токио, но Токио никогда не ответит ему тем же. Японская столица позаботится обо всех его потребностях, позволит ему огромные вольности в обмен на даже самую слабую попытку соблюдать правила вежливости, ослепит его своей красотой, доведет до изнеможения своими изощренными чувственными утехами. Но он навсегда останется гайдзином, чужаком, никогда не заведет семью в стране, где важнее семьи нет ничего.

Девушка присела на корточки у последней кабинки, принялась объяснять что-то японцу с длинными завитыми волосами и в шелковом костюме. На его левой руке недоставало мизинца. Раньше якудза отрубали себе пальцы в искупление ошибок. Теперешняя молодежь, насколько Фортунато слышал, не слишком горячо одобряла эту традицию. Он собрался с духом и подошел к столику.

Оябун – на вид ему можно было дать лет сорок – сидел у стены. Две дзё-сан расположились рядом с ним, и еще одна напротив, между парой дюжих телохранителей.

– Оставь нас, – велел Фортунато девушке, которая его встретила. Она, не закончив робкого возражения, поспешила прочь. Один из телохранителей поднялся, намереваясь вышвырнуть наглого чужака. – И вы тоже, – сказал Фортунато, по очереди поглядев в глаза каждому из них и девушкам.

Оябун взирал на все происходящее с невозмутимой улыбкой. Фортунато низко поклонился ему. Главарь склонил голову:

– Меня зовут Канагаки. Присядете?

Фортунато уселся напротив него.

– Гайдзин Хирам Уорчестер прислал меня сюда заплатить его долг. – Он вытащил из кармана чековую книжку. – Сумма, насколько я понимаю, составляет два миллиона иен.

– А а, – протянул Канагаки. – Еще один туз. Вы доставили нам массу приятного времени. В особенности маленький человечек с красными волосами.

– Тахион? А он-то здесь при чем?

– Здесь? – Он указал на чековую книжку Фортунато. – Здесь ни при чем. Однако за эти дни многие дзё-сан пытались доставить ему удовольствие. Похоже, он лишился своей мужской силы.

У Тахиона не стоит? Он чуть не расхохотался. Этот факт определенно объяснял скверное расположение духа, в котором маленький такисианин пребывал при встрече в отеле.

– То, почему я здесь, не имеет никакого отношения к тузам, – сказал он вслух. – Обсудим наше дело.

– А а. Дело. Очень хорошо. Значит, мы договоримся, как деловые люди. – Оябун взглянул на часы и улыбнулся. – Да, сумма составляет два миллиона иен. А через несколько минут она превратится в четыре миллиона. Жаль. Вряд ли вы успеете доставить сюда гайдзина Уорчестера-сана до полуночи.

Фортунато покачал головой.

– Уорчестеру-сану нет никакой необходимости появляться здесь лично.

– Еще как есть. По нашему мнению, в этом деле на кону стоит честь.

Чернокожий туз посмотрел собеседнику в глаза.

– Я прошу вас сделать то, что необходимо. – Он превратил ритуальную фразу в приказ. – Я отдам вам деньги. Долг будет погашен.

У Канагаки оказалась очень сильная воля. Он едва ли не произнес слова, которые рвались у него из горла. Однако Фортунато услышал то, что захотел:

– Я сделаю это из уважения к вам.

Фортунато выписал чек и передал его Канагаки.

– Вы меня поняли. Долг погашен.

– Да, долг погашен, – эхом отозвался оябун.

– На вас работает один человек. Убийца. По-моему, он называет себя Человек Ч.

– Мори Рииши.

Он назвал имя на японский манер – сначала фамилию, потом имя.

– Вы не причините зла Уорчестеру-сану. Ему не должно быть причинено зла. Этот Человек Ч, Мори, не приблизится к нему.

Канагаки молчал.

– В чем дело? – спросил Фортунато. – Чего вы не договариваете?

– Слишком поздно. Мори уже в пути. Гайдзин Уорчестер умрет в полночь.

– Черт!

– Мори приехал в Токио с великолепной репутацией, но у нас нет доказательств. Ему очень хотелось произвести хорошее впечатление.

Фортунато сообразил, что так и не позвонил Соколице.

– Какой отель? В каком отеле остановился Уорчестер-сан?

Японец развел руками.

– Кто знает?

Фортунато начал подниматься. Пока шла беседа, телохранители, усилив свои ряды, оцепили столик. Чернокожему гиганту было не до них. Он окружил себя клином силы и бросился к двери, растолкав их в стороны.

Роппонги все так же бурлила. На станции Шинъюку припозднившиеся гуляки, должно быть, штурмовали последние поезда. На Гиндза выстраивались очереди к стоянкам такси. Было десять минут двенадцатого. Времени не оставалось.

Он выпустил свое астральное тело и сквозь ночь полетел к отелю «Империал». Неон, зеркальное стекло и хром слились в одно пятно на бешеной скорости. Он остановился, лишь когда проник сквозь стену отеля и завис в комнате Соколицы. Там он сделался видимым, светящимся, золотисто-розовым призраком своего физического тела.

«Соколица», – мысленно позвал он.

Она заворочалась в постели, открыла глаза. С легким, каким-то отстраненным уколом боли Фортунато увидел, что она не одна.

«Мне нужно узнать, где Хирам».

– Фортунато? – прошептала женщина и увидела его. – О господи.

«Быстрее. Название отеля».

– Подожди минутку. Я записала. – Обнаженная, она подошла к телефону. Астральное тело Фортунато не знало ни страсти, ни голода, и все же эта картина всколыхнула что-то в его душе. – «Гиндза Дай-Ичи». Номер восемьсот первый. Он сказал, это большое Н образное здание рядом со станцией Шимбаши…

«Я знаю, где оно. Приезжай туда как можно скорее. Приведи помощь».

Он вскочил обратно в свое физическое тело и взвился в воздух.

Ему так не хотелось устраивать этот спектакль! Жизнь в Японии сделала его еще более чувствительным к общественному мнению, если сравнить с Нью-Йорком. Но выбора не оставалось. Он взмыл прямо к небу, так высоко, чтобы нельзя было различить лица, задранные вверх, чтобы поглазеть на него, и по дуге полетел к отелю «Дай-Ичи».

Ровно в полночь он стоял у номера Уорчестера. Дверь была заперта, но Фортунато силой мысли открыл запоры, разбил в щепки дерево вокруг них.

Хирам подскочил в кровати.

– Что…

Фортунато остановил время.

Словно затормозила с лязгом летящая вперед махина поезда. Неисчислимые шумы отеля замедлились, превратились в низкий рык, затем повисли в тишине между ударами его сердца. Теперь он не слышал собственного дыхания.

В комнате никого не было, только старый приятель. Поворачивать голову было больно; Хирам, должно быть, видел его движение в размытой дымке скорости. Раздвижные двери в ванную были открыты. За ними тоже никого не было видно.