— Я знаю, что делаю, Али, — отозвался ловец удачи, — есть место, где за него заплатят достойную цену.

— Вот что. Из уважения к памяти твоего отца и тех дней, когда мы с ним ходили под одним парусом… В общем, через два дня я снаряжаю караван рабов в столицу. Я позволяю тебе присоединиться к нему и даже пройти в город под моей защитой. Это большое доверие, Сахид Альири, надеюсь, ты понимаешь…

— … что ты потребуешь платы за это доверие?

— Ну, зачем же так сразу… Услуга за услугу, друг мой…

Сахид Альири смиренно склонил голову. Удовлетворенный этим, хозяин оазиса кивнул ему и вышел, легким движением руки откинув входной полог шатра. Тогда асар, наконец, обратил внимание на своего пленника:

— Рад видеть тебя в добром здравии, паладин. Выглядишь на тысячу динаров, не меньше.

— Твоими заботами, Сахид, — отозвался Ильдиар. — Так ты, оказывается, не только не купец, но еще и разыскиваешься за вознаграждение? Да уж, судьба определенно записала меня в свои любимцы…

— Хе-хе. И все-таки она благоволит нам, как считаешь? Через каких-то шесть дней мы уже будем в Ан-Харе, где и расстанемся к нашему взаимному удовольствию. Ты ведь рад?

— Отправляйся в бездну, — скривился Ильдиар.

— Не поверишь, я только что оттуда вернулся…

Оазис Ангер-Сар располагался на пересечении караванных троп, и поэтому был весьма процветающим местом. Своими размерами он не превышал ристалищной арены Гортена, если учитывать лагеря рыцарей-зачинщиков и рыцарей-ответчиков, а также трибуны для зрителей. Здесь было два больших пруда, вокруг которых разрослись финиковые пальмы. Глубоко в землю уходил колодец, а от него в стороны разбегались неглубокие канавы-арыки. Прибившись к островку жизни посреди мертвых песков, здесь укрылось от зноя небольшое поселение, состоящее из двух десятков лачуг, нескольких огромных клетей, обтянутых вощеной тканью, — места рабов — и еще дюжины больших шатров. Шатры принадлежали Али-Ан-Хасану, его женам и воинам. Как оказалось, владелец Ангер-Сара был не простым пустынным шейхом, что сравнимо либо с мелким бароном в Ронстраде, либо с предводителем довольно крупной банды разбойников, в зависимости от того, с какого угла смотреть, а являлся, ни много ни мало, одним из главных советников самого султана Ахмеда-Ан-Джаркина, а если точнее, военным министром, или визирем Мечей. Поэтому не стоило удивляться, что Хасан был сказочно богат, имел множество различных владений, сотни рабов и практически неограниченную власть. Ильдиар де Нот, граф Ронстрада, вскоре понял, что обещание провести в Ан-Хар разыскиваемого в столице султаната опасного головореза вполне выполнимо. И учитывая все несметное достояние визиря Мечей, его нежелание отдавать Сахиду какой-то его рубин можно было объяснить разве что особой злокозненностью и алчностью. На самом же деле, как раз в этом и выражался характер пустынных шейхов — ничего не отдавай за так, если можешь выручить свой бакшиш. Была в шейхах пустыни и другая черта, по мнению ронстрадского паладина, не менее нелицеприятная: если можешь отнять — бери, не заплатив ни динара.

Спустя два дня, как и обещал Али, караван готовился выйти из Ангер-Сара. За время, проведенное в оазисе, Ильдиар заметно окреп и уже перестал походить на ожившего покойника, каким он выглядел, когда сюда попал. Воды и еды давали вдоволь, и никто не ограничивал его в прогулках по поселению. Понятное дело, Сахид Альири не ждал от него побега — на трое суток пути вокруг была одна безжизненная пустыня, пересечь которую в одиночку мог разве что коренной житель песков, да и то, далеко не каждый. А уж для чужака-паладина это был бы лишь еще один экзотический способ совершить самоубийство. Уж лучше спрыгнуть на дно колодца — по крайней мере, тогда тюремщикам придется попотеть, чтобы достать его труп. А издохнуть в пустыне — это было слишком просто, чтобы хотя бы теоретически принимать такой вариант как выход из создавшегося положения.

Несмотря на теплящуюся глубоко в душе надежду, сила священного пламени так и не вернулась к Ильдиару. То ли негатор магии по-прежнему скрывался где-то рядом, то ли его действие было слишком продолжительным, чтобы исчезнуть за те двое суток, что паладин расхаживал по деревне, то ли его продолжали пичкать им вместе с едой или чаем, но отказываться от питья посреди пустыни было глупо. Он даже вышел на самый край оазиса, надеясь ощутить магию на как можно большем расстоянии от шатров, но все тщетно. Эфир не откликался на его усилия, как будто и не было в его жизни многолетних практик и множества сотворенных заклятий. Порой он задумывался, а что если эту способность в нем убили совсем? Ильдиар никогда не слышал о таких случаях: мага можно было уничтожить физически, свести с ума, духовно навредить ему, но вот лишить дара… Но, даже если он и не слышал об этом, это еще не означает, что такого способа нет, тем более, что он не совсем маг. В конце концов, действие негатора такой силы он впервые ощутил. Ощутил недавно, когда очнулся, связанный, а его якобы проводник и верный спутник Сахид Альири открыл свой истинный облик наиподколоднейшей из всех змей. И все хваленое священное пламя оказалось бессильным против коварства одного негодяя.

Сахид, Сахид… Странный человек из рода людей, зовущих себя асарами. Опытный воин, великолепно развитый физически, выносливый до невозможного, так, что даже бывший магистр рыцарского ордена не в силах совладать с ним в схватке один на один… Скрытный, лживый, ироничный, жестокий… и благородный. Слишком противоречивые качества как для одного человека, слишком напускные, чтобы в них верить. «Что тебе нужно от меня, Сахид Альири? — думал Ильдиар. — Только лишь деньги, которые ты так якобы любишь? Сколько же стòит этот твой драгоценный камень? И что имел в виду Хасан, когда говорил о твоей душе? Что ты там ответил ему по поводу жизни? Ты ведь солгал, разве нет? Зачем тебе этот поход? Что ты сам ищешь в пустынном городе Ан-Харе? Вопросы, одни вопросы…».

Что интересно, Ан-Хар был именно тем местом, которое назвал графу де Ноту его величество, местом, в котором должна находиться «вещь, способная изменить многое»… Совпадение? Или опять какая-то хитрость? Но тогда чья? Чьей пешкой ему столь «ненавязчиво» предлагают стать?

Паладин медленно брел по краю оазиса, оставляя за спиной высокие пальмы и всматриваясь вдаль. Там поднималось жестокое солнце, готовящееся безжалостно спалить всякого, кого безумная жадность, злая воля или глупый расчет, каждого по-своему, занесли в эти земли. Оно только расчехляло свои огненные серпы, чтобы в очередной раз пройтись ими по бескрайним морям барханов, где нет ничего живого — лишь кости прежних путников лежат глубоко, занесенные желтым песком. С некоторых пор Ильдиар ненавидел пустыню, ненавидел жару, кашель и проклятую жажду. Он попытался вспомнить приветливые зеленые равнины Ронстрада, и не смог. Попытался вернуться мыслями к дому, к Изабелле, и не получилось. Что-то сломалось в его душе, все внутри высушил бансротов ветер, не несущий в себе ни единой капли живительной влаги…

— Ильдиар.

Паладин обернулся. В двух шагах от него стояла девушка, та самая, что ухаживала за ним в первую ночь здесь. Он уже и не надеялся вновь увидеть вблизи этот свой прекрасный сон. Как же ее звали?…

— Валери?

— Твой господин велел передать тебе, что караван уходит через три часа. Не опаздывай, он этого очень не любит.

— Ты давно знаешь Сахида, Валери? Что значит его прозвище «Кариф»?

— «Лживый Друг», — отстраненно ответила девушка. — Это такое чудовище песков. Прикидывается деревом на вершине бархана, подманивает к себе жертву, обещая ему долгожданную тень, а после набрасывается на ничего не подозревающего, измученного дорогой и жаждой путника и пожирает его.

— Что ж, ему очень подходит. Так ты давно с ним знакома?

— Давно. Но это не касается тебя, паладин.

Ильдиара покоробило от ее обращения. Почему-то здесь в слово «паладин» вкладывали какое-то особое значение. Неясное ему значение, преисполненное презрения. Ильдиар молчал, собираясь с мыслями.