– Не надо хитрить, Морбан, я твою игру насквозь вижу. Хочешь меня разжалобить, чтобы я вызвался тебе помочь, а вернее, снять ответственность за воспитание мальчишки. Но он твой внук, нельзя вот так запросто взять и отдать его в чужие руки. Впрочем, – он вскинул ладонь, останавливая возмущенный протест, – у меня есть что тебе предложить. Если ты, конечно, готов слушать.

Морбан склонил голову набок.

– Твоему сотнику я обязан жизнью. Он спас меня в сегодняшней мясорубке, пока я валялся без памяти по милости вон того четырехногого чудища. Центурион соскочил с седла, набросился на полдюжины человек сразу, а в руках всего-то было по мечу. Встал надо мной, не дал сдохнуть позорнейшей смертью, и за это я его тысячекратный должник… Так вот, сигнифер, я к подобной ответственности подхожу серьезно и, если понадобится, исполню свой долг любой ценой. У меня уже был разговор со Скавром, и до тех пор, пока мой хозяин командует вашей когортой, я буду приглядывать за центурионом Корвом, беречь его от беды. Однако я смертен – как и ты. Со временем и моя рука устанет держать меч. Мне потребуется ученик, которому я мог бы передать свое воинское искусство, навыки сражения, что с оружием, что врукопашную. Мне нужен паренек, который, возмужав, примет на себя мою нынешнюю обязанность беречь покой человека, который сейчас спит вон в той палатке. Твой внук и будет этим учеником, а под моим приглядом он и родного отца превзойдет в науке боя.

Морбан открыл было рот, но Арминий не дал ему и слова вставить.

– Твоя же роль во всем этом деле будет простенькой, но важной. Ты должен обеспечивать внука денежным довольствием, чтобы его амуниция отвечала всем требованиям, – а для этого надо держать себя в руках, чтобы не просадить всю пенсию в кости или на пойло. А если не сможешь выполнять это условие, придется тебе смириться с мыслью, что пусть твой внук и отважен не меньше родного отца, долгой жизни ему не видать, раз уж никто не научил его не поддаваться зову крови даже в пылу самой отчаянной битвы. Как оно и случилось – ты уж извини за откровенность – с твоим сыном, храни Митра его душу.

Первые минуты знаменосец не проронил ни звука, лишь смотрел германцу в лицо, но тот был непроницаем, как скала. Когда же наконец Морбан ответил, голос его дрожал от душевного волнения.

– Но ты обещаешь взять мальчишку под свое крыло? Обещаешь учить сражаться да приглядывать за ним, пока он не научится сам стоять за себя?

Арминий кивнул, столь же торжественный и серьезный, как и человек напротив.

– До тех пор, пока Скавр командует этими людьми, – да. Если же ему прикажут передать вашу когорту кому-то другому, тогда эта обязанность ляжет на кого-то еще. Но вплоть до того дня я приложу все силы, чтобы заменить твоему внуку отца.

Раненый гвардеец, мирно храпевший в темноте лазарета, вдруг очнулся и долю секунды не мог понять, что же выбило его из сновидения. Затем чья-то широченная ладонь пережала ему дыхательное горло, не дав и шанса позвать на помощь, даже если бы такая мысль и успела прийти преторианцу в голову. К нему склонилась темная фигура и зашептала на ухо слова, чей смысл был ничуть не мягче тона:

– Слишком много болтаешь, падаль. Жить надоело?

Гвардеец хотел помотать головой, утопая в панике пополам с непониманием, и даже потянулся было встать с постели, несмотря на резкую боль в простреленном бедре. Хуже того, загадочный мститель сунул руку ему под тунику и сдавил гонады, заставив выгнуться от боли. Последовала долгая пауза, раз уж преторианец не мог говорить, а нежданный гость просто ждал, когда начнутся спазмы. У лежавшего уже кружилась голова от нехватки воздуха, когда здоровяк заговорил вновь. На сей раз угроза в его голосе прозвучала совсем отчетливо:

– Хочешь, раздавлю их, как спелые сливы? А, гвардеец? Нет? Ну тогда лежи смирно, и я дам тебе подышать. Пикнешь – сдохнешь. Все понял?

Хватка на горле слегка ослабла, позволив сделать судорожный глоток воздуха.

– Не дергайся, и я расскажу тебе про мою маленькую досаду и о том, как ты поможешь с ней разобраться. Итак, сегодня к тебе наведывался твой центурион. Ты, конечно, решил, что я спал, но знаешь, на таких, как ты, у меня издавна уши навострены. Так вот, пока я делал вид, что дрыхну, до меня донеслось, что наша докторша якобы «что надо для забав». Что меня несколько огорчило, раз уж у них с моим сотником-побратимом кое-что наметилось. Мало того, ты и моего центуриона поименовать успел, дескать, некий Корв. И что же я узнаю дальше? Наша-то докторша, говорят, пропала куда-то, и нескольких часов не прошло. А в последний раз ее видели в компании твоего Рапакса, в седле, когда они выехали через северные ворота. Отсюда единственно доступный мне вывод: он ее похитил и хочет, чтобы она вывела его на Корва. Следишь за мыслью?

Преторианец осторожно кивнул. Глаза привыкли к тени, в которой прятался таинственный владелец тонкого слуха, и гвардеец обнаружил, что смотрит на жесткие черты соседа по палате, здоровяка-ауксилия.

– Отвечай: куда он ее повез?

Если бы хватило смелости, раненый рассмеялся бы тунгру в лицо. Впрочем, он все же позволил себе легкую ухмылку.

– Понятия не имею. Надо думать, куда-то на север, искать местечко, где удастся застать Корва врасплох. Хищник скорее всего прикажет кому-то из отряда отодрать девку, та примется визжать, вот Корв и прибежит – бешеный и потому ничего не замечающий. А может, центурион и сам решит ее оприходовать. У него знаешь какая в этом практика, особенно в последнее время…

Тунгр брезгливо прервал:

– А кто с ним приходил, с этим твоим Хищником?

Тут уже преторианец не выдержал и злорадно оскалился:

– Некто, чья власть тебе и не снилась. Центурион-фрументарий. Слыхал про таких? Да он тебя…

Тунгр ухмыльнулся в ответ, поигрывая пальцами на глотке гвардейца.

– Слыхал, как не слыхать… Ладно, хорош трепаться.

Он сомкнул кулак, с легкостью раздавив кадык и одновременно вжав преторианца в тюфяк. Подождал, пока умиравший корчился, силясь сбросить душившую его руку.

– Эх, слишком легкая смерть тебе досталась. Твоему центуриону так не посчастливится, когда я до него доберусь…

Трибун Павл не привык, чтобы его решения подвергались сомнению нижними чинами, а потому прямо-таки растерялся, когда у его стола вдруг возник какой-то центурион из ауксилиев и начал чуть ли не диктовать требования. Тем временем, выпалив что хотел, бородатый сотник поедал сейчас глазами стену за спиной Павла и ждал, что ответит командир. Тот выдержал долгую, точно рассчитанную паузу, чтобы дать наглецу прочувствовать весь масштаб нарушения субординации.

– Центурион… э-э…

– Дубн!

– Центурион Дубн Первой тунгрийской когорты ауксилиев. Если я правильно понял, ты хочешь, чтобы я выделил тебе целую сотню людей, которых ты поведешь куда-то там на север?

– Так точно, трибун!

– Ни много ни мало, а в погоню за центурионами Рапаксом и Эксцингом, которые, по твоим словам, похитили докторшу из нашего форта, ошибочно решив, что ее будущий супруг является беглым преступником, скрывающимся от имперского правосудия?

– Так точно, трибун!

– Причем первый из упомянутых центурионов, вынужден я заметить, относится к преторианской гвардии, а второй – к службе фрументариев.

– Так точно, трибун!

Павл помолчал, не опуская изумленно вздернутых бровей.

– Сотник, да ты спятил? У меня всего-то пять боевых центурий для охраны этого форпоста от пес знает какого числа местных бригантов-мятежников, которые, может статься, прямо сейчас готовят штурм. Я что, должен тебе напомнить о судьбе гарнизона Белой Крепости? А ведь у них было куда больше людей… С чего ты вообще взял, что я дам солдат для охоты на тех, в чьей власти отправить любого из нас на пытки и казнь при малейшем подозрении на измену?

– Трибун! Они выкрали докторшу, к тому же…

– Пусть так, но я ничего не могу поделать, раз уж эти двое обладают правом преследовать врагов империи любыми средствами. Ничего не могу поделать. Понятно?