Да будет же хвала Аллаху, который показал мне твоё лицо! Клянусь Аллахом, если бы это был кто-нибудь другой, я распяла бы садовника, и привратника хана, и портного, и всех, кто с ними связан».
И затем она сказала мне: «Как бы мне ухитриться, чтобы ты что-нибудь поел без ведома невольниц?» И я сказал ей: «Со мною то, что мы будем есть и пить». И я развязал перед ней мешок, я она взяла курицу и стала класть куски мне в рот, и я тоже клал ей куски в рот, и когда я увидел, что она это делает, мне показалось, что это сон. И затем я поставил вино, и мы стали пить, и при всем этом она была подле меня, а невольницы пели. И мы делали так с утра до полудня, а затем она поднялась и сказала: «Поднимайся теперь и приготовь себе корабль и жди меня в таком-то месте, пока я к тебе не приду. У меня истощилось терпение переносить разлуку с тобой». – «О госпожа, – ответил я ей, – у меня есть корабль, и он – моя собственность, и матросы наняты мной, и они меня ожидают». – «Это и есть то, чего я хочу», – сказала Джамила. И затем она пошла к невольницам…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала девятьсот пятьдесят восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что госпожа Джамила пошла к невольницам и сказала им: „Поднимайтесь, мы пойдём во дворец“. И они спросили: „Как же мы уйдём сейчас – ведь у нас обычай проводить здесь три дня?“ – „Я чувствую на душе великую тяжесть, как будто я больна, и боюсь, что это будет для меня тягостно“, – отвечала Джамила. И невольницы сказали: „Слушаем и повинуемся!“ И надели свои одежды, а потом они пошли к берегу и сели в лодку. И садовник подошёл к Ибрахиму (а он не знал о том, что с ним случилось) и сказал: „О Ибрахим, нет тебе удачи в том, чтобы насладиться её видом. Она обычно остаётся здесь три дня, и я боюсь, что она тебя увидела“. – „Она меня не видела, и я не видел её – она не выходила из домика“, – сказал Ибрахим. „Твоя правда, о дитя моё, – сказал садовник. – Если бы она тебя увидела, мы бы, наверное, погибли. Но побудь у меня, пока она не придёт на следующей неделе, ты её увидишь и насмотришься на неё досыта“. – „О господин мой, – сказал Ибрахим, – у меня есть деньги, и я за них боюсь. Со мной люди, и я боюсь, что они найдут моё отсутствие слишком долгим“. – „О дитя моё, – сказал садовник, – мне тяжело с тобой расстаться!“
И он обнял его и простился с ним, и Ибрахим отправился в хан, в котором он стоял, и встретился с привратником хана, и взял свои деньги. И привратник хана спросил его: «Добрые вести, если хочет того Аллах?» И Ибрахим ответил ему: «Я не нашёл пути к тому, что мне нужно, и хочу возвратиться к моим родным». И привратник хана заплакал, и простился с ним, и понёс его вещи, и довёл его до корабля, и потом Ибрахим направился к тому месту, о котором ему говорила Джамила, и стал её там ждать.
И когда спустилась ночь, девушка вдруг подошла к нему в облике мужественного человека с круглой бородой, и её стан был перехвачен поясом, и в одной руке у неё был лук и стрела, а в другой – обнажённый меч. «Ты ли сын аль-Хасыба, правителя Египта?» – спросила она. И Ибрахим ответил: «Это я». И она воскликнула: «Какой же ты негодяй, что пришёл портить царских дочерей! Иди поговори с султаном!»
«И я упал, покрытый беспамятством, – говорил Ибрахим, – а матросы – те умерли в своей коже от страха. И когда девушка увидела, что меня постигло, она сняла с себя эту бороду, бросила меч и развязала пояс, и я увидел, что это госпожа Джамила, и сказал ей: „Клянусь Аллахом, ты разрубила мне сердце!“ И затем я сказал матросам: „Ускорьте ход корабля!“ И они распустили паруса и ускорили ход, и прошло лишь немного дней, и мы достигли Багдада. И вдруг я увидел, что у берега стоит корабль. И когда матросы, которые были там, увидели нас, они закричали матросам, бывшим с нами: „О такой-то и такой-то, поздравляем вас с благополучием!“ И они направили свой корабль к нашему кораблю, и мы посмотрели и вдруг видим – в нем Абу-ль-Касим ас-Сандалани! И, увидев нас, он воскликнул: „Это то, чего я хотел. Идите под охраной Аллаха, а я хочу отправиться по одному делу“. А перед ним стояла свечка, и он сказал мни: „Хвала Аллаху за благополучие! Исполнил ли ты своё дело?“ И я ответил „Да“. И ас-Сандалани приблизил к нам свечку, и когда Джамила увидела его, её состояние изменилось, и цвет её лица пожелтел, а ас-Сандалани, увидев её, воскликнул: „Идите в безопасности, хранимые Аллахом, а я пойду в Басру по делу сутана. Но подарок следует тому, кто пришёл“.
И он велел принести коробку с халвой и бросил её на корабль (а в халве был бандж), и Ибрахим сказал: «О прохлада моего глаза, поешь этого!» И Джамила заплакала и спросила: «О Ибрахим, знаешь ли, кто это?» – «Да, это такой-то», – сказал я. И Джамила молвила: «Это сын моего дяди, и он раньше сватал меня у моего отца, но я не согласилась на него, и он отправляется в Басру и, может быть, осведомит моего отца о нас». – «О госпожа, – ответил я, – он не достигнет Басры, пока мы не достигнем Мосула. И мы не знали, что скрыто для нас в неведомом». И я съел немного халвы, и не успела она опуститься мне во внутренности, как я ударился головой об землю. А когда наступило время рассвета, я чихнул, и бандж выпал у меня из ноздрей, и я открыл глаза и увидел, что я голый и брошен в пустынном месте. И я стал бить себя по лицу и сказал в душе: «Поистине, это хитрость, которую сделал со мной ас-Сандалани» И я не знал, куда пойду, и на мне были одни подштанники. И я встал, и прошёл немного, и вдруг вижу, подходит вали и с ним несколько человек с мечами и дубинками. И я испугался и, увидев разрушенную баню, спрятался в ней, и я наткнулся на что-то ногой и положил на это руку, и она выпачкалась в крови. И я вытер руку о подштанники, не зная, что это такое, а затем протянул руку второй раз, и она попала на убитого, и его голова оказалась у меня в руке. И я бросил её и воскликнул: «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха высокого, великого!» А затем я вошёл в одну из комнаток бани, и вдруг вали остановился у дверей бани и сказал: «Войдите в то место И затем я вскрикнул единым криком и упал без памяти, и сердце палача смягчилось ко мне, и он сказал: „Клянусь Аллахом, это не лицо того, кто убил!“ – „Отрубите ему голову“, – сказал вали. И меня посадили на ковёр крови и завязали мне глаза повязкой, и палач взял меня, и спросил у вали разрешения, и хотел отрубить мне голову. И я закричал: „Увы мне на чужбине!“ И вдруг приблизились всадники, и кто-то сказал: „Оставьте его! Убери руку, о палач!“ И была этому удивительная причина и диковинное дело. А именно, аль-Хасыб, правитель Египта, послал своего придворного к халифу Харуну ар-Рашиду с подарками и редкостями и послал с ним письмо, в котором говорил: „Мой сын вот уже год, как исчез, и я слышал, что он в Багдаде, и хотел бы милости от преемника Аллаха, чтобы он расследовал, что с ним, и постарался бы его разыскать и отослал бы его ко мне с этим придворным“.
И когда халиф прочитал письмо, он приказал валя узнать истину об этом деле, и вали с халифом не переставали расспрашивать об Ибрахиме, пока им не сказали, что он в Басре. И когда халифу рассказали об этом, он написал письмо и отдал его египетскому придворному и велел ему отправиться в Басру, взяв с собой отряд из приближённых везиря, и от усердия в поисках сына своего господина придворный выехал тотчас же и нашёл юношу на коврике крови, у вали.
И когда вали увидел придворного и узнал его, он сошёл для него с коня, и придворный спросил: «Что это за юноша и каково его дело?» И вали рассказал ему, что случилось, и придворный сказал (а он не знал, что это сын султана): «Лицо этого юноши – лицо того, кто не убивает». И он велел развязать его узы, и вали развязал его, и тогда придворный сказал: «Приведи его ко мне!» И вали подвёл Ибрахима к придворному, а красота Ибрахима пропала из-за тех ужасов, которые он перенёс.
