Я увидел, что дон Хуан подходит ко мне и я ненавидел его. Я хотел разорвать его на части. Я мог бы убить его тогда, но не мог двинуться. Сначала я чувствовал неясное давление на голову, но оно также исчезло. Оставалась еще одна вещь — всепоглощающая злоба на дона Хуана. Я видел его всего в каких-то нескольких дюймах от себя. Я хотел разорвать его. Я чувствовал, что рычу. Что-то во мне начало содрогаться.

Я услышал, что дон Хуан говорит со мной. Его голос был мягким и успокаивающим, и я чувствовал бесконечное удовольствие. Он подошел еще ближе и стал читать испанскую колыбельную:

“Леди св. Анна, почему дитя плачет?

Из-за яблока, что оно потеряло.

Я дам тебе одно. Я дам тебе два.

Одно для ребенка, одно — для тебя”.

Теплота охватила меня. Это была теплота сердца и чувств. Слова дона Хуана были далеким эхом. Они поднимали далекие воспоминания детства.

Ненависть, которую я перед тем чувствовал, исчезла. Неприязнь сменилась на притягивающую радостную любовь к дону Хуану. Он сказал, что я должен стараться не спать, что у меня нет больше тела, и я могу превратиться во что угодно, во что захочу. Он отступил назад. Мои глаза были на нормальном уровне, как если бы я стоял рядом с ним. Он вытянул руки перед собой и велел мне войти в них.

То ли я двинулся вперед, то ли он подошел ближе ко мне. Его руки были почти на моем лице — на моих глазах, хотя я их не чувствовал.

— Зайди ко мне в грудь, — услышал я, как он сказал.

Я почувствовал, что я поглощаю его. Это было то же самое ощущение, что и губкообразность стены. Затем я слышал только его голос, приказывающий мне смотреть и видеть.

Его я больше не мог различать. Мои глаза были, очевидно, открыты, так как я видел вспышки света на красном фоне. Это было, как если б я смотрел на свет через сомкнутые веки. Затем мои мысли стали убывать в количестве и интенсивности и исчезли совсем. Было лишь осознание счастья.

Я не мог различить каких-либо изменений освещения. Совершенно внезапно я был вытолкнут на поверхность. Я определенно чувствовал, что меня откуда-то подняли. И я был свободен двигаться с огромной скоростью в воде или в воздухе. Я плавал, как угорь. Я извивался и крутился, взмывал и опускался по желанию. Я чувствовал, как холодный ветер дует повсюду вокруг меня, и я начал парить, как перышко, вперед и назад, туда и сюда, вниз и вниз, и вниз, и вниз.

28 декабря 1963 года.

Я проснулся вчера во второй половине дня. Дон Хуан сказал, что я мирно проспал почти двое суток. У меня была тяжесть в голове. Я выпил воды и мне стало очень нехорошо. Я чувствовал себя усталым, исключительно усталым, и после еды я опять лег спать.

Сегодня я уже чувствовал себя полностью отдохнувшим. Мы с доном Хуаном говорили о моем опыте с маленьким дымком. Думая, что он хочет, чтоб я рассказал ему всю историю так же, как я делал это всегда, я начал описывать свои впечатления, но он остановил меня, сказав, что это ненужно. Он сказал мне, что в действительности я ничего не сделал и что я сразу уснул, поэтому и говорить не о чем.

— Но как насчет того, что я чувствовал? Разве это совсем не важно? — настаивал я.

— Нет. Не с дымком. Позднее, когда ты научишься путешествовать, мы поговорим. Когда ты научишься проникать внутрь предметов.

— Разве действительно проникают внутрь предметов?

— Разве ты не помнишь? Ты проник сквозь эту стену?

— Я думаю, что в действительности я сошел с ума.

— Нет, ты не сошел с ума.

— Я вел себя так же, как ты, дон Хуан, когда ты курил впервые?

— Нет, это было не так. У нас разные характеры.

— Как ты себя вел?

Дон Хуан не ответил. Я перефразировал вопрос и задал его снова. Но он сказал, что не помнит своих впечатлений и что мой вопрос равносилен тому, что спрашивать у старого рыбака, какие у него были впечатления, когда он удил впервые. Он сказал, что дымок, как олли, уникален, и я напомнил ему, что он также говорил, что Мескалито уникален. Он настаивал, что каждый из них уникален, но что они различаются качественно.

— Мескалито — защитник, потому что он разговаривает с тобой и может направлять твои поступки, — сказал он. — Мескалито учит правильному образу жизни. И ты можешь видеть его, потому что он вне тебя. Дымок же — это олли. Он изменяет тебя и дает тебе силу, не показывая даже своего присутствия. С ним нельзя говорить. Но ты знаешь, что он существует, потому что он убирает твое тело и делает тебя легким, как воздух. И все же ты никогда не видишь его. Но он тут и дает тебе силу для совершения невообразимых дел, такую же, как и когда убирает твое тело.

— Я действительно чувствовал, что потерял свое тело, дон Хуан.

— Ты терял.

— Ты имеешь в виду, что у меня действительно не было тела?

— Что ты сам думаешь?

— Ну, я не знаю. Все, что я могу сказать тебе, так это то, что я чувствовал.

— Все это и есть в реальности то, что ты чувствовал.

— Но как ты видел меня, дон Хуан? Каким я казался тебе?

— Как я тебя видел — это не важно. Это как в тот раз, когда ты ловил столб. Ты чувствовал, что он не здесь, и ты ходил вокруг него, чтобы убедиться, что он здесь. Но когда ты прыгнул на него, ты опять почувствовал, что в действительности его здесь нет.

— Но ты видел меня таким, какой я сейчас, не так ли?

— Нет! Ты не был таким, какой ты сейчас.

— Верно. Я согласен с этим. Но у меня было мое тело, да, хотя я мог его не чувствовать?

— Нет! Проклятье! У тебя не было такого тела, как то тело, которое у тебя есть сейчас!

— Что случилось в таком случае с моим телом?

— Я думал, что ты понял: маленький дымок взял твое тело.

— Но куда же оно ушло?

— Откуда же, черт возьми, ты считаешь, я буду знать это?

Бесполезно было упорствовать в попытках получить рациональные объяснения. Я сказал ему, что я не хочу спорить или задавать глупые вопросы, но если я соглашусь с мыслью, что можно терять свое тело, то я потеряю свою рациональность. Он сказал, что я преувеличиваю, как обычно, и что я теперь не теряю и не потеряю ничего из-за маленького дымка.

28 января 1964 года.

Я спрашивал дона Хуана, что он думает о том, чтобы дать попробовать дымок кому-нибудь, кто захочет испытать такой опыт. Он убежденно сказал, что дать дымок любому будет совершенно то же самое, что и убить его, потому что им некому будет руководить. Я попросил дона Хуана объяснить, что он имеет в виду, он сказал, что я тут, живой и говорю с ним, потому что он вернул меня назад. Он сохранил мое тело. Без него я бы никогда не проснулся.