А потом пришло время, и я поднялся и ушёл и направился домой, но я не дошёл ещё до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня и грубо меня подняли…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала двести восемьдесят вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Исхак Мосульский говорил: „Но я не дошёл ещё до дому, как посланные аль-Мамуна ринулись на меня, грубо подняли и повели к нему. И я увидел, что он сидит на скамеечке, разгневанный на меня. „О Исхак, ты выходишь из повиновения?“ – молвил он. И я сказал: „Нет, клянусь Аллахом, о повелитель правоверных!“ И он спросил: „Какова же твоя история? Расскажи мне правду“. – „Хорошо, но только наедине“, – отвечал я. И аль-Мамун кивнул тем, кто стоял перед ним, и они отошли в сторону, и тогда я рассказал ему всю историю и сказал: „Я обещал ей, что ты придёшь“. И аль-Мамун отвечал; «Ты хорошо сделал“.

А потом мы провели в наслаждениях весь день, и сердце аль-Мамуна привязалось к той девушке. И нам не верилось, что пришло время, и мы отправились, и я наставлял аль-Мамуна и говорил ему: «Воздерживайся называть меня перед ней по имени – в её присутствии я твой провожатый».

И мы условились об этом и шли, пока не достигли того места, где была корзина, и нашли там две корзины, и сели в них, и их подняли с нами в уже знакомое место. И девушка подошла и приветствовала нас, и, увидав её, альМамун впал в замешательство из-за её красоты и прелести. И девушка принялась рассказывать ему предания и говорить стихи, а затем принесла вино, и мы стали пить, и девушка была приветлива с аль-Мамуном и радовалась ему, и он тоже был с нею приветлив и радовался ей.

Девушка взяла лютню и пропела песню, а потом спросила меня: «И твой двоюродный брат тоже из купцов?» – указав на аль-Мамуна. «Да», – ответил я, и она сказала: «Поистине, вы близки друг к другу по сходству!» И я отвечал ей: «Да!»

А когда аль-Мамун выпил три ритля[317], в него вошли радость и восторг, и он воскликнул и сказал: «О Исхак!» И я ответил ему: «Я здесь, о повелитель правоверных!» – «Спой эту песню!» – сказал аль-Мамун.

И когда девушка узнала, что это халиф, она направилась в одну из комнат и вошла туда. А когда я кончил петь, халиф сказал мне: «Посмотри, кто хозяин этого дома». И какая-то старуха поспешила ответить и молвила: «Он принадлежит аль-Хасану ибн Сахлю»[318]. – «Ко мне его!» – воскликнул халиф, и старуха на минуту скрылась, и вдруг явился аль-Хасан. И аль-Мамун спросил его: «Есть у тебя дочь?» – «Да, её зовут Хадиджа», – отвечал аль-Хасан. «Она замужем?» – спросил аль-Мамун, и аль-Хасан ответил: «Нет, клянусь Аллахом!» И аль-Мамун сказал: «Тогда я сватаю её у тебя».

«Она твоя невольница, и власть над нею принадлежит тебе, о повелитель правоверных», – ответил аль-Хасан. И халиф молвил: «Я женюсь на ней за приданое в тридцать тысяч динаров наличными деньгами, которые отнесут к тебе сегодня под утро, И, когда ты получишь деньги, доставь нам твою дочь к вечеру». И ибн Сахль отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

И потом мы вышли, и халиф сказал мне: «О Исхак, не рассказывай никому эту историю!» И я скрывал её, пока аль-Мамун не умер. И ни над кем не соединилось столько, сколько соединилось надо мной в эти четыре дня, – я сидел с аль-Мамуном днём и сидел с Хадиджей ночью, и, клянусь Аллахом, я не видел среди мужей человека, подобного аль-Мамуну, и не знавал среди женщин девушки, подобной Хадидже, – нет, даже близкой к Хадидже по сообразительности, разуму и речам, а Аллах знает лучше!»

Рассказывают также, что было время паломничества, и люди совершали обход, и когда народ толпился на дороге, вдруг один человек уцепился за покровы Каабы[319] и стал говорить из глубины сердца: «Прошу тебя, Аллах, чтобы она рассердилась на своего мужа и я познал бы её!»

И его услышало множество паломников и его схватили и привели к начальнику паломничества, после того как досыта накормили его ударами, сказали: «О эмир, мы нашли этого в почитаемых местах, и он говорил то-то и то-то!»

И начальник паломничества велел его повесить и сказал: «О эмир, ради посланника Аллаха, – да благословит его Аллах и да приветствует! – выслушай мою историю и мой рассказ, а после этого делай со мной что хочешь», – «Рассказывай!» – молвил эмир. И человек сказал: «Знай, о эмир, что я человек из чистильщиков и работаю на скотобойне и вывожу кровь и грязь на свалки. И случилось мне в один день из дней идти с моим ослом, который был нагружен, и я увидел, что люди бегут, и один из них мне сказал: „Зайди в этот переулок, чтобы тебя не убили“. И я спросил: „Что это люди бегут?“ И кто-то из слуг сказал мне: „Это гарем какого-то вельможи, и евнухи отгоняют с дороги и бьют всех подряд, без разбора“. И я зашёл с ослом в переулок…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала двести восемьдесят третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек говорил: „И я вошёл с ослом в переулок и стоял, ожидая, пока разойдётся толпа. И я увидел евнухов с палками в руках и с ними около тридцати женщин, среди которых была одна, подобная ветви ивы или жаждущей газели, и она была совершенна по красоте, изяществу и изнеженности, и все ей прислуживали. И, дойдя до ворот того переулка, где я стоял, эта женщина взглянула направо и налево, а затем позвала одного евнуха. И когда тот предстал перед ней, сказала ему что-то на ухо, и вдруг евнух подошёл ко мне и схватил меня, и люди разбежались. И вдруг другой евнух взял моего осла и увёл его, а потом евнух подошёл и связал меня верёвкой и потащил меня за собою, и я не знал, в чем дело, а люди, что стояли за нами, кричали и говорили: „Аллах этого не позволяет! Это чистильщик, бедняк, почему его связали верёвками?“ И они говорили евнухам: „Пожалейте его, пожалеет вас Аллах, и отпустите его!“ А я говорил про себя: «Евнухи схватили меня только потому, что их госпожа почувствовала запах грязи и ей стало противно, или она беременная, или ей сделалось нехорошо. Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха, высокого, великого!“

И я до тех пор шёл за ними, пока они не достигли ворот большого дома, и они вошли туда, а я за ними, и меня вели до тех пор, пока я не пришёл в большую комнату, – не знаю, как описать её красоту, – и она была устлана великолепными коврами. И затем женщины вошли в эту комнату (а я был около евнуха, связанный), и я сказал себе: «Они непременно будут меня пытать в этом доме, пока я не помру. И не узнает о моей смерти никто!»

И потом меня отвели в прекрасную баню внутри дома, и когда я был в бане, вдруг вошли три невольницы и сели вокруг меня и сказали: «Сними твои тряпки». И я снял бывшие на мне лохмотья, и одна из девушек стала растирать мне ноги, а другая мыла мне голову, и третья разминала тело. А покончив с этим, они положили передо мной узел с одеждой и сказали: «Надень это!» И я воскликнул: «Клянусь Аллахом, я не знаю, как надеть!» И девушки подошли ко мне и одели меня, смеясь надо мною. А затем они принесли кувшины, полные розовой воды, и побрызгали на меня и я вышел с ними в другую комнату, и, клянусь Аллахом, я не знаю, как её описать, так много было в ней ценных украшений и ковров. А войдя в эту комнату, я увидел женщину, сидевшую на бамбуковом ложе…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Когда же настала двести восемьдесят четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что человек говорил: «А войдя в эту комнату, я увидел женщину, сидевшую на бамбуковом ложе (а ножки его были из слоновой кости), и перед нею было множество невольниц. И, увидав меня, она поднялась и позвала меня, и я подошёл к ней, и она велела мне сесть, и я сел с нею рядом. И она приказала невольницам подать кушанья, и они мне подали роскошные кушанья всяких сортов, и я не знаю, как они называются и в жизни не знавал ничего подобного. И я насытился вдоволь, а после того как убрали миски и вымыли руки, женщина велела принести плоды, и они тотчас же появились перед нею, и она приказала мне есть, и я поел, а когда мы кончили есть, она велела нескольким невольницам принести бутыли с вином. И они принесли вина разных сортов и затем разожгли в курильницах всевозможные курения. И одна невольница, подобная месяцу, стала поить нас под напевы струн, и я опьянел вместе с той госпожой, которая сидела, и все это происходило, а я думал, что это грёзы и будто я во сне. А потом женщина сделала знак нескольким невольницам, чтобы нам постлали в одной из комнат, и нам постлали в том месте, где она велела. И женщина поднялась и, взяв меня за руку, отвела туда, где было постлано, и легла, и я пролежал с нею до утра, и всякий раз, как я прижимал её к груди, я чувствовал запах мускуса и благовоний, и думал, что я не иначе как в раю и что я грежу во сне.