Когда же настала двести девяносто вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Мухаммед ибн Али, ювелир, говорил: «И когда я вошёл к Ситт-Дунья, дочери Яхьи ибя Халида Бармакнда, я увидел, что она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и произнёс такие два стиха:
И я пробыл с нею целый месяц и оставил лавку и близких и родные места, и в один день из дней она сказала мне: «О свет моего глаза, о Сиди Мухаммед, я решила сегодня пойти в баню. Оставайся же на этом ложе и не сходи с места, пока я не вернусь к тебе».
И она заставила меня поклясться в этом, и я сказал ей: «Слушаю и повинуюсь!» А затем она взяла с меня клятву, что я не двинусь с места, и, захватив своих девушек, ушла в баню, и, клянусь Аллахом, о братья, не успела она ещё дойти до конца переулка, как дверь вдруг отворилась и в неё вошла старуха и сказала: «О Сиди Мухаммед, Ситт-Зубейда зовёт тебя: она прослышала, как ты образован, остроумен и искусен в пении». – «Клянусь Аллахом, я не встану с места, пока не придёт Ситт-Дунья!» – ответил я. И старуха сказала: «О господин мой, не допусти, чтобы Ситт-Зубейда разгневалась на тебя и стала твоим врагом! Поднимись же, поговори с ней и возвращайся на твоё место».
И я тотчас же поднялся и пошёл, и старуха шла впереди меня, пока не привела меня к Ситт-Зубейде, а когда я пришёл к ней, она сказала: «О свет глаза, ты возлюбленный Ситт-Дунья?» – «Я твой невольник и раб!» – ответил я. И Ситт-Зубейда воскликнула: «Правду сказал тот, кто приписал тебе красоту, прелесть, образованность и совершенство! Ты выше описаний и слов! Но спой мне, чтобы я тебя услыхала». – «Слушаю и повинуюсь!» – ответил я. И она принесла мне лютню, и я пропел под неё такие стихи:
И, когда я кончил петь, она воскликнула: «Да сделает Аллах здоровым твоё тело и душистым твоё дыхание! Ты достиг совершенства в красоте, образованности и пенье! Поднимайся же и иди на своё место прежде, чем придёт Ситт-Дунья, – она не найдёт тебя и рассердится».
И я поцеловал землю меж рук Ситт-Зубейды и вышел, и старуха шла впереди меня, пока я не дошёл до той двери, через которую вышел, и я вошёл и подошёл к ложу, и увидел что Ситт-Дунья уже пришла из бани и спит на ложе. И я сел у её ног и стал их растирать, и Ситт-Дунья открыла глаза и, увидев меня, сдвинула ноги и толкнула меня и сбросила меня с ложа. «Обманщик, – сказала она мне, – ты нарушил клятву и не сдержал её! Ты обещал мне, что не сдвинешься с места, и нарушил обещание и ушёл к Ситт-Зубейде. Клянусь Аллахом, если бы я не боялась позора, я бы опрокинула её дворец ей на голову!»
И потом она сказала своему рабу: «О Сауаб, встань, отруби голову этому обманщику и лгуну – нет дам до него нужды!» И раб подошёл ко мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голову…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала двести девяносто третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Мухаммед ювелир говорил: „И раб подошёл ко мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голову. И тогда поднялись невольницы Ситт-Дунья, большие и маленькие, и сказали ей: „О госпожа, это не первый, кто ошибся, не зная твоего нрава. Он не совершил греха, требующего убийства!“ – „Клянусь Аллахом, я непременно оставлю на нем след!“ – воскликнула она и затем велела побить меня. И меня били по рёбрам, и то, что вы видели, – следы этих побоев. А после этого она приказала меня вывести, и меня вывели и увели далеко от дворца и бросили. И я потащился и шёл мало-помалу, пока не дошёл до своего дома, и тогда я позвал лекаря и показал ему следы побоев, и он стал за мной ходить и постарался меня вылечить. И когда я выздоровел, я сходил в баню, и прошли мои боли и недуги. И я пришёл в лавку и взял все, что там было, и продал, и на эти деньги купил себе четыреста невольников, которых не собрал у себя ни один царь, и со мной стали выезжать каждый день двести из них. И я сделал этот челнок, истратив на него пять тысяч золотых динаров, и назвал себя халифом и дал каждому из бывших со мною слуг должность одного из приближённых халифа, и придал ему облик, подобный его облику, и я призывал всякого, кто прогуливался по Тигру, и рубил ему голову без отсрочки. И я живу таким образом целый год и не слышал вести о Ситт-Дунья и не напал на её след“.
И потом он заплакал и пролил слезы и произнёс такие стихи:
И когда Харун ар-Рашид услышал слова юноши и узнал, что тот влюблён, увлечён и охвачен страстью, он смутился от волнения и растерялся от удивления и воскликнул: «Слава Аллаху, который создал для всякой вещи причину!»
И затем они попросили у юноши позволения уйти, и тот позволил, и ар-Рашид задумал оказать ему справедливость и одарить его до крайней степени. И они удалились от юноши, направляясь в халифский дворец, и уселись, и переменили бывшую на них одежду, и надели одеяние торжеств.
И Масрур, палач мести, встал перед ними, и халиф сказал Джафару: «О везирь, ко мне того юношу».
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала двести девяносто четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что халиф сказал везирю: „Ко мне того юношу, у которого мы были прошлой ночью!“ И везирь отвечал: „Слушаю и повинуюсь!“
И затем он отправился к юноше и приветствовал его и сказал: «Отвечай повелителю правоверных, халифу Харуну ар-Рашиду!» И юноша пошёл с ним во дворец, окружённый стражниками. А войдя к халифу, он поцеловал землю меж его рук и пожелал ему вечной славы и успеха, и осуществления надежд, и постояного счастья, и прекращения неудач и несчастий, и отличился он в том, что высказал, сказавши: «Мир тебе, о повелитель правоверных и защитник собрания верных!»
И затем он произнёс такие стихи:
И халиф улыбнулся ему в лицо, и ответил на его привет, и обратил к нему око уважения, и приблизил его к себе, и посадил его перед собою, и сказал: «О Мухаммед Али, я хочу, чтобы ты мне рассказал, что произошло с тобою сегодня ночью, – поистине, это чудо и редкостное диво».
