— Но вы же — джинн! — не унимался чернокожий рыцарь. — Способный совершать невозможное и творить чудеса!
— Не лучшие времена, — пришлось признать «сильномогучему» Ражадриму Синху. — Ну да ладно. — Джинн, с кряхтеньем поднялся на ноги. — Я потратил все мои силы на попытки выбраться из-под тачки. Аэрха, наполняй мою норму выработки, а я пока вздремну в том уголке. — Он ткнул пальцем в трещину, чернеющую у выхода из штольни. — И работай хорошо. Ты ведь помнишь, что тем, кто работает за джиннов, дают самую вкусную похлебку из котла?
Ильдиар с Хвали переглянулись — судя по всему, джинн нагло пользовался неосведомленностью бергара о таком понятии, как «ложь».
— Не бывает более вкусной похлебки из общего котла, — заявил гном, на что Ражадрим Синх измерил его уничижительным взглядом.
— Послушай, Ражад! — заявил Аэрха и взбудораженно затряс хлипкого на вид старичка за плечи. — Мой брат может быть жив!
— Жив? — удивился джинн.
— Ну да! — простодушно ответил бергар. — Иногда кто-то говорит не так, как есть!
— Неужели? — поморщился Ражадрим Синх, подозрительно оглядывая новых знакомых. — И кто же тебе это рассказал, позволь спросить?
— Маленький белый человек по имени Ильдиар.
Теперь уничижительному взгляду подвергся и северный паладин. Впрочем, джинн тут же махнул рукой и действительно решил отправиться на заслуженный, как он считал, отдых.
— Но как здесь можно спать? — удивленно спросил Ильдиар. — Аэрха тоже говорил об этом. Здесь ведь можно задохнуться — даже через повязку дышать трудно!
Вместо джинна пояснил гном:
— Серные пары… ну, этот зловонный газ поднимается вверх, скапливается под самыми сводами пещеры, и у самой земли можно найти немного воздуха для вдоха без серной мерзости. Но я все равно не решился бы здесь спать, ведь можно уже не проснуться…
Джинн тем временем разместился в неглубоком углублении в стене у входа в выработку. Улегся набок, поворочался на твердой земле и затих. Лишь глаза-угольки глядели на новоявленных каторжников из темноты. Особенного внимания старичка удостоился Аэрха — осуждающий взгляд джинна будто ворчал: «Ну же, когда ты уже прекратишь болтать с этими невоспитанными незнакомцами, и примешься за работу, ведь день короток, как песни немого бахши?!»
Прочие каторжники уже работали вовсю. Штольню заполнил стук кирок по серным наростам да грохот, когда кто-то сбрасывал отколотый кусок породы в тачку. Трудясь, рабы постоянно озирались по сторонам, испуганно вглядываясь в темные углы выработки — не шевельнется ли там что-нибудь.
Аэрха же, тем временем, не спешил браться за кирку, и Ражадрим Синх, сильномогучий волшебный дух, всерьез забеспокоился о своем ближайшем будущем, а именно — достанется ли ему сегодня ужин из общего котла, если громадина-бергар не успеет наполнить четыре полные тачки. А он, нужно сказать, весьма проголодался. «Жаль, что здесь не водятся крысы, — трагично подумал джинн. — Мое горе столь неизбывно, а голод настолько зло точит меня изнутри, что я бы съел… ммм… кого-нибудь из этих людишек с кирками, но… фу, есть их сырыми?!» Бергар же был чересчур безжалостен и жесток, чтобы обратить внимание на несчастного Ражадрима Синха-Аль-Малики. Он беззаботно болтал с этим грубым, отвратительным гномом и как обычно чему-то громко смеялся. «А гном этот весьма, нужно признать, толст. Интересно, заметит ли он, если отрезать от него кусочек и попытаться зажарить… Ах да, у меня ведь нет огня! О, бедный я! Бедный, как дождевая капля, иссыхающая на раскаленном камне, и нет мне…».
— Кхе-кхе… — раздалось покашливание поблизости, и джинн увидел стоящего рядом с его крошечной пещеркой белокожего каторжника со спутанными волосами, закрывающими лицо и словно врастающими в длинную неряшливую бороду.
«Он что, не знает о том, что за бородой нужно ухаживать? — возмущенно подумал джинн. — Он что, не осведомлен о гребешке? Или же хотя бы о том, что пальцы как раз таки созданы, чтобы расчесывать бороду? Хотя… — он себя оборвал. — Несмотря на свой дикий вид, манеры его отчеканены весьма недурно. Он не так плох, как двое его невоспитанных спутников. В нем есть почтительность и уважение к сильномогучему духу…».
Ильдиар, будто услышал мысли джинна и вежливо кивнул ему.
— Прошу простить, что прервал ваш отдых, почтенный, — сказал он. — Позвольте мне представиться: мое имя — Ильдиар, и я прибыл сюда из далеких краев.
Джинн глядел на него выжидающе. Как минимум, он был удивлен, а как максимум — польщен: это был первый раб, который выразил ему почтение, представился как подобает и вообще отнесся к нему так, как он того достоин.
Ильдиар продолжал:
— Я спешу принести вам извинения за моих друзей — невзгоды ожесточили их, но хуже того — последняя напасть приключилась с ними в тот момент, когда они сбросили на миг ошейник и успели сделать единственный, к несчастью, скоротечный вдох свободы. Вы должны понять их.
Джинн почесал нос, но ничего не сказал.
Белокожий раб кивнул ему:
— Я наслышан о джиннах пустыни, об их могуществе, об их ловкости и дальновидности. Я полагаю, что лишь крайняя подлость и низменнейшее коварство злых людей стали причиной вашего плена…
Джинн поморщился. Этот человек делал то, что ему крайне не нравилось: подкупал его своими речами и обращением. И хуже всего было то, что он, Ражадрим Синх, подкупался…
— Это правда, — трагично изрек сильномогучий дух. — Коварство Обезьяньего Шейха не знает границ, а его непочтительность терзает мою душу. Он смог изловить Ражадрима Синха-Аль-Малики, проявив весь свой талант лжеца и интригана.
— Вы ведь хотели бы освободиться отсюда? — осторожно проговорил Ильдиар.
— Боюсь, это невозможно, — ответил джинн. — И я буду здесь вечно… пока скалы не превратятся в пыль.
— Аэрха сказал, что солнце дарит вам силы, а еще…
— Мои силы истощены, — прервал его Ражадрим Синх. — Я давно не оказывался под солнцем, не пил ветер, не запускал пальцы в песок, я не могу покинуть Аберджи. Алон-Ан-Салем держит меня на привязи, как пса. Он забрал у меня… — он запнулся, — кое-что…
— Что это за вещь?
Глаза джинна тут же загорелись ярче — он вздрогнул и подозрительно уставился на человека.
— Нет-нет! — поспешил успокоить его Ильдиар. — Я не пытаюсь похитить вашу тайну, почтенный джинн! Я просто надеюсь выбраться отсюда и…
Ражадрим Синх покачал головой.
— Никто не выбирается из копей Аберджи — будь ты хоть человек, хоть джинн. Все напрасно.
— Позвольте спросить, почтенный, — начал Ильдиар, выразительно глядя на джинна. — Если бы вы выбрались на поверхность, вы бы смогли заполучить свою вещь обратно? Вам бы хватило… хватило бы сил вернуть ее?
— Часть моих сил вернулась бы ко мне под лучами солнца, но Обезьяний Шейх — могущественный колдун. Я не могу навредить ему. Он сторожит все свои сокровища, не смыкая глаз. Я не смогу даже близко подобраться к нему — на покои, где заперта моя вещь, наложены чары, и мне не преодолеть их.
Ильдиар задумчиво молчал, и джинн испугался, что ему стало скучно, что он развернется и уйдет, начнет колоть серу, а у него, Ражадрима Синха, так давно не было приличного собеседника!
— Я здесь давно, почтенный Ильдиар! — сказал джинн. — Я знаю в Аберджи все, и я смогу немного облегчить твою участь. Держись ближе Ражадрима Синха-Аль-Малики, и тебя ждет чудеснейшее из чудес!
— Что же это?
— Персик, — заговорщическим шепотом сообщил джинн. — Мне его дает один из надсмотрщиков, он очень суеверен и не вышел характером. Он верит, что джинны могут читать по звездам судьбу людей.
— А вы можете?
— Да, — махнул рукой Ражадрим. — Но это долго, трудно и очень скучно. Поэтому я просто рассказываю ему всяческие небылицы, и он дает мне за это персик. В следующий раз я придумаю ему любовь красавицы, и он даст мне целых два персика!
Ильдиар нахмуренно молчал. Он сокрушенно думал о том, насколько же заточение и безнадежность овладели джинном, если он думает столь мелко и приземленно. Джинн же воспринял его молчание за скуку, и решил, что Ильдиар раскусил его никчемность, вот-вот уйдет и не станет слушать его жалобы. Он так изголодался по общению с кем-то, кто может связать больше дюжины слов вместе и при этом не сотрясается в приступе грубого неуместного смеха. Аэрха, наивный бергар, был и в самом деле, как ребенок: он не знал, что такое ложь, принимал все слова за чистую монету, и не воспринимал всерьез ни одну из выпестованных, как цветок, жалоб джинна. Это было хуже всего.
