— Не говори потом, что я тебя не запятнал…

Я всё думал, как бы сбежать, но тут вдруг выскакивают ещё несколько таких же сумасшедших, а этот сумасшедший орёт:

— Хватай его, ребята!

Эти новые сумасшедшие остановились, и один говорит:

— Да это не наш, ребята!

Не хватает, думаю, ещё вашим быть. Этого ещё недоставало! Но в то же время, если они меня не своим признают, мало ли что им в голову придёт… Хотели же они меня хватать…

Один говорит:

— В том-то и дело, что не наш. Наш был бы, так незачем было бы его и хватать!

Я перепугался и говорю:

— Я ваш, ребята…

Один из сумасшедших говорит:

— Смотрите, ребята, чтобы не сбежал, вон он как дурака валяет…

Тот первый сумасшедший говорит:

— А если ты наш, так чего же ты тогда сразу не сказал?

— А вы, — говорю, — меня не спрашивали, я и не сказал. Я никогда ничего не говорю, если меня не спрашивают. У меня привычка такая… Когда меня в классе не спрашивают…

Один из них говорит:

— Ты брось нам тут про свой класс рассказывать, ты нам лучше скажи, белый ты или синий?

Другой говорит:

— Да что вы, ребята, не видите, он не из нашего лагеря, у него погон даже нету!

Тот первый сумасшедший говорит:

— Как не из нашего? Ты не из лагеря?

— Из какого лагеря?

— Из пионерского, — говорят, — из какого же ещё!

Тут только я догадался, что это игра у них идёт и они меня за противника приняли. Они тоже поняли, что недоразумение произошло, и мы стали смеяться.

Мой первый знакомый говорит:

— Я его запятнал, а он огрызается, чего бы это, думаю, он огрызается, нечестно играет… а он, оказывается, вовсе не играет…

— А я-то думал, вы сумасшедшие, — говорю.

Им это не понравилось, они и смеяться перестали.

— Сейчас-то я не думаю, — говорю, — это я сначала подумал.

Опять стали смеяться, рассуждать по этому поводу, какие сумасшедшие бывают и прочее, а мой первый знакомый говорит:

— Ты извини меня, что так всё получилось, давай-ка познакомимся: меня Санькой звать.

— Давай, — говорю, — познакомимся, меня Лялькой звать…

— Это ты правда или шутишь?

— Имя это, конечно, девчоночье, — говорю, — я знаю, и ты тоже знаешь, да и все знают, только не я же виноват, что родители меня Лялькой зовут…

Они все сочувственно молчали и кивали головами, будто со мной какое несчастье произошло, а я продолжал:

— …мама моя пошла и назвала меня Русланом, а отец как услышал, стал скандалить, он меня Сашей хотел назвать, в честь своего брата, героя гражданской войны. Не потерплю, говорит, чтобы моего сына таким именем звали, не хватает ещё, чтобы его Рогдаем называли… Мама ему говорит, что это имя старинное, былинное, так отец совсем разошёлся: какие-то допотопные имена, говорит, никакой современности и далеки от революции; в таком случае как звали мы его Лялькой, так и будем звать.

Санька говорит:

— Ерунда, подумаешь! Ничего в этом страшного, я считаю, нет. Хуже, когда вырастешь. К примеру, станешь маршалом… Как же тут можно Лялькой называться — ума не приложу…

— Да я, может, маршалом и не буду… — говорю. — А если буду маршалом — Русланом будут звать…

— Да ты не расстраивайся, — говорят ребята, — нервы не трепли из-за этого.

Один говорит:

— Если каждый будет маршалом, тогда у нас одни только маршалы будут по улицам ходить… не так-то это просто…

Но, в общем, они все ко мне очень сочувственно отнеслись.

Только один, с таким длиннющим носом, говорит:

— Здорово он всё-таки треплется, этот парнишка, язык у него как мельница, даже родственника своего, героя, успел приплести…

В это время в лесу раздались звуки какой-то дудочки, и все побежали на этот звук, только Санька остался.

— Да ну её к чёрту, — говорит, — эту войну, если бы настоящая война была, а то игра…

Мы с ним медленно пошли, и он сказал:

— Давай я тебя Валькой буду звать. Две буквы отбросим. И всё. А на место их другие поставим. Совершенно другое имя будет. Какое имеют значение какие-то две буквы!

Я согласился, что две буквы действительно никакого значения не имеют, и даже обрадовался, что так всё вышло. У меня с моим именем всегда какие-то насмешки и неприятности получались. Каждому на свете нужно было рассказывать и объяснять, как это меня девчоночьим именем назвали. Вот вам, пожалуйста, трепачом меня назвали — совершенно ни за что ни про что!.. И как это никто не догадался раньше меня Валькой звать. Отпали бы сразу все эти громадные сложности. Не нужно было бы никому ничего объяснять и рассказывать. Всего ведь только нужно было две первые буквы отнять и две другие приставить… Какая у него всё-таки замечательная голова, честное слово!

Конечно, и я бы мог придумать такое, и мои родители, но ни я, ни мои родители ведь этого не придумали!

Мы немного прошли, Санька засмеялся и говорит:

— С этими именами много всякой чепухи происходит. Помню такую историю. Ох и история! Представь себе, в нашем дворе рыжий Санька, я — Санька и Копылов. Три Саньки. А двор один. Например, я зову Саньку рыжего, а Копылов отзывается. Или меня зовёт Санька рыжий, а я думаю, Копылова зовут. Один раз я назвал Саньку рыжего Рыжим. Чтоб он знал, что его зовут, а не другого. Так рыжий Санька обиделся. И Копылова нельзя Копыловым звать. Обижается тоже. Для чего же тогда, говорит, я Санька? Не для того, чтобы меня Копыловым звали. А для того, чтоб меня Санькой звали…

— Ну и чего же вы сделали? — спрашиваю.

— А ничего не сделали, — говорит Санька, — так и жили…

— Мы только недавно прибыли, — рассказывал Санька по дороге, — так что не всех пока знаем, вот я тебя и поймал…

Я был рад, что он меня поймал, как-никак всё-таки нашёл себе приятеля, а что он сначала напугал меня, так это неважно.

— Вот и хорошо, что поймал, — говорю.

Мы подошли с ним к воротам лагеря, и он меня слегка подтолкнул, чтобы я, значит, не стеснялся, он мне перед этим сказал, что начальник лагеря «на войне», и старшая пионервожатая тоже, так что бояться некого.

Я хотел пройти в ворота, но часовые своими палками, на концах которых были флажки, загородили дорогу.

Санька как закричит на них:

— Да вы что, своего не признали? Зачем вас сюда поставили — непонятно!

Они только руками развели и посторонились.

Вот это Санька! Ловко нашёлся, ничего не скажешь!

— Я же тебе говорил, — сказал Санька, — что тут никто ещё толком друг друга не знает. Так что ты можешь быть спокоен на этот счёт. Денька через два, конечно, дело сложнее будет. А сейчас… — он присвистнул, — шагай за мной!

— И обедать можно, никто не узнает? — спросил я.

— Тут сложней, — сказал он, — а ты есть, что ли, захотел?

— Да нет. Я просто так…

— Да брось ты стесняться, шагай за мной!

Я всё его уверял, что ел недавно, а он меня и слушать не хотел.

Я возле кухни остался, а он прямо в кухню пошёл. Выходит вместе с поваром, а в руке у него капустная кочерыжка.

— Погрызи, — говорит, — чтоб голодным не ходить.

— Да вовсе я не голодный, — говорю.

— Да ты грызи, чего ты ломаешься, — и суёт мне эту кочерыжку. Да я её и вправду не хотел.

— Грызи, грызи, — говорит повар, — а мало будет, за новой кочерыжкой приходи.

Санька радостно говорит:

— У них там кочерыжек видимо-невидимо!

И к повару обращается:

— Новенький, понимаете, только что прибыл, запоздал маленько, а есть хочется ребёнку, — и мне моргает, чтобы я молчал.

— Ишь ты, — говорит повар, — может, котлету тебе вынести?

Повар пошёл за котлетой, а я ему вслед закричал, что никакой котлеты мне не надо, но он всё-таки вынес мне хлеб с котлетой и ушёл, потому что у него каша могла подгореть.

— Знакомый? — спросил я.

— А как же! Знакомый! Котлету ведь дал. Ты мне-то дай половину.

Я ему хотел всё отдать, а он взял половину, откусил и говорит: