Когда она говорила это, глаза ее горели огнем. Она добавила:

– Поэтому я и пригласила эту девицу.

– Мисс Крэм?

– Да.

– Значит, вы все-таки сами ее пригласили. Я правильно понял, что это ваша инициатива?

– Целиком и полностью. Да, конечно, она немного похныкала. На следствии – она была уже там, когда я пришла. Но я пригласила ее сюда специально.

– Неужели вы думаете, – воскликнул я, – что эта глупенькая девушка имеет отношение к убийству?

– Нет ничего проще, чем представиться дурочкой. Легче легкого.

– Значит, вы все же думаете...

– Нет. Честное слово, я ее не подозреваю. Мне просто кажется, что она что-то знает. Хотелось разузнать о ней побольше.

– И в первую же ночь, когда она здесь оказалась, был изуродован портрет, – задумчиво сказал я.

– Вам кажется, это она? Зачем? По-моему, это совершенно нелепо и невозможно.

– Нелепо и невозможно было убить вашего мужа у меня в кабинете, – с горечью возразил я. – Однако кто-то это сделал.

– Знаю. – Она положила ладонь на мою руку. – Как это ужасно для вас. Я очень вас понимаю, хотя мало об этом говорю.

Я вынул из кармана сережку с голубой бирюзой и протянул ей.

– Это, кажется, ваша?

– О! Да. – Она с радостной улыбкой протянула руку. – Где вы ее подобрали?

Я не спешил класть украшение в ее раскрытую ладонь.

– Если вы не возражаете, – сказал я, – я бы еще немного подержал ее у себя.

– Пожалуйста!

Она глядела на меня удивленно и пытливо. Но я не стал ничего объяснять. Я спросил, как ее денежные дела.

– Вопрос нескромный, – сказал я, – но, поверьте, я хотел бы, чтобы вы поняли его не так.

– Почему нескромный. Вы и Гризельда – мои лучшие друзья в этих местах. Еще я питаю слабость к этой смешной мисс Марпл. Люциус был довольно богат, должна вам сказать. Он разделил состояние поровну между мной и Летицией. Старая Усадьба остается мне, но Летиция имеет право выбрать мебель, чтобы обставить небольшой домик, на покупку которого ей оставлена отдельная сумма, чтобы все было по справедливости.

– А вы знаете что-нибудь о ее планах на жизнь?

Анна с шутливой гримаской сказала:

– Мне она о них не сообщала. Я думаю, что она уедет отсюда очень скоро. Она меня не любит и никогда не любила. Должно быть, это моя вина, хотя я изо всех сил старалась держать себя достойно. Просто любая девочка восстает против молодой мачехи, мне кажется.

– А вам она нравится? – спросил я напрямик.

Она ответила не сразу, и я еще раз убедился, что Анна Протеро – человек честный и прямой.

– Вначале нравилась, – сказала она. – Она была такая хорошенькая девчушка. А теперь нет, теперь нет. Сама не знаю, в чем дело. Может быть, из-за того, что она меня не любит. Видите ли, я люблю, когда меня любят.

– Как и все мы, – сказал я, и Анна Протеро улыбнулась.

Мне оставалось выполнить еще одно дело, а именно – поговорить с Летицией Протеро. Это трудностей не представляло – я нашел ее в одиночестве в гостиной. Гризельда и Глэдис Крэм вышли погулять в сад.

Я вошел и закрыл за собой дверь.

– Летиция, – сказал я, – мне нужно с вами кое о чем поговорить.

– Да?

Я заранее обдумал, что буду говорить. Я протянул ей на ладони бирюзовую сережку и спокойно спросил:

– Зачем вы подбросили это в мой кабинет?

Я заметил, что она на мгновенье напряглась, но это было одно мгновенье. Она так быстро оправилась, что я не решился бы присягнуть в том, что видел собственными глазами это секундное замешательство. Она сказала небрежно:

– Я ничего не подбрасывала в ваш кабинет. Это не моя сережка. Сережка Анны.

– Это мне известно, – сказал я.

– Тогда при чем тут я? Не понимаю! Анна ее обронила, и все.

– Миссис Протеро была в моем кабинете только один раз после убийства, и она была в трауре. Вряд ли она могла надеть голубые серьги.

– В таком случае, – сказала Летиция, – она обронила ее раньше. – И добавила: – Это вполне логично.

– Весьма логично, – откликнулся я. – Я думаю, вы припомните, когда ваша мачеха надевала их в последний раз?

– О! – Она смотрела растерянным, доверчивым взглядом прямо мне в глаза. – А разве это так важно?

– Все может быть, – сказал я.

– Попытаюсь вспомнить. – Она сидела, сдвинув брови. Никогда еще Летиция Протеро не казалась мне такой очаровательной. – О! Да, – вдруг сказала она. – Они были на ней в четверг, я вспомнила.

– Четверг, – раздельно произнес я, – это день убийства. Миссис Протеро была в тот день в мастерской, в саду, но, если вы помните, она показала, что стояла снаружи, у окна, не заходя в комнату.

– А где вы нашли серьгу?

– Она закатилась под стол.

– Тогда, судя по всему, получается, – безмятежно сказала Летиция, – что она говорила неправду, да?

– Вы хотите сказать, что она вошла в кабинет и стояла у самого стола?

– А разве не так?

Она смотрела на меня чистыми, прозрачными глазами.

– Если хотите знать, – невозмутимо продолжала она, – я никогда не верила, что она говорит правду.

– Но я точно знаю, что вы говорите неправду.

– Это почему?

Она явно встревожилась.

– А потому, – сказал я, – что я видел эту сережку собственными глазами в пятницу утром, когда приходил сюда с полковником Мельчеттом. Она лежала рядом со второй на туалетном столике у вашей мачехи. Я даже подержал их в руках.

– О-о! – Она смешалась, потом вдруг перегнулась через ручку кресла и разрыдалась. Ее подстриженные светлые волосы почти касались пола. Поза была странная – удивительно красивая, полная по-детски необузданного отчаяния.

Я дал ей немного выплакаться, потом очень ласково спросил:

– Летиция, зачем вы это сделали?

– Что?

Она вскочила, резким взмахом головы откинув волосы назад. Она была ужасно перепугана.

– Что вы такое говорите?

– Из-за чего вы это сделали? Из ревности? Из ненависти к Анне?

– О да! – Она снова откинула волосы с лица и внезапно совершенно овладела собой. – Да, можете назвать это ревностью. Я Анну всегда ненавидела – с того самого дня, как она приехала сюда. Строила из себя королеву. Я забросила эту чертову штуку под стол. Я хотела, чтобы у нее были неприятности. И были бы, если бы не вы – как вас угораздило трогать чужие вещи на туалетном столике! И вообще, духовному лицу не подобает быть на побегушках у полиции!

Она так по-детски обрушила на меня свой гнев, что я не обратил на ее слова никакого внимания. В эту минуту она и вправду выглядела несчастным, обиженным ребенком.

Едва ли ее ребяческая попытка насолить Анне заслуживала серьезного внимания. Так я ей и сказал, добавив, что верну сережку хозяйке и ни словом не упомяну, где я ее нашел. Девушка, казалось, была тронута.

– Вы очень славный, – сказала она. А потом, помолчав, добавила, отвернув лицо и с трудом подбирая слова: – Знаете, мистер Клемент, я бы на вашем месте отослала Денниса отсюда, и поскорее.

– Денниса? – Я поднял брови удивленно и слегка насмешливо.

– Я думаю, так будет лучше. – И она смущенно продолжала: – Мне жалко Денниса. Я и не знала, что он... в общем, мне очень жаль.

Больше мы об этом не говорили.

На обратном пути я предложил Гризельде сделать небольшой крюк и заглянуть на раскоп. Мне не терпелось узнать, занялась ли этим делом полиция, и если они там побывали, то до чего успели докопаться. У Гризельды, однако, оказалась уйма дел дома, и мне пришлось совершить эту экспедицию в одиночестве.

Операцию возглавлял констебль Хэрст.

– Пока ничего не нашли, сэр, – доложил он. – Но по всем показаниям это самое лучшее место для cache.

На минуту я опешил, введенный в заблуждение его произношением – он произнес cache как «кэч», – но почти мгновенно сообразил, что он имел в виду[28].

– Сами понимаете, сэр, куда еще могла идти эта молодая особа, раз она шла по тропинке в лес? Либо в сторону Старой Усадьбы, либо сюда, больше некуда.