— Молчи женщина, — сдавлено зашипел он в ответ. — Ему может не понравиться, что мы перешептываемся в его присутствии. Он же второй человек после королевы: что захочет, то и сделает.
— Когда он насытится и подобреет, дай мне поговорить с ним наедине.
— Рехнулась совсем? Хочешь, чтобы он нас сегодня же колесовал?
— И колесует, если ты будешь продолжать трусливо вести себя. Наши грехи ему не нужны, иначе ты бы уже давно сидел в помойной яме.
После сытного застолья Шанна, игнорируя мнение супруга, подошла к архиепископу и попросила переговорить с ней с глазу на глаз.
— Ваше святейшество, в нашем мире трудно найти человека чистого душой и помыслами, — говорила она, смиренно опустив голову и руки, когда они оказались наедине. — Выживая в этом суровом краю невозможно хотя бы раз не согрешить. Я и мой супруг каемся день и ночь в надежде вымолить божье прощение. Да, мы не святые, но и не хуже большинства из тех, кто живет в городах и предается разврату. Дайте нам шанс, ваше святейшество, и через пару месяцев вы не узнаете это место. Клянусь вам, оно будет похоже на обитель Ругвида!
Я не могу лгать стоя перед наместником Бога на земле. И мы, и наша челядь не может похвастаться истинной силой веры. Но одно только ваше появление уже многое изменило! Посмотрите, где сейчас крестьяне. Они бросили свои суетные дела и неустанно молятся за свое спасение. Даже мой супруг прямо за столом клялся мне, что проведет следующий месяц в холодной келье, лишь бы небеса услышали его. Видите, какие чудеса творятся благодаря вашему приходу, посланному нам свыше?
Джеральд молчал, не в силах оторвать от женщины взгляда. Такая необычная речь настолько поразила его, что инквизитору потребовалось немало времени, чтобы стряхнуть с себя оцепенение.
— Я верю тебе, женщина. Твое признание и стремление к покаянию должны послужить примером всем жителям королевства, — сказал он. — Твой муж порочен, но с такой верующей как ты, он может и должен исправиться. Однако только одно огорчает меня — в Сомгенте много золота. А золото, как ты знаешь, является первопричиной большинства грехов. Я был бы куда спокойней, имея уверенность, что это оружие Диалунга не будет соблазнять вас.
Проницательная Шанна все поняла.
— Мы с радостью передадим вашему святейшеству все излишки богатств на хранение. Оставим ровно столько, чтобы наш народ не чувствовал себя обделенным.
— Тогда я буду ждать, когда вы подготовите для меня эту тяжкую ношу. Но поторопитесь — мне необходимо в скорости продолжить свой путь, чтобы и дальше очищать королевство от грехов и пороков.
— Мы не заставим иноземных грешников долго ждать вашего появления.
Изящно поклонившись, она скрылась за дверью, подарив архиепископу такую таинственную и завораживающую улыбку, что тот на мгновение пожалел о своей клятве в вечном служении Богу. Вечером Джеральд благословил сомгентцев на праведную жизнь, прочитал перед ними краткую проповедь и со своей кавалькадой двинулся в следующие владения.
* * * *
В конце лета 726 года через семь дней после официальной церемонии утверждения в должности, архиепископ Джеральд в сопровождении внушительного отряда вооруженных воинов выдвинулся из Вермилиона, чтобы нести свет веры во все концы королевства. В продолжительном выступлении перед Кругом епископов он торжественно поклялся искоренить всю греховность на своем пути, а также пообещал по возвращению как следует заняться изучением быта самих служителей собора.
— Молитесь и просите прощение у Ругвида, — говорил он испуганным епископам. — Ибо когда тьма невежества и порока отступит от нашей страны, я приложу все усилия, дабы спросить с тех, чьим долгом было хранить от нее сердца людей.
Объявив о восстановлении святой инквизиции, архиепископ направился в поход, наводя ужас на распустившихся богатеев.
Джеральд с самого детства был набожным человеком. Узнав, что его состоятельный отец, промышляющий ростовщичеством, втайне от семьи был любителем кутежа и женщин, будущий священнослужитель посчитал себя запятнанным перед Богом. Чувствуя вину за своего родственника, он принял решение сделать все, чтобы заслужить прощение всевышнего. В одиннадцать лет Джеральд покинул дом и поступил в монастырскую школу. В шестнадцать он уже читал страстные проповеди прихожанам в деревенской церквушке. Его рвение в борьбе с людскими пороками заметили. Молодой человек пошел на повышение и переехал в Ревель неподалеку от Вермилиона.
Однако меры он не знал. Пытаясь вмешиваться в распутство влиятельных людей, проповедник быстро снискал себе репутацию фанатика и безумца. Как следствие — был отправлен куда подальше от столицы, на много лет застряв в ранге рядового прелата. Но простой народ, мудро недолюбливающий зажиточных горожан и не имеющий средств для греховного падения, уважал благочестие молодого монаха. Жил Джеральд скромно, носил грубую хламиду и предпочитал питаться в основном хлебом и водой. Ярая борьба за нравственность должна была неминуемо привести его к беде, но волей судьбы вознесла на вершину.
Советник Уинсон заметил в нем отличное оружие для «бескровного» подчинения независимых провинций. К тому же не мешало бы и уменьшить аппетиты высшего сословия, попутно пополнив пустующую королевскую казну.
Сразу после выборов нового архиепископа, Джеральд, не дожидаясь официального церемониала, объявил о создании во всех областях Арондала священных трибуналов. До прибытия архиепископа со своим воинством население имело возможность покаяться в грехах и передать в пользование церкви солидную долю своего имущества. Память о прошлой инквизиции еще не исчезла: оказаться на много лет в заточении либо чего доброго отправиться на костер никто не хотел. В первом же городе инквизитор показал, как опасно становиться врагом Бога. И слухи о его жестоком нраве стремительно поползли по королевству. Там же, где непокорные отступники намеревались оказать архиепископу сопротивление, в дело вступали королевские гвардейцы, временно исполняющие роль простых монахов в белых накидках с изображенным на них солнцем.
Речи Джеральда воспламеняли сердца людей получше инквизиционного костра. Слова он подбирал умело, не стесняясь и ругательных выражений. Цитаты из священных писаний, выученные им еще в юности, обжигали разум толпы, наполняя ее новым неведомым чувством любви к солнечному Богу.
Быстро стала расти волна доносов. Ведь нищие очень хорошо знали о развлечениях знати и имели неплохую возможность поквитаться за былые унижения. Плата за донесения способствовала появлению целой армии блюстителей веры.
Между тем сам Джеральд вовсе не был религиозным фанатиком и исправно выполнял наказы своего благодетеля из дворца. В глубине души он понимал, что никакая инквизиция не сможет вытравить из людишек стремление к наживе, роскоши и разврату. Однако, по его мнению, лишив богачей излишек золота, можно было бы вновь вернуть людей в лоно церкви. Кроме того, недоступное до этого ощущение безграничной власти все больше захватывало его в свои крепкие сети.
В первый месяц своего похода, объехав южные и западные земли, инквизитор чувствовал себя хозяином положения, без труда подминая под религиозный поток трусливых лордов и бургомистров. Но с продвижением на северо-восток от радушия хозяев не осталось и следа. На границе с Антинарой на его пути встала внушительная стена копейщиков, а их командир в ответ на просьбу пропустить святое воинство предложил архиепископу убираться восвояси. Бесплодно потоптавшись на месте, Джеральд проклял герцога Антонио и повернул обратно, направившись во владения Мариуса Блейка.
* * * *
— Решайтесь мой господин. Надо избавиться от этого чудовища сегодня же, или завтра для вас может быть уже поздно, — шептал в ухо Мариусу его слуга Гейлон. — Церковная крыса не намерена ограничиться той данью, что вы приготовили для нее.
— Молчи дурак. Ты слишком громко говоришь, — отвечал лорд, опустошая очередную бутылку вина. — Я бы не задумываясь выгнал его из имения, но это же не холуй королевы, а сам архиепископ. Он и так своими проповедями смутил моих мужиков. Они вчера поймали Родика и Ланигера и жестоко избили их. Другим дворянам тоже достается. В центре города до сих пор горит костер, куда безумцы бросают всю роскошную утварь. Мебель из редких пород деревьев, книги, лютни, сервизы — все пожирает огонь. Толпы оборванцев уже осмелились забрасывать мой дом камнями. И дальше будет только хуже.
