Если честно, то он совершенно не понимал, как после сегодняшнего поединка они с Фархатом будут общаться друг с другом, и зачем вообще все это было нужно. Он слишком хорошо помнил свою обиду на учителя после той тренировки с убийством: это действительно было слишком больно. Николай вздохнул, но ничего не стал спрашивать, утреннее «Подумай!» тоже было еще слишком живо.

Джордано ушел одеваться, ученик не спеша смывал с себя последствия боя, пытаясь выкинуть из головы ничего не дающие мысли. Неожиданно вернулся Джордано:

— Помоги мне, пожалуйста!

Николай обернулся. Джордано стоял обмотанный вдвое сложенным куском полотна:

— Затяни и закрепи тряпку, — он протянул иглу с суровой ниткой.

— У тебя что, еще не восстановилось? — Николай был изумлен. Почти все его порезы уже затянулись. Только на щеке, когда умывался, еще чувствовался тонкий рубец и во рту ощущался привкус крови, а еще, перед тем как войти в полумрак бани, он заметил, как глаза Фархата скользнули по оставшемуся красному следу на прокушенной руке.

— Да саданул, паразит, со всей дури по печени. Спасибо кровотечение минут за пятнадцать до его воскрешения остановилось.

— Так чего ты бродишь? Отлежался бы.

— Фархату ни к чему знать, что он так постарался.

Николай затянул полотно и, закрепляя бандаж, не выдержал:

— Зачем вы это устроили?

— У меня уже восемь лет не было нормальной практики. Если последний труп можно считать практикой. В жизни он, видно, был зеленым, наглым сопляком. И до этого было совсем не густо. Сегодняшнее порезанное брюхо — это как раз последствия.

— Ну ладно ты, а Фархат?

— Фархат? Да кто его знает, может в гражданскую и порезвился, а так… Он достаточно серьезно относится к своим реализациям, чтобы погореть на случайном трупе. До революции он предпочитал избавляться от врагов другими методами, а о малолеток-охотников руки давно не марает. У него на них какие-то свои виды.

Почувствовав, что ученик закончил возиться с бандажом, спросил:

— Все?

— Да!

— Спасибо. Вымоешься, наведи здесь порядок к завтрашнему.

Николай замер:

— К завтрашнему?

— А ты думаешь, что сегодня всю науку превзошел. Так, только попробовал.

Джордано ушел.

Выйдя на порог бани, Джордано прислушался. Удивился, почувствовав близкое присутствие Хана, и спустился к реке.

— Я думал, ты пошел мясо жарить.

— Какое тебе мясо? Раньше вечера и не заикайся.

Джордано осторожно опустился на валун. Увидел кривую усмешку Хана:

— Доволен?

— Не нервничай! Играли бы всерьез, это тебе ведь не помешало бы закончить начатое.

Некоторое время сидели молча, слушая, как шумит река. Джордано чувствовал, что его предательски развозит. Нужно было встать и уйти…

— Поднимайся, идем!

Джордано поднял глаза на Хана.

— Давай! — Хан помог ему подняться. — Я тебе желчный пузырь, что ли, задел?

— Не думаю. Было бы хуже.

Хан хмыкнул:

— А так просто замечательно! Идти сможешь? А то у меня голова тоже еще едет.

— Идем.

Войдя на станцию и опустившись на лавку у входной двери, Джордано рассмеялся:

— Поиграли!

— Хочешь, скорректируем правила? — Хан тоже сел, переводя дыхание.

— А тогда какой в этом смысл?

— Для Кольки твоего по любому смысл будет.

Джордано усмехнулся.

— А ты кое-что новое использовал. В гражданскую хорошо погулял?

— Ты, небось, тоже не особо рожу воротил, если что подворачивалось?

— Я ведь тебе говорил, что был врачом.

Хан вопросительно смотрел на приятеля:

— То есть хочешь сказать, что почти десять лет заварухи просто профукал!

Джордано молчал.

— Черт с тобой, я еще пару раз подохну, если тебе это поможет. Только учти, так просто ты этого не получишь.

— Это я уже понял, — Джордано усмехнулся, вставая.

— Ты куда?

— Показания надо сходить снять.

— Вечером снимешь.

— Положено через три часа.

Хан только вздохнул.

Надев кожух, забрав со стола журнал наблюдений и уже открыв дверь, Джордано на минуту остановился:

— С обедом все же что-нибудь сообрази. Кольку надо накормить. И тебе чего ждать?

Дверь закрылась, и Джордано лишил себя возможности насладиться сентенциями Хана на свой счет.

Хан таки пошел кормить Николая «обедом», правда, не придумав ничего лучшего, чем сырое замаринованное мясо для вечернего шашлыка. (Самым любопытным для Джордано оказалось то, что ученик мясо таки съел). Потом помог убрать баню, натаскать свежей воды и отстирать «рабочую одежду».

В положенное для очередного съема параметров время Николай зашел на станцию, но, даже не заглянув в комнату Джордано, забрал журнал для измерений и ушел. Джордано слышал, как ученик возился в комнате, хотел встать — регенерация почти закончилась, но лишь перевернулся на бок и закрыл глаза. Когда проснулся, в комнате было серо.

Прислушался. На станции никого не было. Фон зова ощущался откуда-то со стороны тренировочной площадки. Чертыхнувшись, он слетел с кровати, наспех натянул рубаху и, схватив кожух, выскочил из станционного домика.

На краю тренировочной площадки горел костер. Николай сидел на бревне, а Хан ворошил угли в мангале, сбивая последний огонь. Рядом лежали нанизанные шампуры.

Джордано остановился как вкопанный, ругая себя за идиотский порыв, перевел дух, сбивая накал эмоций, который, должно быть, уже отозвался всплеском зова. Не торопясь, надевая на ходу кожух, спустился к площадке, сел рядом с Николаем.

— … Тегина только я и откопал, он рядом со мной ехал, — рассказывал Хан. — Остальных лавина унесла. Главное лошади погибли, а тегина сильно придавило. До ночи с ним провозился, ногу раздробленную кое-как сложил, какой-то ночлег организовал. Всю ночь он метался, к утру затих, я думал — умрет. Но он в себя пришел. Я опять в лавину полез, нашел труп своего коня. Там в тороках было немного крупы, вяленое мясо. В общем, на первое время продукты были.

Хан прервался, чтобы положить шампуры на мангал.

— А потом? — глаза Николая, казалось, светились в густых сумерках.

— Потом? Потом волки пришли, нашли тушу. Когда я их отогнал, от коня, считай, одна шкура и обглоданные кости остались. Нужно было уходить, а у тегина только жар спал. Он был совсем слаб, да и нога…

Джордано тихо хмыкнул. Хан вопросительно на него уставился.

— Прости, — Джордано едва сдержал усмешку. — Тотем сожрал ваше мясо. Ты ж вроде должен с ними делиться. Считай братья все-таки, а ты их отогнал. И с каким счетом?

— Ну и что, что волк — тотем. Да, волчица — мать рода, но тюрки не были тотемистами, как это сейчас понимают. Так и римлян можно считать тотемистами.

— Я понял.

Хан отвернулся повернуть мясо над углями и замолчал. Николай вздохнул.

— Фархат, ну я — дурак, не разбираюсь в системе ваших религиозных воззрений.

— По-моему, это ты сегодня должен был просвещать меня в том, в чем разбираешься.

— Я ведь и не отказываюсь. Но дорасскажи, а то Николаю надо данные сходить передать!

Хан обернулся, взглянул на ученика Джордано.