«Значит, все это был морок? — подумал Кариф. — Всего лишь наваждение, быть может, насланное каким-то могущественным колдуном, и только… обман…».

У пустынника совсем не осталось сил, сердце все еще бешено колотилось, а в ушах до сих пор стоял зубовный скрежет клыкастой тени… И при этому нужно было что-то решать.

Все планы пошли прахом, и сложилось так, что фактически он ушел ни с чем — зазря проделал такой долгий путь, и теперь не только его жизнь, но и душа в опасности. А самое печальное — то, что нет времени. Совсем не осталось… каждый день на счету… Сперва ему навязали спутника и…

Кариф замер и даже прекратил дышать. Он все понял. «Тебе дали свечу. Ты перережешь фитиль, раскрошишь воск…».

Кап… кап… раздалось вдруг откуда-то рядом со столом, и Кариф от неожиданности даже выхватил кинжал. И все же в комнате, кроме него, по-прежнему никого не было. А на столе, в серо-голубой лужице, лежал небольшой мешок из черной ссохшейся кожи. Что это? Кариф неуверенно подошел ближе. Вряд ли это собственность Грышгана… Он вспорол мешочек кинжалом. Руки предательски задрожали, а из прорехи посыпалось золото. В звоне демонского дара он различил смутное «Задуй… свечу…»..

… Этот кошмар преследовал его каждую ночь с тех самых пор, как они пересекли границу пустыни. Так демон напоминал ему о своем присутствии. Сахид открыл глаза.

Ильдиар проснулся со страшным чувством голода и тут же обнаружил рядом со своей кошмой еду. На расшитом разноцветными узорами коврике на глиняной тарелке призывно дымилась жареная баранина, подле приютилась грудка фиников, здесь же нашлось место и для ароматных лепешек. Паладин жадно принялся за еду, даже не задумываясь, быть может, он сейчас поглощает все тот же негатор, который сковывает его крепче кандалов.

Отправляя в рот очередной кусок мяса, Ильдиар услышал два громких голоса неподалеку. Кто-то отчаянно спорил. Осторожно прокравшись к входу в шатер, Ильдиар аккуратно отодвинул краешек полога и выглянул наружу. В десяти шагах от него стояли двое мужчин. Одним из них оказался Сахид Альири, а второй был незнакомцем. Этот высокий смуглый человек лет пятидесяти выглядел намного богаче своего собеседника: темно-синий, как ночное небо в пустыне, халат его изукрашивала тонкая вязь сложного белого орнамента, а ткань отличалась мягким шелковистым переливом. Широкий пояс, казалось, был соткан из нитей чистого золота и расшит драгоценными камнями. На голове асара высился громадный белоснежный тюрбан, и в лучах рассветного солнца он отливал легким металлическим блеском. Ильдиар предположил, что данное сооружение должно весить так много, что удерживать голову прямо очень непросто. Паладин присмотрелся и различил, что лицо важного асара было круглым, точно луна, и на нем застыло выражение утомленного и вальяжного недовольства. Он размеренно, но, было видно, раздраженно поглаживал окладистую белоснежную бороду и хмурил кустистые брови.

— … И сколько раз подобное будет повторяться, Али? — Сахид Альири же был явно разгневан и явно сдерживал себя с величайшим трудом. — Твоя цена походит на мираж. Стòит мне к ней подобраться, как она ускользает. А после и вовсе увеличивается!

— Цена растет ежедневно, как и стоимость воды, как и стоимость верблюдов, — размеренно ответил собеседник: судя по голосу, этот человек явно привык повелевать. Должно быть, это и был Али-Ан-Хасан, владелец оазиса. — Не я диктую законы пустыне, а она пишет их ветром на листе дюн. И уж, конечно, не моя вина в том, что ты, сын такого великого человека, каким был твой отец, тратишь время и силы на бесцельные странствия и самоубийственные авантюры, когда мог бы стать тем, кем Альири, да развеют Семь Ветров его прах над Небесным Градом, мог бы гордиться.

— Я уверен, мертвецам уже безразлично, кем гордиться.

— И не моя вина в том, что эти авантюры не приносят тебе нужную сумму…  — будто бы и не услышал язвительного замечания Сахида Хасан.

— Не приносят? — возмутился ловец удачи. — Да я угнал торговый ганьи из порта Эгины с двумя десятками рабов на борту и товаром на полторы тысячи динаров. Неужели целое судно и рабы могут стòить меньше моего драгоценного камня? — И уже тише, но с не меньшей яростью добавил: — Камня, который ты так подло украл у меня?

— Я прощаю тебе оскорбление, сын Альири, ведь ты еще несмышленый мальчишка, — задумчиво сказал Хасан; глаза его сверкнули алчным блеском. — Но ты прав: эгинский ганьи и два десятка рабов, ну и товар на полторы тысячи динаров в придачу стоят твоей вещи. Отдай их мне, а я верну тебе твою безделушку. Где же он, твой корабль?

Сахид опустил взгляд и в отчаянии сжал кулаки.

— В Шаймаркане, на речном порту, — еле слышно проговорил он.

— Бросил судно у орков? Это как положить кусок мяса в центре клетки с тиграми. Останется недолго ждать того, кто первым вцепится в него клыками. А рабы?

— Рабы на судне, — ответив, Сахид будто бы весь сжался.

— Пусть так. Но товар? Полторы тысячи динаров… Да за эти деньги можно открыть лавку в самом центре базара в Ан-Харе!

— Оставил, — совсем опустошенно проговорил Сахид. — Подарил старику Бен-Алибу из Харума. Он в то время появился в Гортене, а мне нужно было срочно избавиться от прикрытия. Караван ведь являлся всего лишь частью маски, чтобы пробраться в Гортен и встретиться с…

— О ветры! — возопил Хасан. — Каков глупец!

— Позволь мне самому распоряжаться своими имуществом и жизнью, друг моего отца. Что сделано, то сделано. Ибо, как говорит древняя пословица: «Если бы Амумали заранее знал о кознях джинна, придумал бы желания поумнее…»..

— Ты прав, Сахид. Ты прав. — Хасан задумчиво поглядел на собеседника. — Но давай вернемся к нашему вчерашнему разговору. Зачем тебе рисковать жизнью, чтобы оставить в живых этого чужака? «Продать в Ан-Харе», тоже мне… Ты так дорожишь этим никчемным камнем, вывезенным из чужого края, что пойдешь ради него на все? — в его голосе прозвучали подозрительность и недоверие, смешанные с тревогой. — Да стоят ли этого даже все сокровища султана, я уж не говорю о каком-то одном рубине?! Подумай, что ждет твою душу…

— А если на кону кое-что важнее жизни и души? Не заставляй меня сожалеть о том, что рассказал тебе все о своей сделке, Али.

— В Ан-Харе по-прежнему тебя ждут? — Хасан прищурился и поспешил сменить тему. — Вернее, твою голову? Не отвечай! Я все знаю. Ветер приносит вести об удвоении награды за голову опасного головореза Карифа. Мне жаль тебя, сын моего друга.

— Жаль? И поэтому ты все время увеличиваешь цену? — В глазах Сахида блеснула сталь. — Поэтому не отдаешь мне то, что и без того мое по праву? Да твоя жалость — просто платок, сплетенный из волос джиннии, обтирающий мою душу!

— Именно поэтому, мальчишка! — Али схватил Сахида за плечи. — Мне жаль тебя, поскольку ты мне как сын! Признаю, что рубин прекрасен, но и ты признай: не стòит он и капли пота с твоего чела, и капли крови с мизинца! Ты, будто одержимый ракшас, бросаешься в бой, рискуешь жизнью ради какой-то вещицы, но душа… Ты с коварными джиннами не заключал договоров, но сделал это с чужеземными мерзкими демонами!

— Эти дела не касаются тебя, Али. — Сахид высвободился из рук отцовского друга. — Я волен сам распоряжаться своей душой, или ты сомневаешься в моем праве?

— Каждый волен копать себе могилу сам, — с ложным смирением заключил Али. — Я не буду тебя отговаривать, и пусть мои глаза будут засыпаны жестоким песком, если я хоть на миг подумал подглядеть твою тайну… Что ж, довольно разговоров под палящим солнцем. Я хочу видеть твоего раба.

Ильдиар резко отскочил на середину шатра и сгорбился на ковре у тарелки, жадно отправляя в рот остатки еды. Пленник сделал вид, что поначалу даже не заметил, как полог шатра откинулся и внутрь вошли.

— Так вот он каков, великий магистр ордена Священного Пламени, — презрительно бросил Али-Ан-Хасан. — Ты ведь меня уверял, сын моего друга, что он крепок, как могучий карагач, но на деле он лишь грязный ничтожный червь, недостойный лизать пыль с туфель благородных асаров. Сдается мне, твои планы продать его столь же самонадеянны, как и попытки выручить десять динаров за старого ишака, расхваливая всем его молодые годы. Если бы я не знал тебя раньше, Сахид, то счел бы наивным глупцом…