У дилижанса на Дувр Джэсона с Деборой поджидал Михаэль О'Келли. Он преподнес им на прощанье подарок – биографию Моцарта. Джэсон огорчился: биография была на немецком языке.

– Можно ли верить этой книге? – спросил Джэсон.

– Не целиком, – ответил О'Келли. – Некоторые факты неверны, часто автор слишком доверяет чужим свидетельствам. Похоже, он собирал все сведения из вторых рук, от друзей Моцарта, его вдовы, сестры, и все же вы получите представление о его жизни. Автор обращался и ко мне, но я приберег самое интересное для своей книги. По-английски о Моцарте еще ничего не написано, но я рассказал вам все, что знал.

Дилижанс тронулся, и за стуком копыт по булыжнику они не могли разобрать, что кричал им вслед О'Келли, но лицо его выражало тревогу. Глядя на серое, туманное утро, Дебора думала о том, что Лондон был лишь приятной интерлюдией, и кто знает, что еще ждет их впереди.

По пути в Дувр дилижанс непрестанно трясло на неровной ухабистой дороге, и Джэсон не мог читать. А при переезде через пролив по штормовому морю он страдал от морской болезни. Судно было крошечным, и не раз ему чудилось, что волны вот-вот их поглотят. Все вздымалось и рушилось – и море, и небеса. Он испытывал невыносимые страдания, боялся оступиться на мокрой скользкой палубе и упасть за борт, потому что совсем не умел плавать. Достигнув Кале, Джэсон твердо решил, что отныне будет путешествовать только по суше, разве если у него не будет выбора, как при путешествии через океан или Ла-Манш. В Кале в гостинице он принялся за чтение книги и впервые узнал, что мать Моцарта умерла в Париже и была похоронена на кладбище церкви св. Евстахия.

В Париже они никак не могли отыскать эту церковь, так как Джэсон с трудом изъяснялся по-французски, а Дебора, лучше его знавшая язык, не желала посещать кладбища, считая, что они не найдут там ничего нового. Но Джэсон настаивал, и наконец они отыскали церковь.

Св. Евстахий оказался унылой, мрачной каменной громадой, лишенной всякой привлекательности. Свалка мусора перед входом неприятно поразила Джэсона, и он с грустью рассматривал греческие колонны, потемневшие от многолетнего слоя грязи. Желтые потеки покрывали стены церкви, словно некогда это место служило для отправления естественных нужд, и никто так и не удосужился навести чистоту. Отовсюду веяло леденящим холодом: от мраморного пола, каменных стен, величественных надгробий, древних доспехов давно истлевших воинов. Окна почти не пропускали света, а украшавшие церковь каменные ангелы бездушно взирали на молящихся.

Джэсон собрался было уходить, когда Дебора нашла старого священника, хранившего приходские книги. Походка отца Пьера была неуверенной, руки дрожали от старости, но он без устали твердил, что ему выпало счастье сражаться под знаменами Бонапарта.

Дебора объяснила, что они американцы, и дала старику два франка. Взгляд отца Пьера оживился, и он повел их в тесную комнатушку, где извлек из шкафа огромный фолиант.

Насколько им известно, сказала Дебора, госпожа Моцарт скончалась в июле 1778 года. Отец Пьер раскрыл книгу на регистрации смертей. На кладбище покоятся знаменитые генералы и музыкант Рамо, бормотал отец Пьер, но он что-то не припоминает такого имени – Моцарт, хотя прослужил у св. Евстахия почти всю жизнь. Страницы фолианта, казалось, были готовы рассыпаться в прах под его руками. Джэсон опасался, уж не потеряна ли страница, или они ошиблись церковью, или биограф что-то спутал.

Они уже хотели уходить, когда Дебора взволнованно воскликнула:

– Подожди! Тут одна запись сильно стерлась, но я попробую разобрать. И она перевела:

«4 июля 1778 года, в субботу, Анна Мария Пертль Моцарт, 57 лет от роду, жена Леопольда Моцарта, капельмейстера города Зальцбурга, скончавшаяся вчера на улице Гро Шенэ, была похоронена на кладбище в присутствии ее сына, Вольфганга Амадея Моцарта, и Франсуа Эйна, друга семьи, валторниста легкой кавалерии королевской стражи.

Подписано: Моцарт. Ф. Эйна. Ириссон, приходский священник».

– Вы знаете, где находится могила госпожи Моцарт? – спросила Дебора у отца Пьера.

– Помилуйте, здесь стольких за это время похоронили. Да и части кладбища уже не существует; оно сильно пострадало в революцию.

Следующие несколько дней Джэсон провел за чтением биографии, и когда ему встречалось незнакомое слово или фраза, Дебора усердно переводила. Но нигде и намека не было на возможность насильственной смерти. Он задумывался и над тем, не могли ли болезни, перенесенные Моцартом в детстве, ускорить его смерть.

Дебора на мгновение остановилась – они перечитывали рассказ о первом посещении семилетним Моцартом Парижа – и сказала:

– Ты не должен забывать о его первых болезнях. И о том, как много он путешествовал. Все это могло ослабить его здоровье и сделать уязвимым для недуга, который в конце концов унес его.

Джэсон глядел в окно: Париж вновь стал королевским городом, таким, каким он был во времена Моцарта, но о Моцарте никто здесь не вспоминал. Французов интересовал только Наполеон, даже теперь, когда его не было в живых, они любили толковать о его победоносном правлении. Музыка Моцарта больше не звучала в Париже; играли Глюка, Бетховена, но никто не играл Моцарта. Это обескураживало. Джэсон не мог найти этому объяснения.

– Мы засиделись в Париже, – сказал он Деборе. – Пора последовать совету Отто и отправляться в Вену. Повторим путешествие Моцарта, но только в обратном порядке. Мы поедем тем же путем. Париж утомил нас, и в Вене нас ждут.

По дороге в Вену они пользовались всеми видами транспорта: почтовой и перекладной каретами, кабриолетом и дилижансом, но водного пути избегали, какими бы он не обладал преимуществами.

Джэсон подробно разработал маршрут, включавший все города, где когда-либо побывал Моцарт. Ему нравились звучные названия: Тирлемон, Льеж, Ахен, Кёльн, Бонн, Кобленц, Франкфурт, Мангейм, Гейдельберг, Шветцинген, Брухзаль, Людвигсбург, Ульм, Аугсбург, Мюнхен и, наконец, Вена. Дебору пугали трудности, которые еще ожидали их впереди, но она старалась не показывать своего страха Джэсону, а быть полезной: изучала карту, читала указатели на дорогах и переводила, когда Джэсон не мог объясниться. Проехав Францию, они наконец добрались до немецких городов, но дороги не стали лучше. В сухую погоду дороги становились тверже камня, и карету швыряло из стороны в сторону на ухабах, а частые дожди превращали их в слякоть и грязь, и карета с трудом продвигалась вперед. Чтобы нагнать упущенное из-за непогоды время, кучер нещадно хлестал лошадей. Несколько раз они съезжали в канаву или придорожные кусты, а однажды чуть не перевернулись.

Но Джэсон не отступал от намеченного маршрута.

На постоялых дворах им частенько приходилось ночевать прямо на полу, а когда Дебора спрашивала простыни или одеяла, хозяева изумлялись их привередливости. Печи нельзя было топить из-за угара; мухи, блохи, клопы и крысы кишели повсюду, а мусор и нечистоты сваливали прямо во дворах. Пища была столь скверной, что Дебора больше не удивлялась частым болезням Моцарта во время его путешествий.

В Мангейме Джэсон предоставил ей выбрать гостиницу и не протестовал, когда она предложила остановиться в лучшей и самой дорогой: тяжелая дорога измучила и его. В Мангейме он надеялся провести несколько дней и послушать музыку Моцарта. Однако в Мангейме в это время Моцарта нигде не исполняли.

Переночевав в городе, они решили купить карету, чтобы облегчить себе дальнейший путь.

Джэсон пришел в ужас от ее стоимости. Хозяин гостиницы Карл Линдер, взявший на себя роль посредника при продаже, привез ее для осмотра. Карета оказалась прочной, красивой и удобной внутри, места вполне хватило бы для четырех пассажиров, окна надежно защищали от непогоды, а над кучерским местом был натянут холст. Двери украшал герб, и хозяин с гордостью сказал:

– Лучшей кареты вам не найти, господин Отис. Она послужит вам и в пути, и в Вене.