– И, несмотря на все, она сказала «но»? – не выдержала Катути.

– Да, сказала, – подтвердил Ани. – А за этим «но» последовало чистосердечное и откровенное «нет». Я потребовал объяснений. Она умоляла меня удовлетвориться этим «нет». Я продолжал настаивать, пока она с гордой решимостью во взоре не призналась, что сердце ее принадлежит другому. Я пожелал узнать имя этого счастливца. Она отказалась его назвать. И вот тогда кровь закипела в моих жилах, а в душе стало расти неудержимое желание обладать ею, и я должен был уйти, отвергнутый, без всякой надежды, но вкусив еще одну каплю яда, обжигающего сердце.

– Ты ревнуешь? – спросила Катути. – Но к кому же?

– Не знаю, – ответил Ани. – Но я надеюсь узнать это через тебя. То, что происходит в моей душе, не выразить словами.

Одно только могу сказать: я вошел во дворец, колеблясь, а вышел из него, полный твердой решимости. Теперь я рвусь вперед, чтобы не иметь возможности отступить. Отныне тебе придется не подгонять меня, а скорее сдерживать. Боги словно захотели указать мне путь – я вернулся к себе и узнал, что меня ожидают верховный жрец Амени и махор Паакер. Амени будет поддерживать меня в Египте, а Паакер – в Сирии. Завтра рано утром мои победоносные отряды, возвращающиеся из Эфиопии, вступят в Фивы так торжественно, как будто их вел сам фараон, и примут участие в Празднике Долины. Позже мы пошлем их на север и разместим там в крепостях, защищающих Египет от восточных врагов: в Танисе, Пелусии, Дафнах и Мигдоле. Рамсес требует, как тебе известно, чтобы мы обучили здесь земледельцев, принадлежащих храмам, а затем послали их к нему в качестве вспомогательных войск. Я отправлю к нему лишь половину этих людей, остальные же послужат моим целям. Преданный Рамсесу гарнизон Мемфиса мы пошлем в Нубию и заменим войсками, верными нам. Жители Фив пойдут на поводу у жрецов, и завтра Амени покажет им, кто их настоящий царь, кто прекратит войну и освободит их от бремени налогов. Они увидят, кто любезнее богам: последний представитель древней династии царей или жалкий отпрыск новой. Дети Рамсеса будут отстранены от участия в празднестве, ибо Амени считает Бент-Анат все еще оскверненной, невзирая на первого пророка храма Амона в Фивах. Юный Рамери провинился, и Амени, который замышляет еще и другие важные дела, выгонит его из Дома Сети. Это произведет впечатление на народ! Как обстоят дела в Сирии, тебе известно. Рамсесу приходится нести тяжкие потери от ударов хеттов и их союзников. Тысячам воинов смертельно надоела бесконечная война, и они примкнут к нам, когда дело дойдет до крайности. Весьма возможно, однако, что, если Паакер исполнит свой долг, мы победим и без кровопролития. Сейчас успех нашего дела прежде всего зависит от быстроты действий!

– Я не узнаю в тебе прежнего рассудительного и осторожного мужа, – удивилась Катути.

– Потому что осторожные действия были бы теперь неосторожностью, – возразил Ани.

– Ну, а если Рамсес прежде времени узнает обо всем, что здесь готовится? – спросила Катути.

– Раньше я говорил это! – вскричал Ани. – Мы поменялись ролями!

– Ты заблуждаешься, – возразила Катути. – Я и сейчас побуждаю тебя идти вперед, но хочу все же напомнить тебе об одной предосторожности: кроме твоих писем, никакие другие донесения не должны попадать в лагерь фараона в ближайшие недели.

– Снова твои слова совпадают со словами жрецов, – сказал везир. – Ведь Амени советовал мне то же! Что же касается писем, посылаемых через линию укреплений между Пелусием и Тростниковым морем, то они будут задержаны. К Рамсесу попадут лишь мои донесения, где я стану жаловаться на хищных сынов пустыни, нападающих на моих гонцов.

– Это мудро, – согласилась вдова. – А еще прикажи следить за портами Тростникового моря и за писцами. Заодно ты узнаешь из перехваченных писем, кто твой благожелатель, а кто – враг.

Ани отрицательно покачал головой.

– Так я попаду в затруднительное положение, – возразил он, – потому что если бы я вздумал наказать тех, кто сейчас предан фараону, и возвысить тех, кто ему изменил, то мне пришлось бы потом править неверными слугами и прогнать верных. Ты напрасно краснеешь, друг мой, мы ведь одной крови, и дело у нас общее.

Катути порывисто схватила протянутую ей везиром руку и сказала:

– Ты прав. Мне не нужно никакой награды, лишь бы видеть восстановленным царский род моих предков.

– Быть может, это нам удастся, – медленно произнес Ани. – Но надолго ли, если… если… Подумай, Катути, разузнай через свою дочь: кто он… кого она… ну, ты знаешь, о ком я говорю, – кого любит Бент-Анат?..

Катути вздрогнула, так как последние слова везир произнес с необычной для него горячностью. Но уже через секунду она снова заулыбалась и стала перечислять Ани имена тех немногих знатных юношей, которые не ушли с фараоном на войну и остались в Фивах.

– Может быть, это ее брат Хаемусет? – спросила она, наконец. – Он, правда, в лагере, но все же…

В это мгновение перед ними внезапно очутился Нему, сделавший вид, будто он вошел из сада, – он не упустил ни одного слова из их разговора.

– Простите меня, мои повелители! – воскликнул он. – Но я узнал удивительные вещи!

– Говори! – кивнула ему Катути.

– Благородная царевна Бент-Анат, божественная дочь Рамсеса, говорят, живет в любовной связи с одним молодым жрецом Дома Сети.

– Наглец! – Глаза Ани засверкали диким огнем-. – Докажи, что ты говоришь правду, или ты лишишься языка.

– Вели вырезать его у меня, по закону, как у клеветника и государственного изменника, если я лгу, – сказал карлик смиренно, но с лукавой усмешкой. – Но на этот раз я, пожалуй, вправе сохранить его, потому что могу поручиться за свои слова.

Вам известно, что Бент-Анат была объявлена оскверненной из-за того, что больше часа провела в хижине парасхита. Там у нее было назначено свидание с жрецом. А во время второго свидания – в храме царицы Хатшепсут – их застал Сефта, главный астролог Дома Сети.

– Кто этот жрец? – спросил везир с притворным равнодушием.

– Человек низкого происхождения, получивший образование в бесплатной школе Дома Сети, – ответил Нему. – Сейчас он славится умением толковать сны и своими стихами. Имя его Пентаур. Пожалуй, его можно назвать красивым и статным мужчиной: он как две капли воды похож на покойного отца махора Паакера – ты ведь видел его, мой владыка?

Везир, мрачно вперивший глаза в пол, кивнул головой, а Катути воскликнула:

– Ах, как я глупа! Ну конечно же, Нему прав! Я сама видела, как она вся зарделась, когда Рамери сказал, что мальчики из-за него хотят бунтовать против Амени. Она только и мечтает о Пентауре!

– Ну хорошо, – медленно произнес Ани, – мы еще посмотрим, чья возьмет!

Он распрощался с вдовой и исчез в саду, а она пробормотала про себя:

– Сегодня в его словах звучала невиданная решимость, но ревность уже начинает ослеплять его, и вскоре он почувствует, что не сможет обойтись без моих проницательных глаз.

Нему же шмыгнул в сад вслед за везиром. Появившись внезапно перед ним из-за фигового дерева, он быстро зашептал, отвешивая низкие поклоны:

– Моя мать знает очень многое, высокий повелитель! Ведь священный ибис [164] тоже бродит по грязному болоту, когда отправляется за добычей, так почему бы и тебе не подобрать золото, валяющееся в пыли? Я бы научил тебя, как тайно с ней побеседовать.

– Говори, – мрачно буркнул Ани.

– Брось ее на один день в тюрьму, учини ей там допрос, а затем выпусти; если она сослужит тебе службу – награди ее, если же нет – всыпь ей палок. Но ты непременно узнаешь от нее что-то очень важное, а что именно – она не говорит даже мне.

– Ладно, увидим, – отозвался везир и, бросив карлику несколько золотых колец, величественно взошел на свою колесницу.

Неподалеку от дворца собралась такая густая толпа, что при виде ее в душу везира закрались опасения. Он приказал своему возничему придержать лошадей и отправил нескольких солдат вслед за скороходами. Однако его ожидала радостная весть, потому что крики толпы отнюдь не походили на жалобные вопли, – напротив, то были крики ликования и радости. Перед дворцом его встретили послы из Дома Сети, возвестившие по поручению Амени ему и народу, что произошло великое чудо: сердце овна Амона, разорванного дикими зверями, обнаружено в груди скончавшегося благочестивого пророка Руи.