«Снова «хлеба и зрелищ!»…»
Снова «хлеба и зрелищ!» —
Выше помыслов нет.
И небрежно плечом
Отодвинут поэт.
Только я не в обиде
За это плечо.
Мне бы только не думать
Ни о чем, ни о чем.
Потому что опять
Призывают народ
Прикрывать амбразуры
И бросаться на дот.
Да и вправду в последний
Поднимается раз
И угрюмый Донбасс,
И суровый Кузбасс…
В благотворительной столовой
Давным-давно
Сгорела наша осень,
И заметает память снег густой…
Совсем не милосердия
Мы просим —
Мы просим
Справедливости простой.
Мы вдовы тех,
Кого зовут «герои»,
Кто пал в Орле, у Волги, у Карпат.
Но почему
Так свысока порою
На нас, старушек,
Юные глядят?
Опала жизнь,
Как парашютный купол,
Судьба по нас проехалась,
Как плуг…
Слезинки падают
В тарелку супа,
И ложку поднесешь ко рту
Не вдруг.
Сегодня мы
Голодными не ляжем.
Похоже, что и завтра…
Дай-то Бог!
Для памяти
Об этом дне завяжем
На штопаном платочке узелок.
Пускай давно
Сгорела наша осень,
Пусть заметает память
Снег густой —
Совсем не милосердия мы просим,
Мы просим
Справедливости простой.
Вдова
Еще держусь я на плаву,
Но тянет, тянет дно.
Всем кажется, что я живу,
А нет меня давно.
Еще я принимаю бой,
И кто б подумать мог,
Что я туда ушла с тобой,
Откуда нет дорог?..
Я знаю – все бы ты простил,
Когда б пришел назад.
А у меня хватило б сил
Забыть про этот ад,
Про ту пустыню,
Где сто лет
Я без тебя брела
И не могла найти твой след…
Ты б не попомнил зла…
Но мне тебя не воскресить,
Всем сказкам —
Грош цена!
Не ты
Тропинку проторить,
А я
К тебе должна…
Не так-то просто умереть,
Живу, себя казня.
Как видно,
Разводящий – Смерть
Забыла про меня…
«Заслуженный отдых»
Ветераны в подземных
Дрожат переходах.
Рядом – старый костыль
И стыдливая кепка.
Им страна подарила
«Заслуженный отдых»,
А себя пригвоздила
К Бесчестию крепко.
Только как позабуду
Отчаянных, гордых
Молодых лейтенантов,
Солдатиков юных?..
Ветераны в подземных
Дрожат переходах,
И давно в их сердцах
Все оборваны струны.
Ветераны в глухих
Переходах застыли.
Тихо плачут монетки
В кепуре помятой.
Кепка с медью —
Осиновый кол на могиле,
Над могилою юности нашей
Распятой…
Четверостишия
* * *
Все твердим о каком-то храме,
Хоть огонь в алтаре погас…
Ну и времечко выбрано нами!
Нет, то выбрало Время нас.
* * *
Обманут, унижен, забит,
Все сносит, все терпит народ…
Терпение – что динамит:
Чем больше – страшнее рванет!
* * *
Мечусь. И все ж, куда ни двину, тянет
Меня в страну нескладную, в свой дом,
Хоть там друг друга слышим мы с трудом —
Уже почти что инопланетяне…
«Есть в России святые места…»
Есть в России святые места.
Если друг тебя в горе кинет,
Если вдруг на душе пустота,
Ты пойди приложись к святыне.
Поброди вдоль тригорских прудов,
По михайловским ласковым рощам —
Как бы ни был наш век суров,
Там все сложное станет проще.
И над Соротью голубой
Вдруг обратно помчится время.
Ты свою позабудешь боль,
Обретешь ты второе зренье…
«Какие только не случались были…»
Какие только не случались были —
Сравнится ль сказка с правдою иной?..
Тригорское, Михайловское были
Всего лишь селами, разбитыми войной.
И в тех аллеях, что для сердца святы,
Там, где поэт бродить часами мог,
Фельдфебель из Баварии впечатал
Следы своих подкованных сапог…
Болдинская осень
Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик – он льет три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
А мокрый всадник, коня пришпоря,
Летит наметом по целине.
И вот усадьба, и вот подворье,
И тень, метнувшаяся в окне.
Коня – в конюшню, а сам – к бумаге.
Письмо невесте, письмо в Москву:
«Вы зря разгневались, милый ангел, —
Я здесь как узник в тюрьме живу.
Без вас мне тучи весь мир закрыли,
И каждый день безнадежно сер.
Целую кончики ваших крыльев
(Как даме сердца писал Вольтер).
А под окном, словно верный витязь,
Стоит на страже крепыш дубок…
Так одиноко! Вы не сердитесь:
Когда бы мог – был у ваших ног!
Но путь закрыт госпожой Холерой…
Бешусь, тоскую, схожу с ума.
А небо серо, на сердце серо,
Бред карантина – тюрьма, тюрьма…»
Перо гусиное он отбросил,
Припал лицом к холодку стекла…
О злая Болдинская осень!
Какою доброю ты была —
Так много Вечности подарила,
Так много русской земле дала!..
Густеют сумерки, как чернила,
Сгребает листья ветров метла.
С благоговеньем смотрю на степи,
Где он на мокром коне скакал.
И снова дождик, и снова стрепет —
Седой, все помнящий аксакал.
