Узорчатая полоска стали, звякнув, упала прямо перед ним на желтый камень улицы. Граф де Нот буквально споткнулся о брошенный кем-то меч. Подняв глаза, он успел увидеть в одном из окон промелькнувшую белую чалму и такой же плащ. Даже не подумав удивиться — не до того было — и мысленно поблагодарив и неведомого дарителя, и Всеблагого Хранна за столь своевременный дар, паладин взялся за резную рукоять, выпрямился и огляделся.

За бочкой неподалеку сидела женщина с обнаженным лицом — первая представившаяся Ильдиару асарка (если не считать рабынь в застенке), которая не пряталась под чадрой. Женщина была немолода, одета в серо-голубые одежды, забрызганные кровью. Она прижимала к груди окровавленное тело ребенка. Она причитала и плакала, время от времени убирая с лица багровыми пальцами белоснежные волосы. Она пыталась отогнать наглых мух, которые осадили ее, словно голодные кошки, увидевшие хозяйку, вышедшую с миской требухи во двор.

На земле в нескольких шагах от нее лежал убитый бахши в зеленых одеждах; его тюрбан и халат пересекали два крест-накрест алых росчерка, подле валялся разрубленный дутар — музыка не помогла певцу выжить.

У двери какого-то дома лежал ничком человек в богатом халате, из-под его левой руки ветер выхватывал и разносил по улице свитки с записями о ссудах и списки имен должников. Ростовщик был непомерно толст, и его дряблый живот растекся из-под него, как лужа гнили. И все же, несмотря на предположения бедных горожан, кровь его была самого обычного цвета, и в ней не было змеиного яда. Кинжал торчал в лопатке ростовщика — должно быть, кто-то из угнетаемых им людей отомстил ему под шумок. Убийца наивно полагал, что мир со смертью безжалостного черствосердого мздоимца станет чище, но что он сделал точно, так это всего лишь добавил грязи на улицу еще одним трупом.

Чуть в стороне лежал перевернутый паланкин. Дорогие шелка пологов распростерлись по пыльным камням, несколько шитых подушек, разорванных и вспоротых, обнажили свое пуховое нутро, а из-под носильной рейки виднелось некогда изящное, а сейчас немилосердно изломанное тело в полупрозрачных одеждах — красавица, которую несли в паланкине рабы, погибла, когда началась паника: носильщики бросили свою ношу, и тяжелые носилки, упав, перевернулись, передавив шею бедной девушки…

Мертвые верблюды… бурдюки с вытекающей из горлышек водой… камней мостовой не видно из-за рыбы вперемешку с абрикосами. Металлический запах крови смешался с металлическим запахом оружия. А Смерть в это время сидела на одном из ближайших плетней и, поглощая инжир и рахат-лукум, наблюдала за происходящим — по бледной кости челюстей стекал сок, смешиваясь с сахарной пудрой.

И тут Ильдиар не выдержал. Он застыл на месте и согнулся пополам. Он едва не рухнул на грязную мостовую, почувствовав неимоверную тошноту. Головокружение. Темнота в глазах. Заложенные уши, будто крепко закрытые толстыми пуховыми перинами. Мерзкое ощущение сердца, бьющегося где-то в районе горла. Жар, разливающийся по всему телу, будто от лихорадки. А почему «будто»? Он ведь провел столько времени среди рабов! В самом смешении болезней, список которых каждое утро заносил в свою книгу писарь Гаума! Он кашляет вот уже несколько дней, а в горло словно вцепились чьи-то когти. А еще раны от хлыста на спине, боль которых уняли, но вряд ли Сахид Альири и его змеиное зелье позаботились о заразе, которая могла туда проникнуть. Кажется, Пустыня все-таки его достала и… и… и вдруг все прекратилось.

Первыми вернулись звуки. Шум кипящего в котле собственных страхов города вновь стал четким и всепроникающим. Совсем близко кричали, стонали, молили, проклинали, сталь свистела и сталь звенела, а подчас она впивалась в плоть — этот звук ни с чем не спутаешь. Ильдиар осторожно поднял голову. В затылке и висках еще ощущалась тяжесть, но она не шла ни в какое сравнение с тем, что паладин пережил всего мгновение назад. Перед глазами еще все двоилось, но окружающее постепенно приобретало четкость очертаний. Что это было?! Что это за болезнь такая, при которой случаются столь резкие и острые приступы? Ильдиар разогнулся, сделал неуверенный шаг, второй, третий. И тут он понял, что ноги сами несут его туда, где сейчас умирали ан-харцы и бергары. Еще миг, и он осознал, что на самом деле его тянуло туда неведомое ощущение, сродни предчувствию: ему кажется — нет, он уверен! — что ему туда нужно! И при этом, не откладывая дела на потом, а… немедленно!

Схватка в переулке почти сошла на нет. Ильдиар бросился к единственному оставшемуся там солдату Ан-Хара; тот пятился назад, выставив перед собой короткий прямой меч с очень широким клинком, защищаясь от двух наступающих на него черных, будто сошедшие с ума тени, бергаров. Алый плащ выделял его среди простых бойцов, лежащих тут же, в пыли. Кроме того, на голове воина красовался позолоченный шлем, обмотанный белым тюрбаном, тогда как рядовые солдаты уж точно не могли похвастать подобным. Серебристая борода возлежала на позолоченной кольчуге. Определенно, это был какой-то офицер из благородных…

— С дороги, старик. — Ильдиар бесцеремонно оттолкнул ан-харского воина в сторону и, пройдя мимо него, взмахнул мечом.

В этот миг он был слаб, истощен, но уже даже не понимал этого — разум дрогнул и отступил, давая место для действия рефлексам. А сейчас это был для Ильдиара де Нота единственный шанс победить. Жадный глоток свободы был живительнее враньей живой воды. Также в руках у него был меч, и этого было достаточно, ведь кто он такой? Верно — всего лишь «мечник со слишком горячей кровью»… Большего не требовалось.

— Йаарг! — закричал какой-то бергар, занося ятаган для удара.

Ильдиар вонзил меч ему в лицо, выдернул, отбил выпад сбоку, крутанул оружие и, проведя удар под тяжелым ятаганом, воткнул клинок в бок нового врага. Второй бергар упал в желтую пыль. Спустя несколько мгновений стоять на ногах на улице не осталось никого, кроме беглого раба и застывшего позади него ан-харского офицера в алом плаще.

— Неужели ваш султан полагает, что какой-то чужеземец и один лишь старик сдержат натиск бергаров? — Ильдиар сплюнул багровую слюну — рот его был полон крови: должно быть, ударился, когда его оттолкнули, выбегая из застенка, рабы. — Я погляжу, все твои воины разбивают себе лбы о порог Хранна в мольбах пустить их…

Паладин хрипел и кашлял, согнувшись пополам, — короткая схватка вызвала боль во всем теле, измождение, ненадолго отступившее, вернулось и востребовало долг. Голова немилосердно болела, привычный непрекращающийся гул в черепной коробке и заложенные уши, вызванные мигренью, которая мучила его уже дней пять, превратились в истинную пытку. Словно повторялся давешний приступ. Как будто кто-то вытеснял его из его же головы. Силой. Рывками. Хотелось просто забыться, но… отчего-то странная улыбка все пыталась пролезть на его губы. Словно он был рад какой-то подлости, творимой исподтишка, словно только что совсем рядом раздалась жестокая и неуместная, но остроумная шутка.

Ильдиар де Нот склонился и вытер меч об одежду одного из убитых, после чего распрямился и вздрогнул. Он огляделся по сторонам: дома, повозки, ряды бочек и ящиков, разломанные прилавки, мертвецы, разруха… Затем, будто после безумного пробуждения, когда ты не знаешь, кто ты, он пристально поглядел на свои сбитые в кровь руки с обломанными нестриженными ногтями, на опухшие запястья и украшающие их кандалы. Незнакомый меч, подброшенный каким-то человеком в белых одеждах… Словно видит его в первый раз, Ильдиар уставился на стоящего рядом и пребывающего в состоянии глубокого удивления старика в доспехе.

— Мои воины сейчас подойдут! — сказал ан-харец. — Они разбирают завалы на подходах к переулку Селим-фатх.

— Ага, значит, я нахожусь в переулке Скорпионьего Жала?!

И правда, кругом возвышались смутно знакомые дома, ведущие к площади рынка рабов.

— Кто ты, чужеземец, вознамерившийся в одиночку спасти Ан-Хар? — полюбопытствовал асар, с подозрением глядя на обрывки цепей на руках и ногах Ильдиара.