— Ничего нет, и чисто и пусто стало, — сказал Кикудзи.

— Да, пусто. Что ж делать, ведь все время дожди шли. Но цветы-то уж могли бы… — Тикако повернулась к нему. — Кстати, что вы решили насчет сино?

Кикудзи молчал.

— Вам не кажется, что его лучше вернуть?

— Это уж мое дело.

— Не совсем так.

— Во всяком случае, не вам указывать, как мне поступить с ним.

— Не совсем так… — Тикако ослепительно сверкнула вставными зубами. — Я как раз для того и пришла, чтобы дать вам совет. — Она вдруг вытянула руки и взмахнула ими, словно отгоняя что-то. — Из этого дома надо изгнать колдовские чары, не то…

— Не пугайте, пожалуйста!

— Но я хочу предъявить вам определенные требования!.. Как сваха…

— Если вы имеете в виду дочь Инамуры-сан, то я вам очень благодарен, но отказываюсь.

— Ну что вы, что вы! Отказываться от брака с девушкой, которая вам по душе, только потому, что сваха не нравится! Это просто глупо. Сваха всего-навсего мостик. Так, пожалуйста, топчите этот мостик. Ваш отец всегда пользовался моими услугами без всяких церемоний.

На лице Кикудзи отразилось явное недовольство. Но Тикако уже вошла в раж. У нее поднялись плечи, как всегда, когда она говорила с увлечением.

— А как же иначе? Со мной ведь легко, не то что с госпожой Оота… Вообще, хорошо бы вам все рассказать обо мне и о вашем отце. Но, к сожалению, и рассказывать-то нечего. Для вашего отца я была пустое место. А минутное увлечение вспыхнуло и тут же угасло, я и ахнуть не успела… — Тикако потупилась. — Нет, я не держала в сердце обиды. Всегда была рада ему услужить. А он и пользовался моими услугами, всегда пользовался, когда была надобность… Мужчины это любят — пользоваться услугами тех женщин, с которыми у них что-то было. Впрочем, я не в накладе. Благодаря вашему отцу у меня развилась здоровая житейская мудрость.

— Гм…

— Так что эта самая мудрость в вашем распоряжении.

Может быть, она по-своему права, подумал Кикудзи. От Тикако повеяло вдруг беспечностью, беззаботностью.

— Понимаете, Кикудзи-сан, человек не может быть благоразумным и мудрым, если в нем слишком сильно мужское или женское начало.

— Да? Значит, мудрость среднего пола?

— Иронизируете? Ну, ну… Однако, когда превращаешься в существо среднего пола, начинаешь насквозь видеть и мужчин и женщин. Вас не удивляет, как это госпожа Оота отважилась умереть, оставив дочь одну-одинешеньку? Ведь у молодой Оота-сан никого не было на свете, кроме матери. Я думаю, мать на кого-то надеялась. На вас, например, вы, мол, после ее смерти позаботитесь о девушке…

— Да как вы смеете!

— Я много думала об этом, очень много. И появилось у меня подозрение… Ведь госпожа Оота своей смертью помешала вашему браку. Смекаете? Не так-то все это просто. Был у нее свой резон умереть.

— У вас чудовищная фантазия, — сказал Кикудзи, но сам был сражен наповал этой фантазией. Словно молния ударила перед глазами.

— Кикудзи-сан, вы же сказали госпоже Оота, что посватались к дочке Инамуры-сан?

Кикудзи отлично помнил, что рассказал, но сделал удивленное лицо.

— Я? По-моему, вы сообщили госпоже Оота по телефону о моем предполагаемом браке!

— Да, сообщила и попросила не мешать. Как раз в тот вечер она и умерла.

Наступило молчание.

— Однако, Кикудзи-сан, — снова заговорила Тикако, — интересно, откуда вы знаете, что я ей звонила? Она приходила к вам?

Кикудзи смешался, застигнутый врасплох.

— Ясно, что приходила! Я помню, как она тогда вскрикнула в телефон.

— Вот это здорово! Выходит, это вы ее убили!

— Можете считать, что я. Вам так легче будет. А я привыкла играть роль злодейки. Ваш отец за то и ценил меня, что по мере необходимости я всегда отлично исполняла эту роль. Вот и сегодня я в этой роли явилась к вам. Не ради памяти вашего отца, а так — сама от себя.

Кикудзи показалось, что эта женщина буквально исходит ненавистью и неистребимой, хронической ревностью. Но Тикако продолжала совершенно спокойно, словно разглядывала собственную ладонь:

— А вам, Кикудзи-сан, не следует знать, что делается в стороне от вас. Если уж очень неприятно, чертыхнитесь про себя — вот, мол, настырная баба, лезет и лезет не в свои дела. А я тем временем отгоню колдунью и сделаю так, чтобы добрый брак состоялся.

— Вы лучше не упоминайте больше об этом добром браке, сделайте одолжение.

— Хорошо, хорошо, мне и самой не хочется путать такое святое дело с госпожой Оота… — Тикако вдруг заговорила в более мягком тоне. — Впрочем, Оота-сан не была таким уж дурным человеком… Она, наверно, молилась, умирая, чтобы вы взяли ее дочь в жены. А вам небось ни единым словом об этом не намекнула…

— Опять вы с вашими глупостями!

— Но ведь так оно и было! Неужели вы думаете, Кикудзи-сан, что ей никогда не приходило в голову выдать за вас свою дочь? Если вы так думаете, значит вы просто-напросто витаете в облаках. Она же была одержимая, и во сне и наяву мечтала только об одном — о вашем отце. Пожалуй, это можно назвать даже цельностью натуры. Она и дочь свою запутала, как в бреду действовала. А в результате жизни лишилась… Посмотреть со стороны — рок над ней тяготел или проклятие какое-то… И зачем она расставляла свои колдовские сети…

Кикудзи встретился взглядом с Тикако. Ее маленькие глазки экстатически закатились и в то же время смотрели прямо на него. Он не выдержал, отвернулся.

Кикудзи позволил развязать ей язык, не одернул ее, не остановил. И не столько из-за собственной уязвимости, сколько из-за оцепенения, охватившего его после чудовищного предположения Тикако.

Неужели госпожа Оота действительно хотела женить его на своей дочери?.. Такая мысль ему в голову не приходила. Да и не верил он в это.

Скорее всего это злые, необоснованные домыслы Тикако. Ревность, такая же безобразная и неистребимая, как темное родимое пятно у нее на груди…

И все же слова Тикако были ошеломляющими, как удар молнии.

Кикудзи стало страшно.

А может, он сам мечтал об этом в глубине души?.. Ведь бывают же на свете случаи, когда увлечение мужчины матерью через какое-то время переходит на ее дочь… Но Кикудзи еще был пьян от объятий госпожи Оота, как же он мог увлечься ее дочерью? И все же он тянется к этой девушке, тянется всем телом, тянется, сам того не замечая. Неужели он действительно во власти колдовских чар?

Сейчас ему казалось, что он стал совершенно другим человеком после близости с госпожой Оота. Что-то в нем умерло, что-то онемело.

Вошла служанка.

— Барышня Оота-сан изволили пожаловать. Сказали, что, если у нас гости, они придут в другой раз…

— Что?.. Она ушла?

Кикудзи поспешно вышел в переднюю.

— Простите, я…

Фумико подняла голову и взглянула Кикудзи в глаза. В этот момент хорошо была видна вся ее шея, белая, тонкая.

В ямке, где кончалась шея и начиналась грудь, лежала едва заметная тень.

Или освещение такое, или она похудела?.. От этой бледной тени Кикудзи стало чуть-чуть грустно и в то же время необыкновенно легко, словно камень с души свалился.

— А у меня Куримото…

Он сказал это спокойно, без малейшего усилия над собой. Напряжение, еще секунду назад державшее его в тисках, куда-то улетучилось, стоило только ему увидеть Фумико.

Она кивнула.

— Я догадалась, вон ее солнечный зонтик…

— А-а, этот…

В углу стоял серый зонтик с длинной ручкой.

— Может, вам неприятно? Если хотите, отдохните немного в чайном павильоне. А Куримото я сейчас выпровожу.

Сказав это, Кикудзи вдруг удивился самому себе: ведь он знал, что придет Фумико, почему же сразу не постарался отделаться от Тикако?..

— Мне все равно, — сказала Фумико.

— Да? Очень хорошо! Тогда прошу вас, проходите пожалуйста.

Войдя, Фумико приветливо поздоровалась с Тикако, словно и не подозревала о ее враждебном отношении.

Последовали традиционные слова соболезнования и традиционная благодарность за выражение соболезнования.