Однако на дне рюкзака в знакомом пакетике оказалась завернута какая-то тряпка… очень узнаваемая даже в призрачном свете двух лун.

Фуссо зашипел угрожающе, и мне пришлось вернуть пакет на место. В конце концов, он же не виноват… пытаюсь успокоить себя, забрасывая необычно легкий рюкзак за спину и застилая неудобный панцирь сложенным в несколько раз одеялом. Откуда ему было знать… что там действительно ценное, а что не очень. Хорошо, хоть смену белья оставил… мелькнуло под руками, когда я рылась в поисках заветного пакета.

Монстр присел на корточки, я осторожно взгромоздилась ему на спину, пытаясь не порезаться при этом о страшные выступы. С великим трудом, но это мне удалось, и уже в следующее мгновенье он размашисто шагал, со скоростью рейсового автобуса унося меня в неизвестность.

Через несколько нескончаемо долгих часов я не решилась бы утверждать, сколько раз Фуссо съезжал по каменистым осыпям и перелазил через огромные валуны, пробирался по еле заметным звериным тропкам сквозь колючие заросли, перепрыгивал расщелины и преодолевал мелкие, но бурные речушки, при необходимости пускаясь вплавь. Сказать, что ехать на нем было неудобно, значит не сказать ничего. Как ни пыталась устроиться получше, сидеть на шишковатом панцире было жестко даже через сложенный в несколько раз мех, и кроме того пришлось подобрать под себя ноги, чтоб не задевать ими за камни и кусты и не вымочить в речках.

Наверное, уже раз сто я слетела бы с неудобного сиденья вместе с одеялом, если б монстр не придерживал меня одной клешней, второй успевая грести, цепляться за обрывистые склоны и отводить особо колючие ветки. Но даже несмотря на такую опеку, к тому времени, как луны ушли с небосклона, а далеко впереди чернота ночи начала таять в розоватой дымке, мои силы истощились окончательно. К этому моменту я уже напрочь отсидела ноги и абсолютно их не чувствовала, но старалась не вспоминать, какая расплата последует за этим. И лишь когда в очередной раз порезала ладонь, инстинктивно схватившись за острый шип, едва монстр начал карабкаться по крутому склону, отчетливо поняла, все, конец. Мой запас прочности иссяк.

– Фуссо, – взмолилась я, и, совершенно забыв про его феноменальные способности, постукала для надежности по панцирю, – давай хоть немного отдохнем, а? А то я ног уже не чувствую.

Но монстр только коротко шикнул, и крепче прижал меня к панцирю. Наверное, думает, я настолько сумасшедшая, что отважусь прыгать на ходу. Разумеется, не решусь… да и не смогу, с онемевшими ногами-то. И от обиды и жалости к себе я беззвучно заплакала, в который раз за эту ночь изменив своим принципам и глубоко презирая себя за это.

Фуссо помчался еще быстрее, прохладный предутренний ветерок так и ринулся мне в лицо, холодя мокрые щеки и сгоняя с них слезы.

А минут через десять монстр вдруг резко остановился возле холма, темнеющего на фоне предрассветного неба, и постучал клешней по сухому дереву, торчащему на склоне. Странно так постучал… словно сигнал подал.

– Заходи, – глухо сообщило дерево, и я вмиг забыла про все свои беды.

Это как… понимать?

Фуссо торопливо обошел холм, и я удивилась еще больше. С другой стороны, там, где крутой склон огибала мелкая речушка, в холме зияла дыра, и из нее едва ощутимо пахнуло жильем. Хотя никакой дыры еще минуту назад не было, проходили мы мимо. Монстр положил мне вторую клешню на голову, прижимая пониже, присел и на полусогнутых втиснулся в лаз. Чтобы через несколько секунд вывалиться в довольно просторное помещение, бревнами стен напомнившее мне старинную избу. Монстр рванулся вперед с такой быстротой, что заметить я успела лишь выскобленные доски стола, освещенные стоящей на нем лампадкой.

– А это кого ты мне притащил? – ахнул женский голос, когда Фуссо почти лег на пол возле широкой скамейки, застланной каким-то тряпьем.

Монстр в ответ сердито зашипел, и ловко скинул меня вместе с одеялом со своей спины. Я только охнуть успела, ударившись десятком больных мест сразу, а он уже стоял у противоположной стены и что-то совал в пасть, выуживая из бесцеремонно распахнутого ларя.

– Ох, ты горюшко, да она же вся в синяках! – ловкие руки хозяйки уже укладывали меня поудобнее, одновременно стягивая куртку, – кто её так, Фус?

Мой похититель снова сердито пшикнул, не переставая бросать в ненасытную пасть какие-то куски.

– Так, понятно… – протянула хозяйка, попытавшись разогнуть мою ногу, отчего я взвыла и от боли вцепилась руками в лавку, – Фус, ну-ка пошли, помощь мне нужна.

С этими словами она открыла простую дощатую дверь в противоположной входу стене, и монстр послушно направился за ней.

Значит, он контачит с другими людьми… сделала моя усталая, гудящая голова очевидный вывод, и, судя по дружескому приему, зла им не делает. Хотя и нет у меня привычки верить незнакомым людям, к этой женщине сразу возникло неизвестно на чем основанное доверие… словно она мне давно знакома, только долго не встречалась.

Вернулась она одна, наверное, выдала Фуссо какую-то работу, мелькнула в голове вялая мысль, не до него мне, когда ноги колет тысяча острых игл. Поставила на стол разномастные горшочки и туесочки и взялась за меня всерьез. Сначала залила горячей водой пучок душистых трав, потом стянула джинсы и свитер и принялась втирать в кожу всевозможные мази и настойки. Я изо всех сил старалась не стонать от боли во время этой процедуры, лишь иногда сдавленно мычала сквозь сцепленные зубы под сильными, уверенными руками. А она, едва закончив это издевательство, замотала меня покрывалом, слила настоявшийся чай в глиняную кружку и заставила выпить.

По-видимому, меня так сильно вымотала поездка на Фуссо, а может, действительно было в том настое что-то успокаивающее… или даже снотворное, но глаза через несколько минут начали просто слипаться. Только я на нее за это и не подумала обижаться… глупо сердиться на тех, от кого пока не видел ничего, кроме добра.

Разбудил меня запах. Печеного теста, мяса и еще чего-то вкусного. Почти такой же, какой бывал в теткином доме, когда она стряпала обед. Пустой желудок заставил немедля открыть глаза, хотя обычно я любила еще несколько минут после пробуждения полежать, размышляя ни о чем.

Почти сразу в поле зрения попала хозяйка, что-то готовившая на маленькой железной печурке, поставленной на грубо отесанный серый камень.

– Доброе утро… – не зная, как сообщить, что уже не сплю, пробормотала я, разглядывая ее во все глаза.

Вполне обыкновенная на вид женщина, и одета обыкновенно… для бабушки из глухой деревни. Длинная юбка, темная кофта… голова чем-то обвязана, платком или шарфом… сходу не понять.

– День уже, – на миг обернувшись от плиты, сообщила она, и указала пальцем на неприметную дверцу – одежда возле тебя, бери, да иди вон в ту каморку, там вода и все остальное.

Одеждой были такая же, как на ней юбка и кофточка в мелкий цветочек.

– А где мои вещи? – еще надеясь услышать что-то вроде постираны… или сохнут… но уже замирая от нехорошего предчувствия, хрипло спрашиваю, вглядываясь в напрягшуюся спину.

– Ну, ты же не дурочка… – уклончиво буркнула она, – сама понимаешь… иди умойся, потом поговорим.

Откинув покрывало, обнаруживаю, что на мне надета какая-то старушечья ночнушка и начинаю паниковать уже всерьез. И только вежливость и благодарность за ночное лечение удерживают меня от немедленного разбирательства.

– И если ты не знаешь… – летит мне вдогонку, – юбку надевают сверху на рубаху.

Откуда мне знать такие вещи? Зло бурчу, натягивая жуткий наряд, если никогда это не носила? Да я и вообще юбки не ношу, особенно после того, как оказалась в интернате. В них ни по пожарной лестнице не влезть, ни через заборчик перепрыгнуть. Не говоря уже о драках… без которых абсолютно невозможно отстоять свое право на нормальное отношение.

Ну и на что я теперь похожа? На пугало, в лучшем случае. Потихоньку ворчу, пытаясь разглядеть свое отражение в бадейке с водой. Нет, ни фига не видно, как она живет тут без зеркала? Не говоря уже про все остальное… но про это лучше и не вспоминать.