Артист, тем временем (нет бы ему уйти по добру, по здорову со своим уродливым приятелем), продолжил:

— Я очень надеюсь на вашу помощь, миссир Валенте. Я на нее рассчитываю больше, чем на что-то другое. Потому, я очень надеюсь, что вы очень скоро поставите меня в известность, если вдруг узнаете что-то об этой вещи. И я также надеюсь, что вы не станете утаивать от меня сведения, которые сможете найти. Потому что этого я вам делать очень не рекомендую.

Ну все, подумал Фирак. Это уже ни в какие ворота.

Вот сейчас. Я даже не стану ждать лишнего. Как только ладонь коснется головы собаки — вот тогда-то и конец этим идиотам. Никто не смеет угрожать Лонзо. Никто. Даже король. Даже сам господь, мать его, спаситель.

— Вы не рекомендуете? — спросил Лонзо, поставив обе руки под подбородок.

Артист пожал плечами:

— Не только я. Раз уж я явился к вам с таким делом, как работник компании, вы должны понимать, что каждое мое слово, в данном случае, это слово Саладея Дарды.

Секунду Лонзо молчал. Вся банда, как видел Фирак, была наготове. Только скажи, атаман, только дай знак.

— Хорошо, — проговорил Лонзо, — Я сообщу, если что-то узнаю.

От того, как у него задергалось мертвое веко, Фираку чуть было не сделалось дурно.

Это удовлетворило гостей, и они, молча кивнув ему — даже не кланяясь, повернулись и зашагали прочь. Фирака такое действо оставило в полной прострации. Он совершенно не понимал, что происходит, и происходит ли это в реальности. Он не мог себе представить, чтобы орава шпиков прошла через всю Хитрецову, не вызвав даже малейшего подозрения. Но то, чтобы Лонзо Валенте сдал назад…

Да я, черт возьми, сплю! Не сплю. Такого и во сне не привидится.

Однако, Лонзо все еще оставался до лютого спокоен.

Спустя минут пять, когда отправленные Фираком люди доложили, что шпиков и след простыл, а также то, что все люди из охраны валяются штабелями, чем-то усыпленные, но живые, и даже немного просыпаются, Лонзо наконец произнес свое первое слово перед сходняком.

— Что это было, еб вашу мать?

Отвечать на вопрос никто бы не решился. Ответ и не требовался. Лонзо взял бумагу, которая так и осталась лежать на столе. И протянул Коте.

— Халагай, приятель, скажи мне, имеется ли у нас такая вещица?

Халагай Коца был по нации — ера, человеком народа воистину без родины. Еру не любили во всех странах, в каких-то больше, в каких-то меньше. Не любил еру и Фирак. Уж больно хороши они считать, да обсчитывать. А потому, случались нередко в городах Авантии, да и других божьих стран, погромы еры. Уж как ждал Фирак, когда же погромы дойдут и до Граты, чтобы собственноручно этого ушлого еру прирезать тупым ножом.

Коца, во время беседы с людьми из компании жавшийся в угол, резво подскочил к столу атамана и принял бумагу. Руки его, как видел Фирак, слегка тряслись. Но через пару мгновений затряслись еще сильнее.

— Что-то плохое, да? — любезно поинтересовался Лонзо. От пули может сдохнуть корова или лось. От этой «любезности» околело бы целое стадо.

— Как бы сказать.

— Говори, как есть, собака!

Фирак был доволен тем, как затрясся ерский гаденыш.

— Она у нас… б… была, а… атаман.

— Что значит была? Продана? И ты, идиот, не увидел ее истинную цену? Ее настоящую цену, за которой ко мне приходят два козотраха в кафтанах из компании Саладея Дарды и деликатно просят ее им продать!

— Нет, нет, не продана! — возвопил уже наверно молящий о быстрой смерти Кота. — Миссир, позвольте мне объяснить…. Позвольте мне…

— Так я и жду от тебя этого, болван!

— Миссир, она… она украдена.

— Что?

Это слово было страшнее, чем самые громкие и разъяренные ревы атамана. Столько тихого гнева было за ним, сколько Фирак не видал за всю жизнь, даже на работе у Лонзо.

— Она… Эта вещь… Она была в ломбарде на Дубовой улице… В том, который летом… э… ограбили…

В комнате воцарилась могильная тишина.

Фирак мечтал оказаться в любом другом месте, хоть в тюрьме, хоть на риванском руднике в кандалах рядом с неграми, только не здесь и сейчас. И его напарники — Хьерда, Туктук и Клешня, по виду их физиономий, были того же мнения.

Но Лонзо, вопреки всему, ответил спокойно.

Нельзя было не подивиться. Уже в который раз за этот проклятый час Фирак наблюдал от своего атамана какое-то несвойственное ему спокойствие. Это было странно. Это было ненормально.

— Я помню, — сказал Лонзо. — Да, было дело. Этот, как его… Джаг Мурло, или как уж его…

Одноглазый взгляд Лонзо упал на Фирака.

Не зная, что ответить (про тот случай он знал, но не помнил имени), он глянул на Туктука, а тот, почти сразу — на Клешню.

— Джаг Марно его звали, — сказал Клешня.

— Точно! Джаг Марно. Как я помню, он оттуда вообще все вынес, до последней гнутой монеты. Но это же Дубовая. Там у нас лежал один шлак да стекло. Сколько это все дерьмо стоило?

— Около двухсот такатов за все, — сказал Кота. — По большей части золотом, то, что из выручки. В том салоне были одни пустышки, атаман, ничего не стоящие. Настоящих камней не было ни одного.

— Да, верно, я помню. Потому то я и сказал просто убить его, украденное не искать. Интересно, где он сейчас? На дне Тильбы гниет? Или, может, выловили его? Как я помню, валить его мы отправили Виченцо?

На этот раз решил высказаться Туктук:

— Да, атаман. Да только не завалил он его. Ты ж знаешь, Виченцо в фарт до одури верит. А тут — два раза подряд промазал из своих любимых пистолетов. Так что бросил он сразу это дело, и деньги вперед уплаченные вернул. Не фартовый случай выдался. Потому довершали работу Клешня с парнями.

Лонзо уставился на Клешню.

— Ты его завалил?

— Ну… так-то да…

— ДА ЕБ ВАШУ МАТЬ! — взрверел Лонзо. Но быстро успокоился и сел обратно в кресло:

— Что-то мне, нахрен, подсказывает, что ты его не завалил.

— Атаман, ну ты же сам сказал, мол убить его так, чтоб самой поганой смертью. Мы Виченцо заплатили сверху по сто такатов, чтоб его выследил. Привел он нас к самому карнавалу, что у колокольных врат, в этом закутке раньше чавалы табором стояли. Его там как раз какие-то индюки хотели грохнуть, но мы по ним пальнули пару разов, да и взяли этого Джага живьем, Виченцо его вырубил. Сперва мы его собакам на овчарне кинули, да те чегойто жрать не стали — перепугались наверно нас. Завизжали, попрятались. А потому, порешили мы так: отволочь его на пристань, да там забросить в трюм рабскому кораблю. Пускай ниггеры его живьем сожрут. Вот и будет ему самая поганая смерть!

Некоторое время Лонзо молчал, обдумывая сказанное.

— Выходит, он единственный человек, который знал про украденное из салона на Дубовой. И выходит, также, что нет гарантий, что он кормит червей.

Все молчали, ожидая гнева Лонзо.

В который раз удивляя всех пристуствующих, атаман ответил спокойно:

— Все вы. Все, нахер, вы. Прямо сейчас дуйте к своим людям. Ко всем людям нашей организации. И скажите им узнать, на какой корабль вы этого гада посадили, и куда он направлялся. Сдается мне, вы поступили правильно, парни. Вы поступили правильно. Не убили того, кого не надо было убивать. А значит, у нас есть шанс. И подсказывает мне чуйка, это самый большой шанс, какой вы вообще в жизни видели… А еще, нам надо купить корабль.

На каком-то острове, должно быть, в Море Цепей

Когда Джаг разлепил веки, первым, что он понял, было то, что он всегда ненавидел просыпаться после буйной попойки.

Черт возьми, как башка-то болит. Опять обожрался в лоскуты, прокляни меня черт!

Все тело было словно заржавевшее, скрипучее и едва двигалось. Сушняк был такой, что все лицо стянуло, как у мумии. От злости Джаг захотел заорать во всю глотку, но сумел издать только несколько слабых нечленораздельных полу-хрипов, полу-стонов.

Это еще сильнее его разозлило. Шипя, как гадюка, он перевернулся на живот и пополз по земле на звук — где-то за зелеными зарослями папоротников он слышал журчание ручья.