– Но вы читаете «Безумный день, или Женитьба Фигаро», пьесу, запрещенную в империи Габсбургов.

– Однако опера разрешена.

– Некоторые считают это ошибкой. Но пьеса находилась под запретом даже во времена Иосифа.

– Тем не менее, никто не станет отрицать, что музыка прекрасна.

– Смотря на чей вкус. О самом же Фигаро не может быть двух мнений. Он бросает вызов обществу. Признаю, он умен, тонок и даже забавен, но в душе коварен и зол и всегда берет верх над хозяином.

– И все же оперу в Вене ставят?

– Князь Меттерних считает, что народ нуждается в некотором умиротворении. Но я не разделяю мнения, будто Моцарт был так уж наивен и прост.

Явись сегодня в Вену сам Иисус Христос, ему бы, наверное, тоже отказали во въезде как нежелательной личности, с горечью подумал Джэсон.

– Если вас не интересует политика, Отис, что же вас интересует?

– Меня интересует музыка. Я приехал в Вену изучать музыку.

– Из далекой Америки? – недоверчиво спросил Губер.

– Вена – родина величайших композиторов на земле: Глюка, Гайдна, Сальери, Моцарта, Шуберта, Бетховена.

– Бетховен не берет учеников, а Шуберт вообще никогда не давал уроков.

– Зато есть Сальери! – Слова эти вырвались у Джэсона сами собой.

– Почему вас занимает Сальери? – Губер насторожился.

Джэсон понял, что затронул опасную тему.

– Он прославился как знаменитый педагог, у него учились Бетховен и Шуберт.

– Сальери болен.

– Значит, он все еще жив! – Джэсон не мог скрыть своего облегчения.

– А откуда вам известно, что он болен?

– Откуда?… Но вы сами только что об этом сказали.

– Но вы знали об этом и раньше, Отис?

– Я знал, что он стар, а старики часто болеют. – Джэсон постарался взять себя в руки.

– А почему вас интересует «Свадьба Фигаро»?

– Я же говорил вам, что люблю музыку.

– Скажите прямо: для чего вы приехали в Вену?

– Помните, что вас могут арестовать за обман властей, – угрожающе прибавил Жакнель.

Джэсон в отчаянии посмотрел на Дебору.

– Мой муж плохо владеет немецким, – пояснила она.

– Но мы беседуем по-английски, госпожа Отис, – заметил Губер. – Я больше не могу ждать. Если вы не объясните цель вашей поездки, я буду вынужден отобрать ваши паспорта, а вас самих арестовать.

– Мой муж приехал в Вену, чтобы повидаться с Бетховеном. У него есть к нему дело.

– Какое? Уж не политическое ли? Бетховен известен своими республиканскими взглядами.

– О, нет! Наше бостонское Общество Генделя и Гайдна поручило моему мужу сделать Бетховену заказ на ораторию.

К счастью, на этот раз Джэсон помнил, куда положил бумаги. Письмо от Общества он носил в кармане и извлек его вместе с толстой пачкой банкнот.

Прочитав письмо, Губер спросил:

– А какие услуги вы оказываете вашему Обществу в Бостоне?

– Я сочиняю для него музыку. Ее исполняют в американских церквах.

Губер долго рассматривал молодое, лицо Джэсона, его подтянутую стройную фигуру в дорогом синем сюртуке. Этот американец выглядит вполне благопристойно, мелькнуло у Губера, но откуда у него столько денег, музыканты ведь все нищие. А эти книги? Что-то тут не то. Но он постарается добраться до истины. Терпения у него хватит. Даже для таких вот упорных хитрецов.

– Вы, разумеется, поклонник Бетховена? – спросила Дебора.

– Поклонник? – в тоне Губера прозвучал сарказм. – Ему не мешают сочинять, однако это не значит, что его музыку одобряют. Бетховен политически неблагонадежен. Но он имеет влиятельных друзей при дворе и пользуется покровительством брата императора эрцгерцога Рудольфа. И все-таки мы следим за каждым его шагом. – Губер повернулся к другим чиновникам, на протяжении всего допроса стоявшим навытяжку. – Весь багаж осмотрен?

– Весь, господин Губер, – хором подтвердили чиновники.

– И ничего больше не обнаружено?

– Ничего, господин Губер, – подхватил Жакнель.

– Просмотрите все снова! – приказал Губер. – Да повнимательней!

Оскорбленные до глубины души, Джэсон и Дебора молчали. Солдаты вновь все перерыли, но ничего больше не обнаружили, однако Губер не извинился и не вернул им паспортов.

– Вы разрешаете нам въезд в Вену? – спросил Джэсон.

– Где вы собираетесь остановиться?

– В какой-нибудь гостинице в центре города.

– На вашем месте я бы остановился в «Белом быке» на площади Ам Гоф.

– Почему?

– Говорят, там останавливался Моцарт. Да, кроме того, «Белый бык» расположен поблизости от полицейского управления.

– А наши паспорта? Когда вы нам их вернете? – спросил Джэсон.

– Не сейчас. Поскольку вы собираетесь посетить Вену.

– А если мы захотим поехать куда-нибудь еще, например, на юг, в Италию или обратно в Мангейм?

– Тогда я немедленно их вам презентую.

Джэсон испытывал противоречивые чувства, понимая, что должен принять важное решение. Но разве смел он отступить, достигнув обетованной земли. Он никогда бы не простил себе этого.

– Ну, а если мы последуем вашему совету и остановимся в этой гостинице? – спросил он.

– Я дам вам временное разрешение до завтра. А завтра вы явитесь в полицейское управление на Грабене, – хозяин гостиницы покажет вам дорогу, – и если ответите на все наши вопросы, вам вернут паспорта, при условии, конечно, что, живя в Вене, вы будете являться в полицию. Как можно поручиться, что вы не заражены вредными идеями и не замышляете чего-то, хотя и явились сюда изучать музыку?

Пока Джэсон колебался, брать ли ему адрес «Белого быка» и временное разрешение, Дебора страстно мечтала только об одном: чтобы какая-нибудь сила перенесла их обратно в Бостон. Все чиновники и особенно Губер, самый жестокий из всех, были ей ненавистны. Она готова была сдаться, но понимала, что если не поддержит сейчас Джэсона, то потеряет его навеки.

– Благодарю вас за гостиницу, – сказал Джэсон и взял листок с адресом и разрешение. Он хотел уже сесть в карету, когда Губер его остановил:

– А как насчет вашего кучера? Он у вас в постоянном услужении? Судя по его бумагам, он уроженец Мангейма.

– Мы наняли его, чтобы доехать до Вены, – сказала Дебора.

– Если он останется в вашем услужении, вам придется за него отвечать. Помните, в полицейском управлении вас об этом спросят.

Губер знаком отпустил солдат и троих чиновников и затем, почти любезно, спросил:

– Сколько вы отдали за карету?

– Двести гульденов.

– Вы переплатили. Вас обманули. Да, конечно, французские кареты крепкие и с хорошими рессорами, но ваша не стоит больше ста.

– Разве она французской работы? – удивился Джэсон. – Я купил ее в Мангейме. Продавец сказал, что она принадлежала немецкому барону. Не так ли, Ганс?

– Да, господин Отис, – подтвердил Ганс. Не попасть бы ему в беду с этими американцами, подумал он.

– Считайте, что вам повезло, если вы выручите за нее в Вене хотя бы семьдесят гульденов. Но на вашем месте я бы не стал ее продавать. В Вене нелегко нанять экипаж.

К тому же, решил Губер, такую карету с гербом легко опознать и установить за ней слежку.

– Спасибо за совет. Нам можно ехать? – спросил Джэсон.

– Да. – И когда Ганс взялся за вожжи, Губер добавил: – Бетховен живет поблизости от «Белого быка». Значит, до завтра. Жду вас утром в полицейском управлении.

Они ехали по улицам Вены, и Дебора, потрясенная событиями этого ужасного дня, никак не могла успокоиться. Чем глубже мы погружаемся в незнаемое, думал Джэсон, тем больше оно сулит нам неожиданностей. Из головы не выходила угроза Губера: «Вы теперь не в Америке». И, видя повсюду солдат на венских улицах, он жалел, что находится так далеко от родного Бостона.