Опять скрип. На этот раз сомнений не осталось: скрипел старый рассохшийся дубовый пол в гостиной. Значит, Джереми еще не расположился на ночь, если это вообще было возможно — спать на неудобной кушетке.

Однако это ее не касается. Пусть Джереми отправляется в гостиницу и устраивается там со всеми удобствами. Или возвращается туда, откуда приехал, и как угодно с кем угодно объясняется — лично ей все равно. Но на кон поставлены пять миллионов! — сразу взбунтовался ее разум. Да уж, за такие деньги можно в течение трех месяцев потерпеть Джереми в своем доме.

А может быть, подумала Мейбел, зевая, мне удастся не просто вытерпеть его присутствие, но и попытаться…

При этой мысли она вздрогнула и открыла глаза. Боже милостивый, что у нее в голове?! Ни за какие блага в мире она не хочет еще раз пройти через те же муки!

Правда, теперь она знает, где наделала ошибок, живя с Джереми. И все-таки в эту ловушку она больше не попадется: нет ничего глупее, чем дважды наступать на одни и те же грабли.

Но это не значит, что она должна отказываться от маленьких радостей жизни. Совершенно ясно, что Джереми все такой же очаровательный и забавный, каким был когда-то. Если бы у нее хватило ума не выходить за него замуж, возможно, они до сих пор оставались бы добрыми друзьями.

Так почему бы им не подружиться теперь?

Выставить его на пять миллионов долларов и при этом позабавиться — в этом есть нечто пикантное.

Может быть, завтра утром, думала Мейбел, покачиваясь на волнах сна, я спрошу его, не хочет ли он стать моим дружком.

Однако когда на следующее утро Мейбел встала, Джереми уже не было. Ушел он, по-видимому, совсем недавно, так как кофейник был еще теплым. И явно собирался вернуться, потому что оставил все свои вещи. Мейбел даже не поняла сначала, что ищет ее взгляд, пока не увидела под столом его чемодан.

Но почему, черт возьми, она почувствовала облегчение, обнаружив приметы того, что Джереми вернется?! Ей бы радоваться, увидев, что его след простыл. Ан нет.

С другой стороны, напомнила себе Мейбел, у меня есть пять миллионов причин желать того, чтобы он не удалялся слишком далеко.

Записки, само собой разумеется, не было. Впрочем, Джереми и не обязан отчитываться перед ней. В настоящее время он просто жилец, щедро — хоть и в кредит — оплачивающий свое проживание в ее квартире, а жилец вовсе не обязан сообщать хозяйке о своих передвижениях. Вот раньше, когда они были женаты, другое дело.

Одной из основных причин их конфликтов, припомнилось Мейбел, была склонность Джереми исчезать, иногда на несколько часов и неизвестно куда. Женатые люди не должны так поступать, пыталась она внушить ему. Что же, возражал Джереми, женатому человеку и дышать запрещается без особого на то разрешения жены? Такие споры возникали все чаще и разрешались на все более высоких тонах. Впрочем, подумала Мейбел, судя по теперешнему положению дел, спор этот так и остался не разрешенным.

Пусть это послужит тебе уроком, сказала себе Мейбел. Он по-прежнему такой же упрямый, ни с кем не считающийся эгоист.

Когда Мейбел вышла из дома, на подъездной дорожке она увидела «тойоту», но самого Джереми нигде не было видно. Интересно, куда он исчез? — подумала она, но тут же одернула себя: куда бы он ни исчез, ее это не касается.

Стояло прекрасное, еще не жаркое утро, будто предназначенное специально для пеших прогулок. Мейбел была уже на полпути к университету, когда услышала за собой тяжелое шлепанье ног по тротуару и машинально посторонилась, уступая дорогу бегуну.

Рядом с ней оказался Джереми. На нем были облегающие трикотажные шорты и легкий пуловер с закатанными по локоть рукавами. Чуть убыстренное дыхание свидетельствовало о том, что пробежал он уже немало. За ним трусила собака — большая собака странного окраса, с висячими ушами, огромным мокрым носом и короткими лапами.

— Доброе утро, — поздоровалась Мейбел, не замедляя шага. — Где ты взял эту подружку?

— Она появилась из ниоткуда, когда я пробежал уже несколько кварталов. На ней есть ошейник, но нет бирки, и, кажется, больше всего на свете она любит спортивные пробежки, поэтому тут же присоединилась ко мне.

— По-видимому, она решила, что это интереснее, чем гоняться за автомобилями.

— Если ты видела, как она гналась за автомобилем, то должна знать, кому она принадлежит.

— А разве не все собаки гоняются за автомобилями, когда им представляется такая возможность? — Мейбел посмотрела на собаку и покачала головой. — Нет, я бы ее запомнила, если бы видела раньше. Эту помесь лабрадора с таксой забыть невозможно.

— Шшш, ты ранишь ее чувства. Не слушай ее, Пятнашка, эта женщина просто невежлива.

— Но, если на ней нет бирки, как ты узнал ее имя?

— Мне кажется, оно само просится на язык. Я окликнул ее этим именем, и она отозвалась.

— Что-то говорит мне, если бы ты назвал его Пчелкой, она тоже отозвалась бы. Пчелка, ко мне!

Собака подняла голову, глаза ее заблестели, она завиляла хвостом и принялась выписывать круги вокруг Мейбел.

— Успокойся, дружок, — сказала она собаке и повернулась к Джереми: — Ты каждый день бегаешь?

— Нет, только когда не спится. Та кушетка, должно быть, самая короткая и самая комковатая во всем этом городе.

— Ты что, всю ночь подсчитывал комки?

— О нет, — протянул он. — А вообще-то, когда мне случается ночевать в гостях, я обычно провожу время не на кушетке. Что с тобой сегодня? А, догадываюсь: ты рвешь и мечешь, потому что я не оставил записки.

— Разумеется, не поэтому. Какое мне дело, куда ты уходишь? Хотя, если ты собираешься исчезнуть на пару дней или больше, лучше все-таки, дать мне знать, чтобы…

— … чтобы тебе не пришлось заявлять в полицию о моем исчезновении, — подхватил Джереми.

— Ошибаешься, — возразила Мейбел, мило улыбнувшись. — Я не решусь звонить в полицию, потому что не имею ни малейшего представления, какую фамилию им назвать. И даже не стану звонить в Армию спасения, чтобы приехали и забрали твои вещи. Все по той же причине: придется что-то объяснять. Кстати, ты мне так и не сказал, почему назвался в гостинице вымышленным именем.

— Потому что не хотел, чтобы меня отследили.

— Отследили? Кто? Лорин? Ты ведь не думаешь всерьез, что она преследует тебя?

— Она не преследует, она наблюдает. Я подумал, было бы лучше, если бы никто — и, особенно, Лорин — не догадался, что я собираюсь заглянуть в нашу альма-матер до того, как мне удастся тебя найти.

— Мне кажется, у тебя ярко выраженный комплекс преследования. Ты боишься собственной тени, но если это делает тебя счастливым…

— О да, — заверил ее Джереми. — Больше всего я люблю плести интриги и организовывать заговоры.

— И чем ты намерен заняться сегодня? Я не имею в виду заговоры и интриги.

— Покупкой кровати.

— Но ее негде поставить!

— Место найдется, если оттащить эту кушетку на помойку.

— Ты не посмеешь этого сделать! Я люблю свою кушетку, и мне хотелось бы увидеть ее на месте, когда я вечером вернусь домой. — Они остановились у ступеней Рэнсом-Холла. — Ты понял, приятель?

— Да, мэм.

Джереми покорно наклонил голову. Мейбел резко повернулась, поэтому поцелуй не попал в цель и достался щеке, а не губам. Она в недоумении отпрянула.

— Что это ты делаешь?

— Демонстрирую свои чувства, хотя понимаю, что справиться с этой задачей будет нелегко, если ты собираешься каждый раз отпрыгивать от меня на несколько футов.

— Ты меня напугал, Джереми.

— Мы над этим поработаем.

— Над чем? Как лучше меня напугать?

— Нет, как лучше демонстрировать свои чувства.

Глаза Мейбел вспыхнули зеленым огнем.

— Даже не думай об этом. Нам такая практика не нужна.

— Но как мы будем создавать убедительную картину счастливой семейной жизни, если ты не выносишь моих прикосновений?

— Не волнуйся, я справлюсь с этим не хуже тебя.

Мейбел погладила Джереми по щеке, кончики ее пальцев скользнули за ухо, зарылись в волосах и успокоились на затылке. Затем она привстала на цыпочки и поцеловала его, скользя взглядом из-под полуопущенных век по чему угодно, кроме Джереми.