Центурион открыто встретил его взгляд и уже не отводил глаза.

– Так точно, трибун! Зато я могу. Поэтому прошу выделить мне людей, и я сделаю так, что этой парочки будто и не было на свете.

Павл ощетинился. В его голосе прорезались нотки страха и гнева, словно он не верил собственным ушам.

– Ах вот как ты собрался решить головоломку? А если план не выгорит? Если «эта парочка» ухитрится обвести тебя вокруг пальца? И обнаружит мое участие? Во имя Гадеса, с какой стати должен я идти на подобный риск?

Черты сотника не дрогнули, однако в глазах запылал жгучий огонь, когда он подался вперед, неосознанно бросая настоящий вызов старшему по званию.

– А с такой стати, трибун, что и твой легат, и командиры когорт Лициний со Скавром – все они верят в центуриона Корва. Если же эта парочка, выдающая себя за офицеров, – гадливо процедил он, – совершит-таки свою черную работу, твои люди погибнут вместе с Корвом. Так что если не желаешь им подобной участи, дай мне солдат и просто отвернись. Остальное я сделаю сам.

Павл откинулся на спинку стула и принялся размышлять. Впереди еще годы службы, и командир легиона в компании двух трибунов с завидной репутацией вполне могут оказаться полезными союзниками…

И тут – далеко не в первый раз после памятной беседы с преторианцем и фрументарием – в голове Павла всплыло имя самого давнишнего и верного на свете друга, который сейчас вместе с Петрианой находился к северу от Вала, даже не подозревая, какая беда на него надвигается.

– Допустим на секундочку, что я все же дам тебе пехотинцев. То, что ты направишься на север охотиться на тех двоих, я уже понял. Но как именно ты это проделаешь?

Бритт чуть ли не снисходительно усмехнулся, и в глазах его хищно заострившегося лица замерцали искры полнейшей уверенности.

– Так ведь я следопыт, трибун. Выслеживать и убивать зверя обучен сызмальства, перенял эту науку от родного отца и его людей. Тех самых людей, которые прямо сейчас к югу от нас охотятся на любого латинянина, который по своему скудоумию отправился разъезжать по нашим землям без должного числа копейщиков. К тому же я точно знаю, кого два этих зверя разыскивают. Вот я их и выслежу. А когда найду, уничтожу.

– Ну а моя роль во всей этой истории? Могу я на тебя положиться, что ты ничего выболтаешь о моем участии?

Что-то изменилось в усмешке центуриона; в чертах лица почудилось едва ли не презрение.

– О да, трибун. Приму все меры, чтобы твое имя не всплыло. Никто и не догадается, на чьей ты стороне…

Чей-то пронзительный визг выбил Марка из сна, и он оказался на ногах, сам толком не успев осознать, что делает. Выхватив гладиус из ножен, он выскочил на утренний холод, готовый драться, хотя бы и босиком. Дюжина солдат его Девятой центурии обернулись на шорох туники, задевшей грубую холстину палатки, и недоумение при виде обнаженного оружия в руках командира быстро сменилось весельем. Приглядевшись, Марк увидел за их спинами Арминия, стоявшего с учебным рудием[17] напротив паренька, который угрожал ему игрушечным мечом.

– Не визжать надо, когда атакуешь, – поучал его великан-германец, – а реветь. Реветь так, будто у тебя между ног два волосатых кочана капусты. И что ты меня щекочешь своей зубочисткой? Ты же должен врагу кишки выпустить, вот и налегай всем весом, когда делаешь выпад!

Марк направился к воинственной парочке; солдаты-зеваки расступились в стороны, образуя проход.

– Ты взял Волчонка в ученики?

– Да вот, договорился с Морбаном, что мальчишку надобно выучить на бойца, если мы хотим сделать из него солдата. По часу в день буду отводить на его уроки. Ну а насчет сидеть верхом – это не ко мне.

У сотника дрогнули уголки губ.

– Что ж, идея неплохая. Годика через два-три как раз подойдет его возраст для поступления на службу, так что подготовка не помешает. Но как быть с моей амуницией, а? Ухаживать за ней и так времени едва хватает…

Волчонок обернулся на слова Марка и ткнул мечом в сторону палатки, в которой чистил военное снаряжение центуриона. Звонкий голос подростка прозвучал гордо и уверенно:

– Уже все готово, командир. Ремни протерты и смазаны, доспехи начищены, меч и шлем сияют!

Арминий хлопнул мальчишку по плечу:

– Обожди-ка тут.

Он знаком попросил Марка пройти с ним к той палатке. Оказавшись внутри, центурион с минуту постоял в молчании, любуясь увиденным.

– Гм, неплохо. Он что, полночи потратил на полировку?

Арминий кивнул.

– Я с ним посидел, объяснил, что и как делать, но всю работу он выполнил сам. Стоило только разок заикнуться об уроках боя, как он был готов хоть подошвы языком вылизывать.

Марк повернулся к германцу и посерьезнел.

– Ты понимаешь, во что ввязался? Парнишке недостает отца, а из Морбана – с его-то повадками – опекун и вовсе никудышный.

Арминий кивнул, неловкой усмешкой признавая правоту центуриона.

– Да знаю я. Просто пообещал твоему сигниферу, что буду играть эту роль до тех пор, пока Скавр командует вашей когортой. И при условии, кстати, что Морбан будет регулярно выделять часть своего денежного довольствия, чтобы мальчишка был снаряжен и одет как полагается.

Марк фыркнул.

– Ага. И Морбан, не моргнув глазом, с жаром заверил, что выполнит и это, и все остальное… Ты вот что, просто стой с ним рядом при всякой выдаче денег, не то он живо все спустит на прокисшее пиво, пару усталых шлюх и чужую удачу при игре в кости, не то Волчонку и монетки не видать. Ладно, как бы то ни было, спасибо тебе.

Германец вновь кивнул, тихонько улыбаясь.

– Парню надобен отцовский пригляд. Да и тебе на парадах будет в чем покрасоваться. А то порой видок у тебя – только казарменные сортиры вычищать…

Фелиция очнулась из тяжелого забытья и тут же увидела перед собой остролицего фрументария, который лежал рядом на боку и, судя по всему, пялился на нее во все глаза. Увидев, что Фелиция открыла веки, он бодро вскочил и с веселым смешком развел руки в стороны.

– Ну, что я говорил! Если не отрываясь смотреть спящему в лицо, он просыпается!

Обратившись к пленнице, он галантно простер руку.

– С добрым утром, моя радость, пора вставать, нас ждут важные дела и долгий путь в седле. А нежиться в кроватке будем в другой разик.

Врач поднялась с травы, словно и не заметила протянутую ладонь. Осматриваясь, она отметила про себя, что в крошечном лагере царит деловитая суета. Гвардейцы сворачивали палатки и вьючили лошадей, почти не уделяя Фелиции внимания, разве что редкий, мимолетный взгляд. Подошел офицер-преторианец, держа в руке краюху грубого хлеба с ломтем сушеного мяса. Его рот растянулся в насмешке, когда врач знаком дала понять, что ничего не хочет. Вместо ответа он просто схватил ее за руку и, вложив в ладонь принесенную еду, даже завернул девушке пальцы.

– Не сейчас, так потом. Имей в виду, до темноты и куска не получишь. Некогда нам, кавалера твоего ищем… Это ж надо, фифа какая, от простой солдатской пищи нос воротит! Или, может, у тебя под юбкой что-то вкусненькое припрятано, а?

Один из солдат повернул голову и, возясь с какой-то неподатливой пряжкой, грязно ухмыльнулся перепуганной Фелиции. Его туника под кожаным нагрудником отличалась цветом от одежды остальных членов отряда, к тому же панцирные пластины были сделаны из железа, в то время как гвардейцы носили доспехи с перекрывающимися бронзовыми чешуйками.

– Центурион! А давай я обыщу! Только скажи, я ей подол-то задеру, ахнуть не успеет!

Хищник развернулся на месте, упер кулаки в бедра и сочувственно покачал головой.

– Нет, рядовой Максим, советую тебе и руки, и мысли держать подальше от этой штучки. Если, конечно, не хочешь встретить собственную кончину много раньше, чем рассчитывал.

И с этими словами он уставился на солдата, пока тот не отвел взгляд, после чего повысил голос, обращаясь ко всем, кто хлопотал на расчищенной полянке: