Бак смотрел в окно. Со стороны залива на Сан-Франциско наползал вечерний молочный туман, но он едва ли видел, что происходит вокруг него. Он только чувствовал саднящую боль в груди. Когда Бак прочитал письмо, которое передала ему Энни, он был в состоянии сказать только одну банальную фразу: «Этого не может быть». Но потом, взглянув на помрачневшее лицо Энни, понял, что дела обстоят именно так. Он снова и снова перечитывал письмо Фрэнси. «Я больше не могу жить, как прежде, — писала она, — и любить тебя от случая к случаю. Я никогда не умела делать что-либо наполовину. Кроме того, я поняла, что уводить тебя из привычного мира, лишать детей и любимой работы — более чем несправедливо. У меня есть право принимать такого рода решения, Бак. Я его приняла, и оно окончательное. Предупреждаю, что я не хочу с твоей стороны никаких вопросов. Не предпринимай также попыток увидеть меня. Единственное, чего я по-настоящему хочу — это побыть в одиночестве, прийти в себя и попытаться начать собственную жизнь сначала. Я любила тебя и была с тобой счастлива, но теперь все кончено…»

Бак не выдержал и кинулся вон из отеля. За считанные минуты он добежал до дома Фрэнси на Ноб-Хилле и барабанил кулаками в дверь, пока слуга-китаец не отворил ему. Баку еще не приходилось бывать в доме Фрэнси, поэтому, войдя в холл, он принялся ходить из комнаты в комнату, выкрикивая ее имя и время от времени спрашивая слугу: «Где она? Я должен ее увидеть». Испуганный китаец ходил за ним как привязанный, повторяя на одной ноте: «Мисс Фрэнси здесь нет, сэр… Она уехала… Нет, не на ранчо. Куда-то уехала… далеко и надолго…» Он повторял бы эти слова и дальше, пока Бак не вгляделся получше в его растерянное лицо и не понял, что слуга говорит сущую правду. Фрэнси навсегда вычеркнула его из своей жизни.

Бак отвернулся от окна и впервые за все это время посмотрел на жену.

— С какой стати ты приехала сюда, Марианна?

— Чтобы увидеть тебя, дорогой! — Бак подступал к ней ближе и ближе, его глаза горели, и Марианна испугалась, но постаралась скрыть свой страх. — Что-нибудь случилось? — спросила она со всем простодушием, на какое только была способна.

Теперь Бак находился от нее совсем близко, он сжал кулаки, и Марианна видела, какого труда ему стоит сдерживать себя. Он трясся всем телом и даже начал заикаться, когда ему наконец удалось выговорить:

— Это сделала ты, Марианна. Ведь правда? Ты была у нее дома…

Марианна отвернулась из опасения встретиться с ним глазами.

— Я не имею представления, о чем ты говоришь…

— Нет, милая, ты все прекрасно знаешь…

— Тебе надо больше думать о детях, Бак, — поспешно сказала она, — а также о работе и о будущем, ради которого ты не жалел сил.

— Ты заботишься о моем будущем, Марианна? Или о своем? — Он с силой взял ее за подбородок, заставив смотреть ему прямо в глаза. Некоторое время он внимательно изучал ее лицо, как будто видел впервые, а затем очень тихо и очень отчетливо произнес:

— Я тебе этого не забуду, Марианна.

Она увидела в его глазах боль огромной утраты и поняла, что победила.

— Это для твоей пользы, Бак. Только для твоей пользы. Я все время думаю о тебе. В конце концов, ведь я твоя жена.

Бак отпустил Марианну. Его брак рухнул, Фрэнси покинула его. И хотя перед ним по-прежнему сияли радужные перспективы, ему стало на них наплевать.

Марианна сидела перед ним, красивая и элегантная, в облегающем синем бархатном халате. Она его жена и мать его детей. Ее можно понять — ведь она защищала свою собственность. Но расстояние, которое всегда существовало между ними, отныне превратилось в глубочайшую пропасть, на дне которой лежала, свернувшись кольцами, смертоносная коварная змея.

— Послушай, Бак… — начала было она, но он, не говоря ни слова, прошел к себе в комнату и запер дверь на ключ.

Марианна откинулась на спинку дивана, понемногу начиная успокаиваться. Самое страшное было позади. Она вспомнила его потемневшие от боли глаза и решила, что на самом деле все обстоит не так плохо. Завтра боль уляжется, и ему станет лучше — разве не так бывает с мальчишками, когда они до крови поранят себе колено? А потом, постепенно, из осколков можно снова склеить целое, причем, если постараться, никто ничего не заметит.

Лизандра родилась на рассвете чудесного весеннего утра на старой резной кровати на ранчо Де Сото. У изголовья Фрэнси сидела Энни, и тут же присутствовал Мандарин, желая разделить общую радость.

Он принял на руки ребенка, завернутого в белоснежные батистовые простыни, и его черные глаза лучились счастьем, потому что теперь у Фрэнси снова был ребенок, которому она могла отдать свою любовь.

— Красивая маленькая девочка, — воскликнула Энни, — Фрэнси, дорогая, старое ранчо снова сделается приютом радости.

— Так оно и будет, мисс Фрэнси, — подтвердила Хэтти, с любопытством разглядывая крохотное личико новорожденной. — Она словно розовый бутон поутру, прежде чем солнце заставит цветок распуститься. Фрэнси улыбнулась.

— Боюсь, что букет таких роз мне уже не суждено собрать, Хэтти. — Потом она печально взглянула на Мандарина. — Мне бы хотелось, чтобы Бак хоть одним глазком посмотрел, на нее. Как было бы хорошо, если бы она могла носить его имя.

Лаи Цин осторожно вернул сверток с ребенком матери. Он поклонился и сказал:

— Я старый человек. Я не могу заменить ей отца, но я буду охранять ее, как если бы это было мое собственное дитя. Я обучу ее всему, что знаю сам, и разделю твою радость, вместе с тобой наблюдая, как девочка растет.

Фрэнси с благодарностью взглянула на своего друга — он и в самом деле сильно постарел за последнее время, хотя даже сам Лаи Цин не смог бы с точностью сказать, сколько ему лет. Однако, несмотря на то, что теперь он казался ниже ростом и его плечи стали еще более сутулыми, лицо Мандарина дышало присущей ему в молодости и в зрелости силой, глаза по-прежнему светились умом и энергией и весь его облик источал удивительное достоинство. Фрэнси ничего не забыла из того, что он сделал для нее в течение долгих лет их дружбы. Все самое лучшее в ее жизни исходило от Лаи Цина. Он был ее добрым гением и вот теперь, она уверена, станет добрым гением ее ребенка.

— Я бы хотела, чтобы Лизандра получила твое имя. Оно очень почтенное, и если ты согласишься, мое сердце исполнится радости.

Глаза Мандарина расширились — сначала от удивления, а затем от гордости и удовольствия. Он осторожно взял крохотную ручку ребенка в свои сильные ладони и поцеловал ее.

— Дорогая Фрэнси, — сказал он голосом, не скрывая переполнявших его душу эмоций, — ты наградила своего старого недостойного друга самой большой честью, на которую он когда-либо мог рассчитывать. Я был ничтожнейшим крестьянином, у меня не было ни гроша за душой, не было ни семьи, ни близких. Меня никогда не окружали дружеская привязанность и любовь. Теперь же все это у меня есть. У меня есть имя, которым можно гордиться, и внучка, которой я могу его передать. Сейчас я стал счастливейшим из смертных.

Мандарин превратился в любящего дедушку Лизандры и был им в течение семи лет. И все это время Фрэнси оставалась верна своему обещанию не видеться с Баком, хотя и вспоминала его каждую ночь и по газетам следила за развитием его карьеры. Она не видела его до самой смерти Мандарина, которая последовала в 1937 году.

Часть V

ФРЭНСИ

Глава 39

1937

Среда, 4 октября

Лизандра Цин выбралась из кровати, когда часы показывали ровно шесть тридцать утра. Хотя только вчера прах Мандарина был развеян над водами залива Сан-Франциско, и она не переставала скорбеть о дедушке, Лизандра в силу характера не могла себе позволить упустить хотя бы минуту начинающегося дня. Она просыпалась каждый день с ощущением счастья, и судьба обычно ее не подводила, одаряя всевозможными радостями — будь то пятерка по математике, или ночь, проведенная в семье ее подруги Дороти, или просто кусок любимого шоколадного торта, который она получала после ужина. Лизандра от души наслаждалась жизнью и не могла себе представить, что ее можно чем-нибудь омрачить.