Авантийские полупудовки полетели за борт с тяжелыми всплесками.

— Встаем на ровный киль, — отметил Соловей.

— Еще бы, черт возьми…

Джаг глянул за борт — Козёл наконец перевалил через клин тяжелой воды, оставив его за кормой и выравнивался.

— Паруса стоят, капитан!

Джаг поднял голову — ветер надул паруса, и корабль с каждой секундой набирал скорость.

— Так держать!

Джаг, ковыляя с палкой, переместился к самым поручням кормы. Линкор был метрах в трехстах. То есть, на дистанции залпа. Если бы он сейчас стоял бортом, а не носом к Козлу, последнему пришлось бы не сладко.

Но пока он развернется, мы пройдем метров триста.

И тут его капитану придется решить — продолжать преследование по тяжелой воде, где огромный тяжелый линкор едва разовьет при хорошем ветре хотя бы четыре узла, или бросить это дело и вернуться на курс. И дело было даже не в скорости. Просто, входя в тяжелую воду, ты делаешь это на свой страх и риск. Потому что тут действительно нет никаких гарантий, что покинешь ее живым. То же самое можно было сказать и про обычное море. Но в тяжелой воде опасность была не в пример выше.

— Капитан! — заорали с орлиного гнезда. — Они перекидывают паруса! Разворачиваются на север.

— Да! — заорал Джаг. — Не по масти вам, гады, ходить по тяжелой воде! Она не для таких трусов, как вы! Валите прочь, авантийские сволочи. Покажите нам свою корму! Хотели достать Джага Марно в Море Цепей? Не сегодня, мерзкие парикастые педерасты!

— ДА! — ревела команда. — Да! Хрен вам, авантийцы! Не достанете! Кишка тонка!

Джаг поднял подзорную трубу, оглядел линкор. Моряки сновали по вантам, перекидывали паруса для разворота. Джаг уже собирался убрать трубу и вздохнуть с облегчением, когда заметил на носу линкора черную фигуру.

Он пригляделся. Это был рослый мужик, весь в черном, воротник закрывает щеки, а треуголка надвинута на самые глаза. Он смотрел на Джага без трубы. При взгляде на него что-то словно зародилось в груди и кольнуло сердце. Но Джаг так и не понял, что.

Лишь, неясно, почему, сунул руку в карман и потрогал монету.

Линкор и вправду разворачивался на север. Не хотел идти в тяжелую воду. В ней думать нужно не о погоне, а о выживании. Джаг сделал свою ставку. Авантиец спасовал.

Вот и все.

Надеюсь, это все на сегодня, подумал Джаг, внезапно ощутив усталость.

— Тяжелая вода по курсу!

Ну да, вспомнил Джаг. Осталось это.

— Связать паруса, всем держаться, приготовиться к удару. Вы знаете, что делать, господа пираты.

Под спущенными парусами корабль сбавил скорость и на границе раздела вод начал мягко проваливаться в блестящую черную гладь.

Радость команды медленно улетучивалась. Многие из них знали, что такое — оказаться в тяжелой воде.

И самые быстрые уже успели задуматься, что, может быть, им не так повезло, как казалось пару минут назад.

Где-то в Море Цепей

Закончив отливать, Джаг подтянул штаны, завязал шнурки на ширинке, затянул ремень на поясе и сплюнул за борт. Так работали нужники на всех кораблях на свете. Море — не суша, все примет. Потому справляли нужду моряки таким вот способом — прямо за борт. С легкой никаких сложностей — встал к фальшборту и поливай море-океан. Для тяжелой — есть на каждом корабле специальное приспособление под названием «гальюн», которое моряки не любили за одну его неприятную особенность — сидя на нем и размышляя о жизни, можно легко оказаться в море.

Гальюн находился под бушпритом, на открытом воздухе. Может смыть волной, если не держаться за канаты, может даже сдуть внезапным порывом ветра. А оказываться за бортом обычно верная смерть.

К тому же, когда на десятки километров вокруг тяжелая вода.

Это все усложняло. Если упал за борт в обычной воде — смерть. То в тяжелой — вдвойне. Чтобы выплыть из нее, нужно быть отличным пловцом, да и этого будет мало. Джагу довелось раз в жизни побарахтаться в черном пятне, и повторять он не собирался.

Гребешь, а она не загребается. Словно масло, огибает твои руки и ноги, и от нее почти не отталкиваешься. Пытаешься держаться на поверхности, и все равно тонешь. Если не шевелиться, то просто уйдешь на дно. Потому как плотность ее и ахедронова сила в ней ниже, чем в обычной. Когда шевелишься, то ты на поверхности. Но любой человек когда-то устает. И тогда все. На прием к владыке морей.

Потому моряки побаивались ходить на гальюн. И это влекло за собой последствия. Вчера Джаг обнаружил говно в трюме. Почти половину мешка. Один человек не мог столько навалить за двое суток, что они в тяжелой воде. Срали группой.

Дело было гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. Никто не признается, и этот случай необходимо расследовать чем быстрее, тем лучше. Ведь если закрыть на это глаза, скоро гады засрут весь корабль! К несчастью, круг подозреваемых включал всю команду, а это — сто пятьдесят с лишним человек. И Джаг решил заранее не исключать никого, даже самых, казалось бы, храбрых и смелых.

Перво-наперво, поразмыслив в своей койке, Джаг набросал список тех людей, кого точно видел на гальюне со времени входа в пятно — этих вычеркнуть сразу. Достаточно смелые, чтобы опорожниться по-человечески, а не срать тайком в трюме как крысы.

Из них Джаг решил составить временный комитет расследователей. В него вошли Борво Глазастый, Атаульф Тяжелый (в этих людях Джаг почти не сомневался), а также Сурбалла Бесстыжая (в этой козлице Джаг не сомневался никогда). Прозвище пришлось ей как нельзя в цвет, эта негритянка вообще не ведала стыда и легко шла на гальюн в окружении десятков мужиков на палубе. На нее уже и не глядели — признали за свою.

Этим людям Джаг сообщил детали ситуации. В свою каюту не звал, чтобы не вызвать лишних подозрений у затаившейся банды засранцев. Вместо этого, подошел сам к каждому и изложил суть дела. Каждый из названных был возмущен происходящим, уговаривать заняться расследованием никого не пришлось.

К утру следующего дня у Джага имелся отчет. Более половины моряков было вычеркнуто из списка.

Кроме того, Джаг все же решил сделать разумное исключение для некоторых членов команды.

Гаскар Монтильё был вычеркнут из списка подозреваемых. Он все еще не отошел от бандитского яда, валялся в своем гамаке на жилой палубе, ходил с палкой, как Джаг, а то и с помощниками. Нужды справлял в ведро, но и сам за собой выносил, даже ведро мыл, спустив в море на веревке. Этот лис имел понятия о чести и самоуважении.

Также, из под подозрения выпала Марна, Таша и еще несколько негритянок. Они организовали дамскую уборную в крохотном закутке в носу корабля на третьей палубе. Об этом рассказал Джагу Атаульф — он засек там одну из негритянок и деликатно (это значит — не избивая) допросил, а также осмотрел все. К счастью, случай был выдающийся — уборная, пусть и обустроенная в тайне, была чище многих других помещений судна. Там было ведро, которое плотно запиралось крышкой, чтобы не шла на палубу вонь, а полы мылись каждый день — это Джаг узнал уже из личной беседы с Марной.

Что поделать, думал Джаг. Все таки, без стыда баба — не баба, даже черномазая. Исключение составит разве что Бесстыжая. Но она — отдельный разговор.

Соловья засекли на гальюне на закате, когда еще не зашло солнце. Сидел и мурлыкал себе под нос какую-то моряцкую песню. Чуть позже на благородном сиденье также побывал Ваба, а за ним — Мубаса.

Сурбалла рассказала, что Кехт Грот был на гальюне уже в сумерках и несколько его человек посещали трон в течение дня. А поздно ночью в отхожее место наведался и идальго.

Из личного опыта, а также из одной умной книги Джаг твердо знал, что цепочка превращения еды в дерьмо у человека длится обычно несколько часов, но можно терпеть и сутки, и даже двое — зависит от того, чего и сколько есть. Но каждому нужно по нужде в разное время. Иногда к гальюну собиралась очередь, чаще приходили по одному, большую часть времени не было никого.